Князь Вячко

 

I.

Маленькая быстрая речка Полоча вливает с шумом свои мутные, илистые волны в широкую, светлую Западную Двину. На ее крутом берегу лежат десятки сосен-великанов, лежат они в беспорядке, точно ураган прошел здесь, безжалостно свалил громадные деревья, свалил — да так и побросал на произвол. Но чуть забрезжит зорька, еще задолго до того, как позолотит восходящее солнце верхушки деревьев, — оживет тихий лес, далеко раздадутся удары топора, и подрубленные сосны, уложенные рядом и крепко связанные веревками в плоты, будут спущены в реку. Много бревен уже сплавили полочане, — надо торопиться, пока богата водами и судоходна Двина. По всему лесу на берегу набито видимо-невидимо тропинок; даже от большого дома князя Полоцкого, правившего Друцким уделом, ведет сюда еле приметная дорожка. По ней тихо и осторожно спускаются два юноши. Старший часто останавливается, удаляется в глубь: то нарвет молодого щавеля, то залюбуется пушистой белкой. Младший сосредоточенно смотрит вперед. Взгляд его суров; на его смелом, открытом лице только изредка появляется снисходительная улыбка, а на лбу то и дело образуется складка от неотвязчивых, тяжелых дум.

Подойдя довольно близко к работавшим, младший — Вячко приставил руку ко рту и искусно засвистал.

Такой же свист, только еще более пронзительный, тотчас ответил ему.

— Бог помочь, молодцы! старайтесь, — сказал пришедший князь.

— Спасибо, княже, спасибо! Рады услужить твоему здоровью — без устали работаем… Почитай совсем сладили…

Вячко подошел к работавшим и с видом знатока осмотрел строившуюся лодку. Потом он обратился к брату и одному из молодых работников.

— Пойдем, ребята, поглядим на сокровище!.. Пустимся в путь так, без мечей, будем, что пряхи на печи… Василько да ты, Воинко, идем, что ли!

С полверсты они отошли от берега вглубь леса: шли зигзагами и врассыпную, чтобы не набить тропки; подошли к куче хворосту, кое-как набросанного.

Все трое бросились быстро снимать его и открыли небольшую, но глубокую яму, где хранились отборные, дорогие, блестящие мечи. Вячко вынул самый большой, с великолепной золотой чеканкой, и ловко помахал слишком тяжелым для него мечом.

— Надо руку набить, — сказал юноша и вложил свое сокровище опять в ножны.

— Скоро, видно, в путь, князь? Отрясем прах от ног… Житье теперь чужакам, а своим-то приходится улепетывать… Эх! эх! — грустно сказал Воинко, усердно закладывая опять яму хворостом.

Василько сгреб сухих листьев и притрусил ими поверх. Вячко прислушивался: он уловил торопливые шаги и треск веток.

— Кто тут? Батюшки! кто тут? — услыхал он старческий испуганный голос.

— Эх, опоздал ты старина: мы тут-как-тут подвернулись да и унесли твои сокровища, — говорил смеясь Воинко, стоя на хворосте и утаптывая его.

Старик приставил к глазам руку и, подойдя совсем близко, рассматривал пришедших.

— Да никак, это ты, князь Вячко? А я, было, перетрусил… Думаю, видно, по-давишнему, эти самые, — ну как их там, прости Господи, ну их! — должно, поморяне опять сюда заглянули.

— Разве слуги моей мачехи проведали о нашем убежище?

— Видно, проведали, князь, — как же, не проведать! Ведь недаром Святохна за ведьму слывет. Давеча пришли это двое и, словно псы какие, так вот снуют и вынюхивают; а у меня ажно сердце так вот и колотится, так вот и разрывается; а я, знай, лапти плету, — хитер ведь я! даром, что стар! — плету да на них сбоку и поглядываю.

— Уж не догадались ли они, что мы затеваем?.. Медлить теперь не приходится, — беды наживешь!

— Разумно говоришь, князь, — сказал Воинко: — надо нам бежать, коли пронюхали супостаты.

— Да и я говорю, князь, пронюхали! пронюхали! Давеча, бормочат это скоро-скоро, а сами все тут, знай, шагают. Как вот подошли сюда, так вынули это ножик, и один что-то все зарубал вон там на сосне, а сбоку, нет-нет, да на меня и глянет; а глаза-то этакие круглые, право, ни дать, ни взять, как у совы!

Вячко внимательно посмотрел на знак и, смерив высоту от земли, пошел в лес и сделал подобные же знаки на нескольких соснах, а с первой быстро содрал кору сверху до низу.

— Теперь перенесем хворост подалее, а тут покроем мохом да листьями; а ты старина, быстро перекочуй!.. Вот так, — теперь хорошо!

Послышался лошадиный топот и громкий разговор.

Все попрятались в самую чащу леса, а старик зажег кору и улегся близь кучи хвороста. Подъехавшие всадники были очень довольны, что сторож, повидимому, крепко спит.

 

II.

Поздно вечером возвратились сыновья полоцкого князя Бориса Давидовича к себе домой. Все семейство отца было в сборе, и до прихода юношей Святохна жаловалась на них мужу. Рассерженный князь встретил вошедших сыновей очень грозно:

— Беспутные, дрянные мальчишки! Так-то вы любите отца! так-то бережете старика! Как злодеи лютые, ковы куете на погибель родителя!

Святохна быстро подошла к Вячко и загородила его собою. Борис Давидович удивился.

— Не брани дорогого моего сына, не брани Вячко, Борис, — он очень молод, он раскается, он уже и теперь раскаивается. — Так, Вячко, так? Дай обнять тебя и прижать к моему сердцу, сын мой!

Юноша чувствовал притворство и был возмущен; он уклонился от объятий и с отвращением отошел от мачехи, а та вдруг громко заплакала. За ней разревелся маленький сын ее Войцех, а приехавшие с ней поморяне сердито ворчали.

— Мы должны глядеть, как оскорбляют нашу княгиню, дочь сильного князя Поморянского! Да, будь здесь Казимир, он сумел бы защитить дочь свою от своевольных буянов, мальчишек!

Борис Давидович гневно смотрел на сына. Все ждали, что будет дальше. Святохна громко рыдала.

Князь сильно покраснел, схватил сына за плечи и вытолкнул его за дверь.

— Так ему и следует! по делом грубияну! — вырвалось у довольных поморян.

