Фарис

Как резвая ладья от брега убегая
Вновь стелется по степи волновой,
И страстно веслами грудь моря обнимая,
Возносится как лебедь над волной;
Так со скалы Араб коня спускает,
Когда на степь свой путь стремит;
Конь в глубь песков копыта погружает:
Как сталь горячая в воде — песок шипит;
Конь по морю сухому выплывает,
На сыпкие валы он грудью напирает —
И все быстрей, и все быстрей,
Взметает вверх песок сыпучий,
И выбивается смелей, —
За ним клубится прах летучий.

Как бурная туча мой конь вороной,
С звездой на челе и блистает денницей,
Над гривою тешится ветер степной
И сыплются искры с ног белых зарницей.
                           Мчись, летун мой белоногий,
                           Горы, боры — прочь с дороги!
Пальма зеленая тщетно меня
С тенью, с плодом поджидает:
Из-под навеса их выберусь я —
Пальма с стыдом убегает,
Кроется в глубь за зеленым кустом,
Шорохом листьев смеется над смелым!
Камни, степей часовые, потом
Ждут бедуина с лицом отупелым;
Гулом за топотом конских копыт
Вслед мне их отклик угрозой гудит:
         О, безумный! где он гонит!
         Там от солнечных лучей
         Головы он не уклонит
         В зелень пальмовых ветвей!
         Там один шатер наклонит
         Небо знойное степей!
         Только скалы там ночуют,
         Только звезды там кочуют.
         Внять угрозам не хочу:
         Мчусь, скачу, несусь, лечу!
Я оглянулся и вижу за мною —
Суровые камни остались вдали,
Рядами уходят назад стороною,
Один за одним укрываясь в пыли:
Им коршун поверил и ищет усилья
Схватить бедуина в просторе степном;
В погоне за мною расправил он крылья,
По трижды чернея венцом над челом:

                  «Чую, каркнул, будут трупы!
                  Глупый конь и всадник глупый!
                  Ты искал в песках дороги,
                  Корму ищет белоногий!
                  Всадник! конь, никто оттуда
                  Не воротится без чуда!
                  По пустыне той вокруг
                  Ветра буйное гулянье;
                  Тот коней не кормит луг,
                  Гадов только воздаянье!
                  Только трупы там ночуют,
                  Только коршуны кочуют!»
Каркнул — и в очи когтями блеснул,
Встретило взгляд мой кровавое око,
Враг испугался — поднялся высоко,
С мыслью о мести я лук натянул,
Глянул — а коршун вверху уж носился,
В небе виднеясь висячим пятном,
С пташки до мухи смельчак он потом —
И по лазури целком растопился…
                  Мчись, летун мой белоногий.
                  Скалы, коршуны — с дороги!
Вдруг облако с заката понеслось
Вслед, белокрылое, по своду голубому,
Бежит гонцом по небу степовому,
Каким мне долу мчаться довелось.
Над головой воздушный гость повиснул,
И на меня угрозой с ветром свистнул:
                  «О, безумный! где он мчится!
                  Чтобы жаждой грудь сожгло!
                  Там дождем не окропится
                  Запыленное чело!
                  Та пустыня как безводна,
                  Так безмолвна и бесплодна!
                  Чуть росинка упадет —
                  Летом вихрь ее берет».
Напрасны угрозы! Я рвусь горячо!
Усталое облако в небе гуляет,
Все ниже и ниже главу наклоняет,
И к камню потом оперлось на плечо;
Еще — раз с презреньем я взгляд мой направил —
Гонца уж в пространстве я сзади оставил,
И вижу в нем умысел злобный с лица:
Он злостью насквозь обагрился,
И зависти желчью покрылся,
И, сумраком смерти, чернея, укрылся
За скалы — и нет уж гонца!
                  Мчись, летун мой белоногий!
                  Тучи, коршуны — с дороги!
                  Тогда вокруг себя очами
                  По кругу солнца я провел,
И уж гонца под небесами
И в небесах я не нашел.
Здесь сном объятая природа
Людских не ведает шагов,
И дремлет всех стихий свобода
Покоем выходцев лесов,
Еще не вспуганных от века
Явленьем первым человека.

Но здесь я не первый! На острове пыльном
Окопы и войска отряды блестят;
С дороги-ли сбились? В осаде-ль стоят?
Все белые, страшные, в стане обильном:
Подъехал — ни с места; зову — и молчат;
То мертвецы. То караван зарытый
В степных песках и ветрами раскрытый
То остовы на остовах торчат.
         Во впадинах очей и щек
         Струею сыплется песок,
         Ему зловещий голос дан:
         «Куда ты, бешеный ездок,
         Там смертоносный ураган!»

                  Мчусь, не ведая тревоги!
                  Мчись, летун мой белоногий!
                  Бури, трупы — прочь с дороги!
Пустынных стихий ураган — предводитель
Гулял на просторе пучины степной,
Далеко завидел меня, возмутитель,
Встал, закружился, всшумел пред мной:
«Кто это из братьев моих, недозрелый,
Так низок полетом, ничтожен и мал,
Ворвался во мной занятые пределы?»
Ревя, пирамидой, ко мне он восстал;
Познал что я смертный, — а вовсе без страха,
Со злости твердыню потряс он ногой,
Навел всей Аравии ужас собой,
Как гриф на меня он ударил с размаха —
                  Дыханьем огненным палил.
                  Крылами пыльными валил,
                  Бросал на верх, о землю бил,
                  Сыпучим бременем давил.
                  Борюсь и вырываюсь смело,
                  Терзаю сил его грозу,
                  И рвя в клочки крутое тело
                  Зубами в бешенстве грызу.
Столбом противник мой встал к небу для побега,
Не вырвался, разорванный, он сгинул,
Дождем песку с вершины хлынул,
И лег у ног, как долгий вал у брега.
Я отдохнул! На звезды гордо поглядел,
И звезды все — очами золотыми
Взглянули на меня — тогда степной предел
Был пуст — я был один под ними.
Как любо здесь всей грудью подышать!
Дышу я полно и широко!
И воздуха по всей стране
Едва на отдых станет мне!
Как любо здесь очами озирать!
Напряжено мое все око,
Так далеко и так широко,
Что света большего обзор
За горизонтом ищет взор.
Как любо здесь все руки простирать!
Я их простер, как знак привета
В пространство видимого света!
Мысль острием летит во глубь небес.
Все выше, выше все — до таинства чудес;
И как пчела вонзая жало умирает —
Так в небесах душа за мыслью утопает.

Собрание сочинений в стихах Елисаветы Шаховой. СПб.: «Екатерининская» типография. Часть I, стр. 152-156, 1911