Гроза и горе

Ночь. Погасли огни. В утомленном селе
Песни, говор людской, скрип телег прекратились.
Приутих стук цепов. Мужички на гумне
За уборкой пшена, ржи, овса не возились.

За водой к ручейку уж красотки не шли,
Парни их для бесед за плетнями не ждали…
Сторожа лишь села свою службу несли,
Да и те подле хат где-то вдруг задремали.

Птички в гнездах своих, свитых в дряхлых дуплах,
Тесно в кучку сплотясь, беззаботно дремали.
Не рябила вода. На зеленых кустах
Не дрожали листы: все сады, будьто, спали…

За садами, вдали, бархатистый лужок,
Весь окутан росой, как в парче, серебрился.
Окаймленный травой протекал ручеек,
Не журчал, не бурлил, чуть заметно струился.

Ряд изрытых полос, дозревающих нив —
То виднелись вдали, то опять исчезали.
Пять крестов промеж них: деревенский архив,
Место тяжких утрат, место слез и печали…

А вверху беспредельно — громадным шатром
Небо светлое, полное тайн, простиралось;
Отражалось в пруде, целовалось с ручьем,
По краям, будто, к самой земле прикасалось.

Диск полночной луны, звезд бесчисленный ряд
Огоньками в выси необъятной сияли;
Дополняли собой ночи дивной наряд,
Полусветом чарующим мир обливали.

И такая кругом «тишь да гладь» там была,
Будьто, небо с землей для покоя обнялись;
Будьто люди с людьми никогда там не дрались
И на злобной земле больше не было зла…

Отдыхала душа в созерцаньи немом
Величавых красот, стройных дел мирозданья
И казалось, что войны, напасть и страданья
Лишь пустые преданья на шаре земном.

Вдруг… окрестность потряс всю раскатистый гром
И затих… С большей силой затем повторился.
Край небес заблистал перекрестным огнем
Ветерок по полям и садам прокатился.

Из за края земли тучи тесной толпой,
Мерно, грозно ширясь, полосой выползали…
Облегли небосклон, все окутали тьмой
И дождем проливным всю равнину обдали…

Разыгралась гроза! Ветер выл; гром гремел;
Молний ряд огневых ширь небес прорезали
И, блеснувши на миг, злой, печальный удел
Мирно спавших сельчан, их добра открывали…

Путник тою порой одинокий спешил;
Подошел уж к селу: путь размыт дальше был!..
Он, дрожа, плотно к дубу спиной прислонился
И молитву творил, раз за разом крестился,
В миг просвета за бурной стихией следил.

Видел: крыши снесло; изломало сады;
Повалило сарай возле хаты убогой…
Плыли лёсы, забор, плыло сено дорогой:
Погибало добро, пропадали труды!

Вдруг блеснуло опять прежних молний светлей
Прежних вдвое сильней новый гром раскатился…
Раздвоился тот дуб вплоть до самых корней,
Бедный путник под ним, как стоял, так свалился.

Те-же молния, гром… Заструился дымок…
На селе все светлей и светлей становилось:
Охватило огнем одинокий стожок,
Пламя вихрем близь хат и сараев носилось.

Крик, неистовый крик, все село вдруг потряс:
Пробудившись от сна, то вдова закричала
И спасать свой стожок, весь свой зимний запас,
Не взирая на дождь проливной, побежала…

Всполошилось село… С колокольни набат,
Заглушаемый громом порой, доносился.
Топот, ржанье коней, крики, вопли ребят…
Ад — и только в злосчастном селе воцарился!…

Догорал уж стожок. Дождь мельчал и редел:
Гром слабел; реже молния в небе блистала;
Тучи стали сходить; край небес просветлел, —
Миновала гроза… Тишина вокруг стала.

Занималась заря… Первый утренний луч
Ясным светом облил небеса и равнину:
Грозных, мрачных, как ночь, в небе не было туч,
Сад спокойно стоял и не гнуло рябину.

Миновала гроза… Но бесчисленных бед
По равнине злосчастной следы наблюдались:
Дуб расщеплен лежал, рядом старенький дед,
Мужички уж в кружок возле них собирались…

На пожарище три сироты и вдова
О сгоревшем добре неутешно рыдали;
В кровлях бреши спешно мужички подчиняли
Для заборов пилили, кололи дрова.

По полям, по лугам был везде недочет, —
Что ни шаг, мужички на удел свой роптали.
Миновала гроза… Много лет протечет,
Не забудут ее… И забудут едва-ли!..

Чудный день был потом: тихо, ясно, тепло…
Так приветливо солнышко с неба глядело,
Будто нивы, луга, огороды, село
Наградить за напасть, за несчастье хотело.

Воздух был насыщен ароматом цветов,
В вышине птички весело с песней носились, —
По дороге глухой, меж колючих кустов,
Дроги с гробом простым еле-еле тащились.

Шло лишь два мужика! Поп уныло не пел;
Не хвалился диакон ужасным басищем;
Дьяк — и тот провожать мертвеца не хотел:
Старика, — бедняка, так везли на кладбище!

Привезли к воротам, за ограду снесли;
Опустили в могилу; спешно помолились;
Забросали землей… постояли… ушли…
Кто, откуда он был, никогда не добились…

Спи безвестный старик! твой удел роковой:
В поле жизнь ты провел, за сохой ковыляя, —
В поле ты и нашел смерти вечный покой
Без предсмертных тревог, помолясь, не страдая…

Каждый раз с той поры лишь сбирались в кружок
У вдовы девки, парни и шли разговоры,
Вспоминала вдова мертвеца и стожок
И твердила, как буря сносила заборы.

И платочек при том иль обшлаг рукава
Прижимала к глазам (иногда лишь для вида)…
Никогда той грозы не забудет вдова:
Крепко врезалась в память обида!

Горе так бедняка постигает порой:
Налетит, изломает всего и промчится…
Но глубокий в нем след бороздит за собой,
На всю жизнь мрачной складкой на сердце ложится.

(Ялта).

Рассказы и стихи. Одесса: Типография Гальперина и Швейцера, 1903

Добавлено: 18-09-2016

Оставить отзыв

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*