Вслед за выгнанным молодым князем вышли старик-тысяцкий и ключник Добрыня. На дворе шел сильный дождь и было очень темно. Василько прижался в угол и тихо стоял, забытый всеми. Он видел, как отец обнял Святохну, слышал, как он обещал ей сурово расправиться с непокорными сыновьями.

— Святохна, голубка, не плачь! не плачь! утешься! — гляди, какие янтари! — И Борис Давидович торопливо отпер сундук покойной своей жены и подал княгине те самые крупные янтари, которые Василько привык видеть на шее своей матери. Святохна нехотя протянула за ними руку, а сама внимательно разглядывала все находящееся в сундуке.

— Какие блестящие камни! Вот бы мне такие!

И множество драгоценностей передал князь утешившейся жене. Василько осторожно вышел и грустный отправился к брату. А торжествующая княгиня весело пошла в свою опочивальню. Там она отворила сундуки и, бережно обертывая подарки в куски дорогой ткани, уложила их вместе с другими сокровищами.

Когда пришел муж, она была необыкновенно ласкова с ним и все просила его защитить ее от злых пасынков.

— Отправь их на чужбину, хороший мой, — заживем мы тогда спокойно!

— Подумаю об этом, Святохна! Пусть бы они сами пожелали, а я мешать не стану.

Довольная княгиня решила, что ее желание непременно исполнится, что неразумных юношей она выживет, и тогда все будет принадлежать безраздельно ее родному детищу, ненаглядному Войцеху.

 

III.

Борис Давидович остался один, и ему было приятно от ласк любимой жены. Но вот он вспоминает, чем выражена была ее благодарность и что он почти обещал.

— Удалить сыновей, выгнать Вячко и Василько, заставить их скитаться бесприютными сиротами!.. — Князь содрогнулся от этих мыслей и задумался. Давно ли он только и желал, чтобы сыновья окрепли и стали ему надежными помощниками?

— Вячко будет настоящим воином, — гордиться буду им, — говорил часто князь.

В эту минуту тихо скрипнула дверь и в комнату вошел любимец его, тысяцкий Симеон. Посмотрел князь на старика и заметил, что он чем-то сильно огорчен. Лицо его даже осунулось и потемнело.

— Прогнал, княже, ты наших слетышей с родного гнезда, — сказал печально вошедший, остановившись у дверей.

— Ты опять принялся ворчать, старина! — ласково, заискивающе сказал князь, избегая смотреть в глаза тысяцкому.

— Отпусти, княже, лучше сыновей твоих на чужую сторону, — опять проговорил Симеон так же грустно.

— Вздор надумал, глупости болтаешь, старина! Плохо будет птенцам на чужой сторонке, — молоды, не оперились, желтоносики.

— Оно, конечно, молоды, не окрепли, до коли места нет в родном гнезде, коли неприютно, холодно стало…

— Почему неприютно? вздор! Своевольны стали, избаловались, — вот ты что скажи!

— Нет, княже, не избаловались, а и нам всем больно было глядеть, как ты в угоду другой занапрасно выталкиваешь и бьешь свое рождение.

Насупился Борис, а ничего сказать против старика не может, чувствует, что правду говорит преданный ему Симеон; он знает, что мачеха не любит пасынков, а сам вступиться за них не хочет.

— Твои дети от мачехи зло, ох, как зло страждут! Ты, их родной отец, им больше не заступник, — отпусти их лучше с миром и с отцовским благословением.

Князь мысленно соглашался со стариком, но только молчал.

Княгиня знала, что неизменный друг ее пасынков говорит с ее мужем один на один, а потому, позвав приближенных поморян, она с криком и плачем ворвалась к нему.

— Защити, сделай милость! защити нас несчастных!

И она бросилась на колени перед князем.

— Что с тобой? Встань, княгиня! — говорил недовольно Борис Давидович, подымая жену.

— Горько сгибнуть от руки злодеев, — причитала она, все продолжая плакать.

Князь растерянно посмотрел на Симеона.

— Не выдай жену, государь! не выдай малютку извергам! Коли не можешь нас защитить, то лучше отпусти по-добру, по-здорову, восвояси, — крикнули в один голос пришедшие с княгиней поморяне.

— Что случилось? В толк ничего не возьму — о чем кричите? какие враги? — с раздражением спрашивал князь.

— Да вот, видишь ли, — заговорила Святохна, — мы поперек горла твоим наследникам стали, — извести нас хотят…

— Да, князь, извести нас хотят, — опять подхватили пришедшие с княгиней: — недаром они мечи твои снесли да попрятали в яму. Кликнут клич — и перережут нас, как баранов.

— Слышишь, слышишь? — кричала Святохна, — нас перережут!

— Симеон, скажи, что такое они говорят? — спрашивал сильно растерявшийся Борис Давидович.

— Дозволь, князь, привести сюда твоих сыновей: коли все правда, пусть ответ держат! — сказал тысяцкий, идя к двери.

— Постой! не клич их! не смей! Я говорю, не смей! Нечего их слушать, — мало ли что они наплетут! Неужто, нет мне веры, мне, Святохне, и вот этим поморянам?

Но тысяцкий Симеон, не дослушав ее речи, быстро вышел и сейчас же вернулся с Василько и Вячко.

 

IV.

Молодые люди вошли в комнату к отцу; Василько заметно трусил и робко остановился у самых дверей, Вячко смело, вызывающе посмотрел на всех и шагнул вперед.

— Отец! ты требовал меня к ответу, — ну вот, я здесь, — допрашивай!

— Чего допрашавай? что тут допрашивать? — вмешалась Святохна, — Нечего время попусту терять, да с тобой лясы точить. Трепещи, злодей, — открыты твои козни!

Борис Давидович смущенно смотрел то на сына, то на жену; он, видимо, не знал, как поступить. Взглянул он и на тысяцкого, который, понуря голову, стоял возле юноши.

— Отец! за что ты гневаешься? Спроси меня, — я готов очистить себя от злых наветов. В чем моя вина?

— Как смел ты, непокорный, лукавый сын, замышлять погибель твоего семейства? Отвечай! — прокричал князь необыкновенно громко, стараясь не глядеть на стоявшего перед ним сына.

— Кто смел обвинять меня в этом? Я не баба и не прощу обидчику. Ты меня, батюшка, сам называл воином и учил стоять за себя. Допроси лучше, где твое все оружие? куда девались твои и мои мечи, секиры, дротики? Твои сундуки давно уже пусты…

— Лжешь, негодяй, лжешь! Слышите, слышите все, что он говорит? — закричала княгиня! сильно побледнев.

