Грешница-говельщица

«Дон, дон, дон!» — уныло звонит церковный колокол к великопостной службе…

— Бежим, Таня, бежим, милая; опоздаем!..

— Бежим и то, Настя, пора!..

И перебирают девочки своими косолапыми валенками, только мерзлый снег скрипит под ногами — хруп, хруп, хруп…

В церкви полутемно; тускло горят свечи у местных икон; на клиросе монотонно читает дьячок «часы». Слышен явственно шелест крестящихся рук да вздохи богомольцев.

Девочки, укутанные платками, в полушубках, в валенках, словно медвежата, тоже усердно стали молиться…

— Господи, Владыко живота моего!.. — произнес батюшка, выходя на амвон, и богомольцы торопливо стали бить земные поклоны. И наши медвежата покорно бултыхнулись в землю на веревочный коврик.

Они говели в первый раз и потому особенно усердно следили за всем, во все, как могли, вникали.

— Все грехи-то припомнила? — шепчет Настя Тане, а сама ее в бок локтем — толк-толк.

— Нет, не могу припомнить, где уж все-то! — с отчаянием шепчет Таня, тяжело дыша после поклонов.

— А я все, все до капельки собрала.

— Что ты хвалишься, молись лучше!

И опять неуклюжие медвежата бултыхаются в землю.

— Вот, небось, забыла, как кота за хвост оттаскала! — шепотом помогает Настя подруге собрать грехи.

— А ведь и то забыла! Спасибо!.. Ну, молись!..

— А забыла, как оскоромилась на второй неделе, — молоко-то выпила?..

— И то забыла, — вздыхает Таня.

— Эх, ты!..

Идут домой девочки после службы…

«Господи! Господи!.. — горько думает Таня. — Как ты меня, греховодницу, на земле терпишь?.. Кошку отодрала, молоко выпила, вчера после ужина лоб не перекрестила, третёвось с озорства у бабушки лампадку задула»…

А Настя идет и думает:

«Такая эта Таня грешница: вся в грехах запуталась, забыла, в чем и каяться должна… А я-то все грехи за полгода записывать стала, и теперь они у меня все — словно на ладонке»…

——————–

Дома Таню ждала новая беда. Больная мать встретила вошедшую девочку сурово.

— Где ты пропадаешь? Я больна, встать не могу; Мишук благим матом кричит, чтобы его по комнате поносили, а тебя как на грех нет да нет!..

— Я у службы была!..

— Ох, грех один с твоим говеньем!.. Тебе бы только с Настей побегать… Ей-ей, право!.. Какие у тебя, клопа, грехи-то могут быть?

Великая грешница начинает ухаживать за матерью, мочит полотенце, перевязывает ей голову, дает пить. Потом берет на руки братишку-коропуза Мишука и долго ходит с ним, утешает его, неутешного, а тот слезы с грязью размазал по всей мордашке и все всхлипывает, все обиженно надувает губы, — за что-де его обидели, горемычного?..

——————–

До вечерни возится «грешница» дома по хозяйству…

«Дон, дон, дон!»… — уныло звонит колокол.

— Мама… Я к вечерни пойду, — робко говорит Таня.

— Куда тебе?.. С кем мы-то останемся, а?.. Погоди, отец придет… Тебе бы все бегать да баловаться… Вон Мишук, слава Тебе, Господи, успокоился; уйдешь ты, — он опять заблажит.

Горько на душе у Тани… Вот, хотела поговеть, очиститься от грехов, а тут с братишкой возись. А грехи-то тяжкие: кот с хвостом прищемленным, как живой, стоит; молоко издали дразнит ее; ужин без молитвы к горлу подступает…

Да много грехов; сразу-то и не припомнишь!…

——————-

В четверг на Страстной Настя разрядилась пава-павой: словно купчиха плывет, — вся красная, в красном сарафане, чисто ягодка малины… Во всех грехах она покаялась, причастилась, идет домой веселая, довольная… Словно кто на крыльях несет ее… Теперь она будет с праздником!..

Забежала к Тане, — та так и не говела, некогда было…

Вошла в горницу, — Танин отец ее поздравил, чай пить с собой усадил…

— Ишь ты нарядная какая, словно барышня!.. — ласково сказал он. — Большая совсем: и говела, и у Святых Таин была!.. А вот Танюшка у меня так и не удосужилась…

За перегородкой послышались всхлипывания, сдержанные рыдания, словно в ответ на эти слова…

Бросилась Настя туда, — а Таня, как ставила самовар да угли насыпала, так черными руками закрыла лицо и горько-горько разливалась-плакала…

— О чем ты, Таня?.. — крикнула Настя…

— Я… не… удостоилась… грешница я великая… недостойная…

А когда Настя чаю напилась и домой ушла, сапожник Илья кликнул дочку к себе, поставил ее между колен и начал ее утешать…

Он гладил с непривычной для него самого лаской своей закорузлой, черной рукой ее белокурые, нежные волосы и говорил, как умел:

— А ты это, Танюшка, перестань, не реви, значит… Ну, того, не говела, ну, того, поздравленья не получила… А все же мать успокоила и братишку-пузана уважила… Бог-то, братец мой, это все примечает; Он все это собирает да на небушке ночью-то золотыми звездочками пишет, что, мол, Танюшка крепко своих любит, а, стало-быть, и грехи ей отпустить следует, и вся недолга…

— Да ведь он на меня жалится Богу-то? — с плачем пробормотала Таня.

— Кто-о?

— Да кот-то, что я ему хвост прищемила.

— Я-ж тебе говорю, — прощено тебе все… за твою, за любовь, значит… На то я тебе и тятька, чтобы правду истинную говорить…

Этому уж Таня поверить не могла и просияла вся, и с души у нее словно камень какой свалился…

Теперь и она будет с праздником!..

История за историей. Рассказы, сказки и стихи А. А. Федорова-Давыдова. С рисунками черными и в красках. М.: Издание редакции журналов: «Светлячок», «Путеводный Огонек», «Дело и Потеха». Типо-литография И. И. Пашкова, 1906