Au-to-dafė
11Я душу дьяволу предам и вечному огню…
М. Лохвицкая.
Огнистым вихрем взвейся мгла!
Гореть хочу! Гореть!
Тэффи.
На костре вчера Его сжигали.
Был закат. Бледнели все инфанты…
Я смотрела в гаснущие дали,
И в колье алели бриллианты.
Гасло золото на синей черни, —
Закатившись, солнце угасало,
Звал куда-то колокол вечерний,
И горел костер, мерцая ало.
Дочитал монах беззвучно буллу,
Трижды проклял сумрачно и строго:
«Проклят будь служивший Вельзевулу,
Ты отвергший милосердье Бога!»
Дым взметнулся грозно, — чернокрылый,
Он взглянул мне в очи взором властным!
Отвести хотела взор, — нет силы
Перед взором царственно прекрасным.
Вижу я: …уходят в даль чертоги,
Дым курильниц предо мной клубится,
Он склонился в ярко-алой тоге,
Шепчет мне: «люби меня, царица!»
Посмотри, под арфы, и кимвалы
Жрицы славят царство Вельзевула?
Богохульством загорелись залы
В вихре оргий буйного разгула.
Черной мессы крепнут беснованья,
Стройных тел пылает вереница…
«Посмотри, как страстны их лобзанья?» —
Шепчет Он: «люби меня царица!»
И коснулся уст моих устами,
И забылась я в истоме страстной…
Вдруг исчезло все… Перед очами
Догорал костер багрово-красный.
Уходили бледные инфанты,
Пели что-то черные монахи,
Облака бежали как гиганты,
Как гиганты в безотчетном страхе.
И в усталом бархате печальном
Я ушла со свитою придворной,
И зловеще с криком погребальным
Надо мной кружился ворон черный.
Тишина могилы в старом замке,
Сном беззвучным вдаль уходят залы,
В рамке окон, золоченой рамке,
Свет зари мерцающий и алый.
Упадают сумрачно на пяльцы
Змеи кос, — рассыпалась прическа,
В кровь исколоты иголкой пальцы,
И лицо мое белее воска.
Мне не вышить белых нежных лилий,
Все выходят алые, как розы!
Пламенно желанья окрылили
Яркие, кощунственные грезы.
В эту ночь, едва смежила вежды,
Он явился и умчал с собою…
Ночь раскинула свои одежды,
Вышитые ярью голубою.
Серебрился серп луны двурогий,
Лес звенел аккордами созвучий,
Уходили вдаль, змеясь, дороги, —
Он сказал прекрасный и могучий:
«В этом мире жалки наслажденья! —
Вечный гнет бессилья над землею.
Счастлив тот, кто выпил яд забвенья,
И живет лишь жизнью неземною».
На поляне залитой огнями,
Сатаною бал давался странный, —
Танцевали девушки с козлами,
И уста алели точно раны.
Не забыть кощунственных обрядов,
Не забыть полночные восторги,
Глубину бездонно властных взглядов,
В буйном вихре вознесенных оргий.
Гаснет пурпур медленно в лазури,
Бьют часы во мраке старой башни,
Серп луны зажегся в амбразуре, —
Будет вечен этот сон вчерашний!
Грааль Арельский. Голубой ажур. Стихи. СПб.: Типография И. Флейтмана, 1911