— Подожди, уж не мешай ему говорить! Мы затем его призвали, чтобы послушать. Говори, Вячко!

— Помнишь, батюшка, мы часто с Василько любовались твоим красивым блестящим мечом? Ты говорил, что он будет нашим защитником, коли мы научимся хорошо владеть им. Вот раз я нечаянно услыхал такой разговор мачехи с теми вот двумя…

Святохна заметалась и, не помня себя, кричала:

— Борис, прошу тебя, умоляю, заставь его замолчать! Слышишь? Молчи сейчас, негодный, а то я расправлюсь с тобой…

— Мы позвали его сюда, чтобы выслушать, — я хочу знать правду. Говори все, сын мой, — я слушаю тебя.

— Не надо, не хотим слушать! — кричали поморяне.

Вячко вспыхнул, сверкнул глазами и грозно посмотрел на них.

— Так, дорогой князь! — слышал он шепот тысяцкого.

— Она говорит вот тем двум: «слушайте, надо похитить оружие! Отец припас сыновьям дорогие мечи, секиры, — я украду ключи от сундуков, а вы опустошите их. Отец в гневе выгонит пасынков; они хватятся мечей, а их не будет. Немного тогда натворит Вячко со своею смелостью, да с голыми руками»…

— Дальше говори, сын мой, не бойся никого, — я твой защитник! — И князь с любовью смотрел на стоявшего перед ним сына.

— У меня, батюшка, как и у всякого, есть любимые товарищи — удальцы, я собрал их и рассказал, что слышал. Позови их к допросу, — они люди смелые!

— Отчего ты, сын мой, тогда же не сказам мне об этом? — с легким упреком спросил Борис Давидович.

— Отчего? отчего? Да оттого, отец, что ты давно уже со мной не говоришь, а только бранишь. Понял я, что должен сам всем орудовать: защищать и себя и брата.

— Как же ты поступил?

— Мы долго поджидали, да и подстерегли похитителей. Они ограбили твои сундуки, а мы на них напали. Их было много, очень много; но мы не таковские — не сробели: с одними только дубинками мы заставили их бежать. До поры, до времени мы все попрятали в надежном месте. Пойдем, батюшка, — я тебе укажу.

— Наряди, Симеон, стражу и отдай ее в распопоряжение Вячко. Доволен ты, сын мой?

Вячко и Василько смело подошли к отцу. Один из поморян заступил было им дорогу; тогда младший князь выпрямился и гордо заметил нахалу:

— Ты, видно, уже забыл старое? У тебя память больно плоха! Ни себя, ни другого я не дам в обиду. Отец, гляди! вот этого молодца я недавно проучил, да видно, ему мало! Он ни за что чуть не убил слепого старика.

Святохна, хлопнув дверью, быстро вышла, а за нею, ворча под нос последовали и другие поморяне.

 

V.

На том самом месте, где строились суда, на берегу Полочи, при впадении ее в Западную Двину, собралось сегодня необыкновенно много народу. Тут был сам князь Борис Давидович с женой и сыном: все провожали Василько и Вячко. Прощание было трогательное, у многих навертывались даже слезы. Вячко сосредоточенно распоряжался всем, обдумывая каждое приказание, не забывая никакой мелочи.

С князьями отправлялись в путь многие молодые люди; они бодро ехали с Вячко, надеясь прославиться и только тогда вернуться во-свояси.

— Пора нам стать настоящими воинами, а не отроками, — слышалось среди них.

Большая, неуклюжая лодка стояла уже совсем нагруженная тяжелыми луками, длинными копьями, щитами, стальными мечами и секирами. Юноши имели еще при себе легкие дротики для стрельбы.

Показались солнечные лучи, подул попутный ветер, — все перекрестились и начали прощаться. Долго на берегу еще стояли провожавшие, глядя на отплывающих. Вячко громко отдавал приказания, и все охотно слушались его. Он стал еще серьезнее, старше. Василько обертывался по сторонам и мысленно прощался с знакомыми, любимыми местами, тогда как младший брат внимательно глядел вперед и крепко сжимал рукоятку меча, который с этих пор будет его надежным спутником.

Князь на корме твердо правил рулем. Вот уже Полоцк совсем скрылся из глаз: лодки въехали в лес, где стало прохладнее. Двигались медленно, — торопиться было некуда. В первые дни пути места все еще были хорошо знакомые. Но вот родной город остался далеко сзади, впереди открывались все новые и новые виды. Вячко смотрел по сторонам, и ничто не ускользало от его внимания. Он стремился вперед и вперед; его манила эта даль, ему грезились там, за этими темными лесами невиданные люди и страны.

Спутники его сильно нуждались в отдыхе, — и Вячко объявил привал.

Солнце зашло, в воздухе стало сыро. Длинные тени деревьев тянулись по меховым кочкам. Лунный свет пестрил лесные поляны белыми пятнами. Вячко встал и направился в лес. Идти было очень приятно, хотелось размять ноги после долгого сиденья в лодке. Вот ему чудится отблеск стоячей воды — он идет отыскивать озеро. Но что это? чудная мягкая трава, на которой так бы и уснул. Повсюду глубокая тишина. С каждым шагом лес становится гуще, непроходимее, тени от деревьев все темнее, теплый порывистый ветер, доносит одуряющий запах цветов. Хорошо идти, — одна поляна пригляднее другой. Заря уже занимается. Вячко облюбовал чистую дубовую рощу, разослал на землю свое корзно* и прилег отдохнуть.

 

VI.

Князь, сам того не зная, забрел в заповедную священную рощу язычников-латышей. Он так был рад раскинуться на густой мягкой траве. Чтобы защитить себя от укусов комаров и мошкары, он закурил из сосновых шишек маленький костер. Синеватый дымок то высоко подымался струйкой кверху, то стлался внизу. Усталый князь скоро заснул, и во сне все казалось ему, что он тихо качается в лодке. Вдруг потемнела река и точно ожила. «Что это — камни?» — думает князь, вглядываясь в какие-то круглые предметы. Нет! это все человеческие головы. Что им надо? о чем молят их искривленные страданиями рты. Вот, вот и руки с мольбою подымаются кверху, они хватаются за край его лодки и сильно раскачивают, накреняют. Вот она зачерпнула воды. «Спасти их! надо спасти их, во что бы то ни стало», — думает Вячко и вытаскивает кого за волосы, кого за руки, почти всем помогает взобраться в лодку. Там теперь куча народа, и все медленно идут ко дну; платье на Вячко сильно смокло, он ощущает пронизывающий холод и просыпается. Он слышит тот же рев, который преследовал его и во сне. Толпы незнакомого народа приближаются к нему; восходящее солнце прорезало тьму золотыми лучами и ярко осветило светлую одежду пришедших и их сердитые, возбужденные лица. Они с угрожающим криком наступают на него все настойчивее, все ближе. Впереди какой-то старик, опоясанный широким белым кушаком, машет кривым жезлом и сдерживает их ярость. Опомнившись от испуга, князь старался понять, о чем шла речь.

