Сочинения. Том первый. Произведения Александра Шеллера-Михайлова. 1873

От автора.

Все стихотворения, собранные в этой книге, были разбросаны по разным журналам. В первом отделе этой книги я соединил все свои оригинальные стихотворения. Большая часть из них, быть может, не имея никаких достоинств в поэтическом отношении, является как-бы листками из моей записной книги, хранящими свежие следы прошлой тяжелой жизни, и говорит о том, что было прожито и как прожито. Быть может, эта — и только эта одна — сторона будет близка и дорога тем из моих читателей, которые, подобно мне, прошли тот-же тяжелый путь, пробиваясь среди нищеты и невежества, без всякой посторонней помощи, на свет. Быть может, она будет дорога и близка только им. Пусть так! Этого одного довольно для того, чтобы сохранить эти листки и спокойно слушать строгие и отчасти очень справедливые приговоры тех, которые не проводили детства в каком-нибудь сыром угле, не развивались урывками, в среде полуграмотных бедняков, не учились и не работали среди голода и холода, самоучкою, наконец, не писали украдкою, по ночами, не имея иногда даже огарка сальной свечи. Не бывши в этой тяжелой школе, можно только удивляться, как мало вынесли из нее ее ученики. Побывши в ней, можно только удивляться, что ее ученики успели вынести из нее хоть что-нибудь.

Второй отдел этой книги посвящен мною переводами стихотворений иностранных писателей. За исключением некоторых, случайно переведенных мною стихотворений, большая часть выбранных мною для перевода, произведений посвящена жизни тех людей, которым почему-бы то ни было не легко живется на свете. Эти произведения служат как-бы дополнением к моим собственным стихам. В них высказано то, чего немог-бы и не умел-бы высказать я лучше и полнее.

Наконец, третий отдел этой книги заключаете в себе произведения любимого моего поэта — Александра Петёфи-Зандора. Я перевел значительную часть его произведений, но, по разным обстоятельствам, я могу напечатать только некоторые и далеко не самые яркие из них.

Имя Александра Петёфи почти неизвестно у нас, а между тем это был не только один из величайших гениев Венгрии, но и один из лучших поэтов, какие появлялись в Европе в наш век. Он вышел из народа и прошел рука об-руку с этим народом через одну и ту-же грязь, через одни и те-же шинки; он развивался в тяжелой школе нищеты, притеснений и несправедливостей; он бился потом и пером, и мечом за права своего народа, как страстный общественный и политический деятель сороковых годов; он везде и всегда оставался крайним демократом и горячим патриотом. Вся эта жизнь, полная превратностей и волнений, ярко отразилась в его произведениях. Большая часть из них касается народной жизни, народных героев Венгрии. И сила таланта у поэта так велика, что никакие ученые исследования, никакие многотомные романы не познакомят вас так хорошо с жизнью венгерского народа, с характером страны, с ее общественными отношениями, как эти сжатые и бесхитростные произведения поэта. Довольно прочитать стихотворение «Зимние вечера», чтобы понять, как умеет поэт вводить читателя за кулисы, где идет будничная жизнь венгерцев. Петёфи является в подобных произведениях крайним реалистом и нередко рисует картины во вкусе Теньера, не страдая ни сальностью, ни приторным жеманством. Сквозь все эти произведения проходить тонкий, добродушный, отчасти грустный, чисто-народный юмор. Поэт, рисуя даже какого-нибудь бродягу или какого-нибудь висельника, заставляет вас любить народ, — любить «во всем его позоре», как он сам любит этот народ. Важнее всего то, что поэт никогда не навязывает вам этой любви, что он не ставит народ на какой-нибудь пьедестал, не старается прикрыть грязный лохмотья бедняков, не боится показать вам какую-нибудь кабачную комнату, пропитанную запахом водки и табаку. Нет, он просто рисует явления и сцены из народной жизни во всей их наготе, без прикрас и умолчаний — и вы невольно смотрите на этих людей не сверху вниз, не с снисходительным состраданием, не с плаксивым нытьем, — вы видите в этих личностях точно таких-же людей, как вы сами, и невольно привязываетесь в ним, привязываетесь хотя-бы ради того, что в этих шинках, в этих шайках бродяг, проституток и висельников могут вырабатываться такие высоко-нравственные, такие высоко-человечные личности, как этот певец народа.

Поэзия Петёфи может быть названа вполне народною: она искренна, в ней нет ничего деланного, ничего искусственного. В этом отношении она может поспорить с поэзией Кольцова, Шевченки и Бёрнса. Но в тоже время Петёфи стоит выше этих поэтов, так как его поэтический кругозор гораздо шире их кругозора. Петёфи, как мы уже сказали, переживал с народом все политические и общественные невзгоды и тревоги сороковых годов, и это обстоятельство наложило особую печать на множество его произведений, который он с полным правом мог назвать «солдатами, бьющимися за волю своей родины». В этих произведениях, где его теплое сердце и его чуткий ум. отзываются на жгучие вопросы дня, является ярко образ того Петёфи, которого венгерцы называли «гневным» Петёфи. Да, здесь он является именно «гневным»: он гневно бичует врагов своей отчизны, он гневно скорбит об ее падении, он гневно нападает на ее выродившихся сыновей, он гневно требует у общества ответа на «проклятые вопросы». В его поэзии слышатся здесь мужественные и страстные ноты, переходящие иногда в мрачный и зловещий крик отчаяния, от которого холодеет кровь. Но и здесь вы не встретите голых нравственных фраз, прописных сентенций, сухих ходячих истин и надуманной гражданской скорби. Нет, поэт и здесь остается поэтом с пламенным, почти восточным воображением, с сотнями образов и картин, с смелым и иногда причудливым взмахом кисти, и не становится на кафедру сухого проповедника или фразистого оратора.

Само собою разумеется, что мои переводы на столько-же слабее подлинника, на сколько всякая копия слабее оригинала, или на сколько небо севера бледнее неба пламенного юга. Я старался по возможности близко придерживаться подлинника, как в отношении содержания, так и в отношении иногда крайне-прихотливой внешней формы, и если многое не вполне удалось мне, то, конечно, это произошло не от недостатка желания сделать свое дело как можно лучше. Я слишком сильно люблю и уважаю великого поэта, чтобы относиться к нему небрежно.

1872 г.