— Перкунос! Перкунос! Перкунос! — выкрикивал жрец, а за ним кричали все:

— Перкунос гневается! Перкунос, дедушка! умилосердись, старина!

— Жертвы Перкунос требует! жертвы! — торжественно заявляет предводитель, оборачиваясь к толпе.

Вячко удивленно смотрит, протирает глаза, всматривается и ничего не понимает. У одного в руках черный петух, — он его высоко подымает кверху, другой на веревке тащит маленького черного козленка. И петух и козленок кричат изо всех сил. Слышится в нескольких местах визг поросенка. Один юноша размахивает белым хлебом, похожим на змею. Все кричат оглушительно громко.

— Перкунос! Перкунос! Перкунос.

— Потримнос! Потримнос! — и призывая бога земли, они падают ниц.

Вячко хватился оружия, но не нашел его, а с ужасом увидал в руках незнакомцев. Они показывали его один другому, любовались им, вынимали из ножен, вытирали полой своего платья.

Жрец приблизился к испуганному князю и, произнося громко непонятные заклинания, начал водить над ним жезлом, а подвластные ему латыши усердно призывали Пекальса, бога преисподней, и, указывая на Вячко, требовали принесения его в жертву. Дерзкий чужак жестоко оскорбил их богов: расположиться в их священной роще и даже заснуть у самого священного дуба, высечь тут же огонь и этим огнем закурить костер — это такие преступления, что умилостивить разгневанных богов можно только приношением оскорбителя им в жертву. Вячко понял свое безвыходное положение: одному, да еще обезоруженному, бороться против ожесточенной толпы — немыслимо. Надо что-нибудь придумать. Вот он быстро приставляет руку ко рту, и громко, отчаянно свистит. Нападавшие на минуту смутились, остановились и переглянулись между собой: старик жрец даже немного струсил Он внимательно доглядел на свою жертву и его изумило бесстрашие юноши. Князь прислушивался к ответному свисту; но нет, ничего не слыхать; только где-то далеко грустно закуковала кукушка. Он опять засвистал еще громче, еще пронзительнее, и вдали послышался тихий едва уловимый звук. Сердце радостно забилось у князя, но сейчас же и замерло. То была песня далекого, далекого соловья. Латыши, по приказанию жреца, крепко привязали пленника к дубу, намереваясь его тут же убить и сжечь на костре. Прежде всего они набрали, хворосту и разложили костер, потом жрец долго точил нож, неприятный лязг которого заглушался громким пением. Потом зарезали петуха и стали жечь его на двух палках с тем, чтобы узнать волю Перкуноса по тому, куда упадет мясо жертвы.

Водворилась тишина; пение прекратилось, все стояли торжественно подняв к небу руки.

Жарившийся петух скрылся с глаз и застлался синим дымом; правая палка сгорела раньше, и мясо упала направо, в самую середину костра.

Недоумение изобразилось на лице жреца.

Вдруг вдали послышался тихий удар грома, скорее ласковый, чем грозный.

— Перкунос милостив! Перкунос-дедушка не гневается! Перкунос не оскорблен!

Лица окружающих Вячко стали добродушнее, и у него появилась слабая надежда на спасение.

— Узнай волю Перкуноса! волю Перкуноса! — кричала толпа.

К старику-вайделоту (жрецу) нанесли много щеп; он медленно перебрал их и на одной сделал знак ножом, а все остальные кинул прямо в огонь. Над оставшейся щепкой он произносил какие-то заклинания и, торжественно подняв ее кверху, ловко бросил через костер. Потом медленно обошел вокруг и, подойдя к щепке, стал ее рассматривать.

— Сторона жизни! — объявил он.

Теперь все с уважением и даже некоторым страхом обступили привязанного к дереву незнакомца, который совсем ободрился. Латыши осматривали его богатую одежду, трогали тяжелый золотой крест, висевший у него на шее, и решили, что это не простой человек, а по всему видно, что любимец Перкуноса. Торопились отвязать Вячко и вернуть ему отнятый меч. Даже жрец увидал в нем высшее существо и кланялся ему. Освобожденный князь опять пронзительно свистнул, и на этот раз отдаленный свист был ему ответом.

— Будь нашим кунигасом (князем)! Ты теперь наш кунигас! — кричали между тем латыши, кланяясь Вячко. Они посадили его на носилки и высоко подняли над головами. Затем подвели вороного коня, на которого он ловко вскочил.

— Спаси нас, защити! ты могущественнее наших притеснителей! Мы будем твоими самыми преданными слугами, только не выдавай нас немцам. Дома наши разорены, мы с женами, детьми скитаемся и укрываемся подобно зверям, по лесам, — объяснял знаками жрец.

Вячко посмотрел на их покорные лица и, тронутый доверием, приподнялся на коне, перекрестился, вынул свой меч, поцеловал его и торжественно обещал защищать их до последней капли крови.

 

VII.

Оставшиеся у реки вначале не беспокоились об ушедшем князе; часть их устроилась на берегу и, наловив рыбы, принялась готовить кушанье, а другие расположились отдохнуть. Когда длинный день приходил к концу, а Вячко все не возвращался, у многих явилась испугавшая их мысль: а ну, как он и совсем не вернется? К вечеру все разбрелись по лесу и громко звали князя, прислушиваясь, не слыхать ли его свиста, и только когда наступила ночь, решили соснуть, чтобы на завтра опять продолжать поиски. На рассвете послышался вдали как-будто сильный всплеск воды, точно очень большая рыба выскакивала и опять с шумом погружалась в воду. Василько проснулся и тихо пошел посмотреть, чтобы это могло быть?

На противоположном берегу в кустах он заметил несколько человеческих фигур, собиравшихся купаться. Часть их уже была в воде, а другая проделывала что-то на берегу. Видит Василько, что они несут изображение креста и далеко бросают его в воду, а затем быстро снимают с себя рубашки и с отвращением кидают их туда же. С криками плывут они и длинными палками стараются утопить свои одежды в водах Двины. Проделав все это, человека четыре быстро вышли из реки и, осмотревшись вокруг, стали весело надевать новую одежду. В эту минуту полочане тихо подкрались к ним и окружили их.

— Кто вы такие и что тут делаете?

Ливы** — это были они — перепугались, пали на колени и целовали землю в знак покорности.

— Простите! не губите! — молили они. — Нас заставили креститься, а теперь мы омылись в реке. Мы не хотим креститься, — этим мы подпадаем под власть жестоких своих врагов!

Забрав их с собой, все отправились на поиски Вячко, и только к вечеру донесся до них его призывной свист. Тогда обрадовавшись, все пошли по тому направлению, откуда он слышался. Вскоре свист повторился, но уже ближе и явственнее; различились голоса.

— Вячко не один! — удивленно говорили искавшие. Слышите, слышите? точно много голосов, радостный крик большой толпы!

Подходя, они все больше и больше недоумевали. Вячко сидел на вороном коне, белый кушак вайделоста красовался на нем; сам старик жрец вел под уздцы лошадь и нес жезл. Пришедшие с полочанами ливы тотчас в страхе пали на землю и боялись даже смотреть на князя, считая его за высшее существо.

— Прими нас под свою защиту! — молили они.

Латыши утвердились в мысли, что найденный ими человек очень могуществен, и теперь власть молодого князя упрочилась навсегда. Узнав, что он сын полоцкого князя, они объявили себя его данниками.

Долго искал места новый кунигас, чтобы воздвигнуть надежное укрепление; наконец остановился на Кукейнонских высотах, на правом берегу Двины. Там выстроили замок, вырыли вокруг него глубокий ров, а затем насыпав земляной вал, обвели бревенчатой стеной с зубчатыми башнями по углам. Рыцари удивились, завидя грозное укрепление неприятеля. Засевший в Кукейносе князь деятельно готовился к обороне и неутомимо наблюдал за окрестностями.

 

VIII.

В Полоцке старые бояре издали следили за молодыми князьями и все приходившие о них вести спешили передать князю Борису Давидовичу. Со времени отъезда княжичей еще тяжелее жилось верным друзьям их на родине.

Теперь Святохна не стеснялась ничем: предоставила поморянам все высшие чины и доходы и отдала им всю страну в управление. Подавленные горем, часто вздыхали полочане о молодых князьях; сожалел и князь, что отпустил сыновей.

— Надо непременно вернуть их, как можно скорее вернуть! Напишу им грамотку, — пусть пожалеют старика-отца… Вячко у меня правой рукой будет.

Неприятно морщилась Святохна при этих словах и все придумывала, как бы помешать возвращению пасынков.

Борис Давидович день ото дня все чаще толкует о посылке письма; наконец, он снаряжает двух послов. Люди, преданные княгине, догоняют их и тайно похищают у них княжескую грамотку.

— Что вы теперь наделали? — говорят им. — Не сдобровать вам, — головой поплатитесь за оплошность!

Мечутся несчастные посланцы и не могут придумать, как беду поправить.

— Ступайте к матушке-княгине: она вас выручит и вашему горю поможет.

Легковерные полочане следуют совету и направляются к Святохне. После долгого совещания они выходят от нее довольные, с другой грамоткой в руках и с полными карманами золота.

— Вот мы каковы! — говорят они, высоко подымая головы.

Княгиня устроила большой пир, на который пригласила мужа и своих друзей. На пиру было богатое угощение, самые дорогие вина и хмельная брага любезно подносились ею гостям. Пировали до поздней ночи; все угостились на славу, до пьяна напились; князь Борис совсем опьянел и сладко дремал!

Гости и сама хозяйка притихли вдруг, точно ждали чего-то.

Дверь с шумом распахнулась, и на пороге показались два молодца, что были отправлены с письмами к молодым князьям. Они тотчас упали на колени и начали кричать, махая над головой подложными грамотками.

— Что такое? — вздрогнув спросил князь, — что вам надо?

— С повинными головами к тебе, батюшка-князь! Каемся в вине своей! совесть зазрила!

Святохна с притворным ужасом выхватывает одно из писем, вскрывает и начинает читать. Борис Давидович старается вслушаться, видит, что жена становится все более гневной по мере чтения, окружающие кричат, машут на кого-то грозно руками; он бессильно склоняет голову и беспомощно смотрит на всех. Какие-то страшные слова схватывает он на лету:

— Козни! убийство! приезжайте!

— Слушай и пойми! — кричит на него жена. — Слушай внимательно и пойми! Вот до чего ты довел нас! вот что замышляют твои милые сынки!

— Чьи это письма? кто призывает их? никак в толк не возьму!

— Их доброжелатели, а наши злейшие враги приглашают их. Привести сейчас сюда тех, кто писал эти гнусные письма: тысяцкого Симеона, посадника Воинко, да ключника Добрынко.

— Не надо их призывать к ответу сегодня, — голова у меня отяжелела, а такое дело потребно разбирать со свежей головой. Утро вечера мудренее, — сказал князь, едва встав из-за стола и собираясь идти в опочивальню.

Как раз в это время ввели обвиняемых в комнату.

— Кайтесь в злых деяниях своих, достойных смерти! — говорила Святохна, наступая на них.

Посмотрели вошедшие на князя: он стоял красный, грузно опершись на стол.

— Грешно тебе, князь! не по старине поступаешь! Гляди: кем окружен ты? где твои верные полочане? Им нет места около тебя!

— Да, князь, сыновей твоих любимых изгнали пришельцы, а теперь нас, твоих верных слуг, погубить хотят!

— Воля твоя, князь, тяжело нам!

— Слышишь? слышишь, как поносят нас? Слышишь и молчишь! — наступала на князя разгневанная княгиня!

Борис Давидович хотел было подойти к пришедшим, да пошатнулся.

— До завтра приказываю все дело оставить, до завтра!.. Завтра соберу вече и призову их к ответу. Слышите? до завтра!

— Зачем до завтра? Какого тебе еще разбора? Сам слышишь поношение мне, слышишь и оставляешь, безнаказанным! Если сейчас их не казнишь, я утром уеду от тебя.

Князь пошевелил только губами, и не успел еще ничего, выговорить, как поморяне выхватили мечи и бросились на безоружных полочан.

Борис Давидович пришел в себя и грозно приказывал перестать; но Святохна кричала еще громче:

— Верные слуги! слышите повеление князя? Рубите! рубите! не щадите изменников!

Старик тысяцкий, уже раненый на смерть, собрал последние силы, выхватил меч у одного из поморян, и храбро защищался от пятерых убийц. Но неравная борьба скоро была покончена: мечи предателей изрубили несчастные жертвы в куски. Гнев Святохны стих, и она ласково говорит плачущему мужу:

— Вот теперь я хорошо вижу, как ты любишь и защищаешь свою бедную молодую жену. Я никуда не уеду от тебя, буду всегда жить с моим милым мужем. Сознайся: благодаря только мне мы все избежали опасности!

Молчит убитый горем, беспомощный князь, а в уме его мелькает неотвязчивая мысль: будь здесь его бесстрашный Вячко, не случилось бы всего этого. Сам виноват старик: прогнал родных детей!

 

IX.

Уныло, точно похоронно звонит колокол, созывая на вече. Проведали беду злополучные полочане; как ни скрывали гнусное убийство трех важных правителей, — вначале семья, а потом друзья заподозрели истину, и очень многие горько оплакивали любимых вельмож. Хоть и не в обычае являться с оружием на княжеский суд, но Святохна с своими приближенными давно привыкла нарушать старые хорошие порядки: все преданные ей люди сегодня вооружились с ног до головы. Князь молчит, — он в полном подчинении у молодой жены, а тех полочан, которые заступались за прежние права, нет уже в живых. Верные слуги князя, люди, преданные его сыновьям, идут сегодня на площадь медленно, неохотно. Впереди несут завернутое в простыню изрубленное тело старика Симеона, а за ним с громким воплем идет вся его многочисленная семья. При раздирающем душу плаче почти всех присутствующих торжественно кладут три трупа рядом. Святохна торопит преданного ей поморянина поскорее взойти на помост. Горький плач заглушает слова его. Рыжий молодец, с сильным голосом, кричит:

— Вы видите здесь тела злых изменников, покушавшихся на жизнь достойного князя Бориса и его семейства. Верные слуги князя уложили на месте коварных злодеев.

— Неправда! неправда! не верим! — кричит изо всех сил остающаяся кучка честных людей. Но гораздо больше было подкупленных княгиней, и они заглушают их голоса.

— Добрые люди! на ваш суд князь отдает это вопиющее дело. Вы найдете сообщников и расправитесь с ними! — раздается с помоста.

И толпа слуг княгининых спешит покончить с теми, кто ей нелюб. Пролито много крови, разграблено имущество, сожжены дома. Далеко запрятались теперь те, которым пока удалось избежать опасности. Не слышит князь больше сетований об отъезде сыновей; а княгиня все еще не может успокоиться и придумывает новые козни пасынкам.

— Пусть бы вернулись теперь постылые сорванцы, — не обрадовались бы приему, — говорит она своим друзьям.

Места убитых отданы по ее назначению, и ей не страшно больше ни Вячко, ни Василько. Отец боится о них вспоминать, живет он изо дня в день грустный и больной.

— Как тяжело, Борис, не иметь близь себя кровных родных! — вкрадчиво говорит ему княгиня.

Князь не понимает, к чему клонится ее речь.

— Тяжело, очень тяжело! — отвечает он искренно и вздыхает.

— Пиши к сыновьям, — я пошлю к ним надежных слуг, и Василько с Вячко вернутся скоро к нам, и опять повеселеешь ты.

Борис Давидович доволен добротой жены и упрекает себя за то, что подозревал ее в нерасположении к сыновьям.

На этот раз любезные, письма отца, были во-время доставлены братьям. Василько получил его в Пскове, где собирал помощь Вячко против немцев. Прочитав письмо, он готов был тотчас ехать в Полоцк; но сын Симеона, Провор отговорил его и посоветовал раньше написать к оставшимся ему верным полочанам. Так и сделали, описав в письме все коварства и злодейства Святохны.

1-го августа, без согласия князя, неожиданно в Полоцке зазвонили на вече. Народу сбежалось видимо не видимо: всем было невыносимо владычество Святохны. Письмо прочитали громко, и весь народ узнал таким образом, как погибли достойные мужи Полоцка.

Новый тысяцкий попытался было возвысить голос, попробовал грозно крикнуть на толпу; но все было напрасно… Трусливые поморяне в страхе разбежались и охотно выдали обиженным княгиню.

Добрый князь не сомневался больше в злодеяниях своей хитрой жены, и видя всеобщую справедливую ненависть к ней, не стал больше ее защищать. Но толпа не причинила зла своей жестокой обидчице, а только заперла ее в высокую башню и приставила к ней надежную стражу.

— Сжечь следовало бы ведьму, да пусть лучше судят ее наши молодые князья!

— Так, так! — соглашались другие, — им она много горя причинила.

— А теперь надо ее крепко стеречь, чтобы она бед не натворила.

С такими вестями поскакали гонцы к любимым князьям, и Василько, как старший, немедленно отправился к отцу; а Вячко в это время занят был защитой туземцев от сильных противников, немцев.

— Я должен стоять и защищать тех, кто вверился мне: подняв меч, нельзя вложить его в ножны раньше чем минует в нем надобность! Одно — победить или с честью погибнуть самому.

 

X.

На правом берегу Двины, на возвышении, наскоро построен замок Кукейнос. Вокруг него идет усиленная работа: с самого раннего утра роют глубокий ров, возводят бревенчатую стену с высокими башнями по углам Укрепил замок князь Вячко и засел в нем. Заметили сильного врага воинственные рыцари-меченосцы и отправились с докладом к своему магистру Вольквину. Из башен замка ратники часто наблюдают, как скачут мимо рыцари в полном блестящем вооружении. Чувствуют обитатели Кукейноса, что не долго оставит их в покое вновь основанный рыцарский орден, и усердно готовятся к обороне. Незамысловато вооружение латышей и ливов: самострельные луки тяжелы и неповоротливы, громадные, неуклюжие щиты состоят из двух досок, и надо большую силу и ловкость, чтобы пользоваться ими. Они готовы на бой, только не отдаться бы в руки буйных, своевольных рыцарей; тяжела зависимость от них, и туземцы довольны, что появился русский воинственный князь, под начальством которого они смело сразятся с сильным врагом.

Рижский епископ Альберт вначале сам привозил из Германии воинов-пилигримов для пополнения своего войска: оно нужно, ему было для борьбы с туземцами-язычниками. Папа Иннокентий III разрешил ему основать рыцарский орден. Пополнять его пришлось всеми желающими без строгого разбора, и много своевольных буянов, людей недостойных этого почетного звания, попали в меченосцы. Сам епископ Альберт зачастую возмущался действиями новых братий. И вот таким недостойным проповедникам христианства, неприятно было владычество Вячко над обращенными в православие туземцами. Кукейносский князь жил в мире с рижским епископом: он платил ему дань с половины своих земель и охотно обращал в христианство подвластных ему язычников.

Между рыцарями особенно один завидовал Вячко, выжидая только случая напасть на него врасплох и ограбить замок.

В Кукейносе до поры до времени жили спокойно; мечтательные латыши целыми днями с восторгом глядели на небо, представляя его себе синим красивым морем, или серебряным озером. Вот на нем зажглись две свечи и освещают его: одна — это солнце, а другая — луна; они то сходятся, то расходятся. Жгучее солнце очень ревниво; оно сердится на луну за то, что та полюбила кроткую утреннюю зорьку. Досталось уж ей от него за это: теперь она уже показывается не вся, — это ревнивое солнце изрубило ее острым мечом. Каждый почти день грустно прячется усталое дневное светило, — жарко ему, и погружается оно на отдых в море! Вместе с ним мало-по-малу исчезают и яркие красные облака. Но не хочет оно сразу покинуть землю, и вот посылает освещать ее детей своих — наступают сумерки. Понемногу прячутся и дети, последняя исчезает дочь солнца, — ей все еще не хочется покинуть землю, и она медленно погружается в море; долго, долго виднеется ее блестящий золотой венок, наконец пропал и он — наступает ночь. Приближается полночь; запели петухи, радуясь скорому появлению утренней зари. Первая встает прилежная дочь солнца и начинает сучить золотые нитки, отчего на земле становится и светлее, и теплее. Пригрело солнышко ратника сторожа и, боясь задремать, он тихо бормочет песенку.

«Там остался всадник, где лежат мужи, как дубы, где из мечей складывают костры, а из шапок мечут стоги… Не прошло и часу времени, как две реки потекли кровью, а третья горькими слезами!..»

Взгрустнулось молодцу, сидит он и думает; а доброе солнышко сегодня ласково пригревает его и нежит. Вздремнулось ему. Необыкновенный шум будит его. Он протирает глава, — шум все приближается, приближается. Утреннее солнце освещает картину: на белых конях, с развевающимися перьями, в белых как снег плащах, с красными крестами и блестящими мечами, стройно приближается вооруженная конница. Всадников было всего человек 80, а испуганному латышу показалось бесчисленное множество. Рыцари остановились у глубокого рва и, ловко соскочив с коней, навели мост и раньте, чем добежал испуганный ратник до замка, они были уже на бревенчатой стене.

У князя все готово к обороне, — надо принять как следует непрошенных гостей; только силы противников не равны.

С рыцарями пришло много подвластных им людей: они притащили баллисты, или камнеметательные орудия, — и вот на замок посыпался град камней и стрел. Бревенчатая стена не выдержала натиска и рухнула. Вооруженные рыцари ворвались в укрепление, и их мечи уложили почти всех слуг Вячко.

— Князь, береги себя! — уговаривали своего начальника преданные ему люди. Но тот неустрашимо шел вперед и отчаянно сопротивлялся нападению. Его, наконец, одолели и, скрутив ему руки и ноги, привязали к стене. Забыв собственную опасность, он жадно следил за своими и направлял их.

— Покончить скорее с ним! — сердито сказал один из рыцарей, по имени Дитрих, и поднял свой меч над головой пленника.

— Ну его, брось! — остановил его другой рыцарь. — За него достанется от епископа. Он опять напомнит нам, что мы клялись не щадить язычников, а этот, ведь, христианин!

— И то правда, бросим его, а то беды наживем!

Рыцари хорошо понимали, что Вячко предпочел бы смерть такому беспомощному положению. Видя его грозные взгляды, они заметили вслух:

— Пусть его так вот лежит да глядит, как мы тут будем хозяйничать.

А хозяйничанье было такое ужасное, что камня на камне не осталось в замке. Все добро князя сделалось добычей врагов, и Кукейнос не мог быть больше надежной защитой, так как представлял из себя только жалкие развалины.

 

XI.

К епископу Альберту постучался рыцарь Дитрих. Неприветливо встретил его старик: слух о разграблении замка Кукейноса уже дошел до него. Дитрих вошел храбро, — он уже приготовился к ответу. Альберт ждал, чтобы он сам начал. Воцарилось неловкое молчание; слышно было только нетерпеливое стучание рыцарских шпор. Епископ продолжал сидеть, нагнувшись над книгой; рыцарь уже начинал думать, что его приход незамечен.

— Наш магистр Вольквин послал меня доложить вашему преподобию, что ваш союзник…

Теперь епископ Альберт отодвинул книгу и пристально посмотрел на вошедшего. Рыцарь продолжал, но не так уже смело:

— Ваш союзник, Кукейносский князь, достойно наказан мною за свои вероломные действия против нашего достойного ордена.

— Что вы называете вероломными действиями? — тихо спросил епископ и пытливо посмотрел на вошедшего.

К такому вопросу не приготовился рыцарь. Он начал, путаясь и заикаясь:

— Вот видите, ваше преподобие… Мы, то-есть, рыцари, распоряжались раньше, хорошо распоряжались, совершенно безнаказанно здесь, то-есть, с здешними туземцами-язычниками. В самом деле, кто был недоволен, что мы иногда притесняли глупых латышей? А тут непрошенный князь объявился! Благородному рыцарю нельзя потешиться над туземцем: как коршун взовьется Вячко за обиженного.

— Надеюсь, достойный брат Дитрих, вы хорошо осведомлены насчет миссии ордена: охранять и защищать новоучрежденную Церковь Христову?

— Да, но князь Вячко…

— Насколько мне известно, князь Вячко — христианин…

— Я вынужден был смирить этого выскочку и разрушить его укрепление, этот дерзкий человек с кучкою молодцов как бы бросал нам вызов!

— Конечно, конечно, вы помните ваш обет при поступлении в рыцари? — спросил епископ, а сам думал, глядя на наглое лицо стоявшего перед ним: «Никогда не следовало вербовать подобных молодцов».

— Что прикажете ответить почтенному магистру Вольквину? — торопился спросить рыцарь, которому надоело стоять под пытливым взглядом Альберта.

— Попросите магистра напомнить братьям рыцарям-меченосцам, что они обязаны послушанием старшим, целомудрием и борьбой против язычников, —  слышите, рыцарь? только против невежественных язычников!

— К чему вы это все говорите?

— А вот к тому, молодой человек, что своевольство некоторых буянов позорит славное имя рыцаря и заставляет меня улаживать раздоры грубых сорванцов с нашими союзниками. Прощайте!

Уходя, рыцарь слышал, как епископ отряжал посольство и просил передать покорную его просьбу князю Вячко, чтобы он непременно приехал к нему.

— Экая лиса! — ворчал сквозь зубы рыцарь, вскакивая на коня и пришпоривая его. — Разговаривать с ним куда опаснее и неприятнее, чем сражаться мечом.

 

XII.

Вернулся князь Вячко от епископа в разоренный замок и опять, насколько возможно, укрепил его. Альберт обласкал его, богато одарил и приставил к нему двадцать стражников.

— Для вашей безопасности они будут находиться безотлучно при вас, — так сказал он князю на прощание.

Суровый Вячко стал еще мрачнее.

— Свободы нет, никакой свободы! Связан по рукам и по ногам, в своем собственном замке пленником состою, — ворчал он сердито.

Стражники затевали часто ссоры с его слугами, и то и дело происходили жестокие драки.

— Я не стерплю такой жизни и, во чтобы то ни стало, отвоюю свободу, — решил князь и стал набирать воинов.

А тут еще рыцарь Дитрих искал только случая, чтобы досадить ему и выместить на нем свои гнев. То по его приказу угонят весь скот, то разрушат часть стены, с трудом и лишениями возведенной для защиты замка. Каждый раз рыцарь проезжал гордо мимо и вызывал на бой «Кукейносского державца». Вячко хотел сразиться со своим врагом; но судьба доверчивых туземцев была ему дороже собственного самолюбия, и он готовил отпор немцам и полное освобождение от их зависимости.

Прошел слух, что епископ Альберт едет опять в Германию и привезет оттуда новых пилигримов. Надо воспользоваться временем его отъезда, и во чтобы то ни стало, освободиться прежде всего от приставленной стражи. Затеялась ссора, и пленники уложили на месте 17 своих сторожей; остальные же три убежали и рассказом о случившемся остановили отъезд епископа. Вячко тем временем двинулся на Ригу.

Услышав о приближении Кукейносского державца, там забили тревогу. В городе раздался звон колокола, сзывавшего всех горожан, братьев рыцарства, клириков и даже женщин для борьбы с врагом.

После ожесточенного боя, в котором Вячко потерял большую часть своих людей, он вынужден был отступить к замку.

— Мы дольше не можем держаться, добрые друзья мои, — так пусть же и немцам не достанется кровью добытое нами укрепление. Огня! скорей огня! — распоряжался князь.

И огромное зарево осветило окрестность.

— Безумный Вячко! — говорили рыцари, — он ни перед чем не остановится… Этот ни за что не дастся живым в руки!

— Такой союзник надежен, — никогда не изменит своим! до конца будет держаться!

— Молодец русский князь! — признавали даже злейшие враги.

 

XIII.

Пришлось Вячко передвинуться с нажитого места на восток. Там жили дикие эсты, очень воинственный народ, слышавший о русском князе и собравшийся к нему с просьбою быть их начальником. По наружному виду они не похожи были на латышей: имели темные волосы и глаза, были невысоки ростом, но плечисты и коренасты; одеты в платье темного цвета из грубой шерстяной материи, обуты — в самодельные лапти.

— Вот тебе наше войско, — веди его на наших злых врагов; наша малева (войско) будет тебе во всем повиноваться, — говорили князю пришедшие эсты.

Малева состояла из пехоты и всадников, вооружена она была мечами, копьями и дротиками.

Посмотрел на войско князь, посмотрел и на небольшую кучку уцелевших преданных ему людей, вздохнул, но решил до конца стоять с ними против общего врага — немцев.

— Не покидай нас, — без тебя мы будем совсем беспомощны! — просили пришедшие. — Возьми наши деньги, имущество, лошадей и распоряжайся всем по своему усмотрению.

— Хорошо, обещаю вам стоять и биться с вами против врагов до конца жизни, — сказал твердо Вячко, и все были убеждены, что он именно так и поступит.

Все вместе двинулись по области реки Эмбах и нашли чудное место для устройства укрепления.

Еще Ярослав сто лет тому назад облюбовал его и основал здесь город Юрьев; потом немцы овладели им и переименовали в Дерпт. Здесь остановился Вячко. С недовольством узнал епископ, что непримиримый их враг опять засел по соседству, да еще крепче прежнего. Прошел слух, что новгородцы и псковичи оказали ему помощь и войском, и деньгами. А немцы между тем тоже собрались с силами. Альберт привез с собою из Германии много пилигримов, и вся Эстония была уже покорена.

Оставался один Дерпт; оттуда русский князь наводил ужас на окрестных немцев. Напрасно велись с ним переговоры, предлагались деньги и всевозможные льготы, — он твердо стоял на своем:

— Живой не выйду из укрепленного мною города, не обману тех, кто отдался под мою защиту, — отвечал он и усердно готовил каменометные машины для обороны.

Все братья рыцарства, духовенство с пилигримами, купцами и со всеми верными им ливами приняли участие в походе против непокорного Вячко.

15 августа 1224 года все они собрались под стенами Дерпта; множество палаток забелело вокруг; дни и ночи рубили громадные деревья и скоро возвели огромную башню, равную по высоте с замком.

Опять отрядили посольство к упрямому князю: священник, рыцарь, знатные мужи торжественно вошли к нему для переговоров:

— Убери все свое имущество, лошадей, всех русских слуг и уходи из замка, — тебе будет беспрепятственный проезд по нашим землям; мы наградим тебя кроме того деньгами, — говорили посланные.

— А что будет с теми туземцами, которые здесь заперлись со мной? — спросил Вячко.

— О, им не будет никакой пощады! — отвечали немцы.

— Скажите пославшим вас, что Вячко не изменит своим, а разделит с ними одну и ту же участь. Мы готовы биться с вами на жизнь и на смерть.

Осаждающие стали стрелять из самострелов, и многих ранили и убили бросаемые ими камни. Из метательных орудий летели в замок дротики с горящей осмоленной паклей и горшки с огнем. Видит, князь: установили на башне большие машины и бросают громадные камни в замок. Метнули камень — разгромили вышку, другой — повалили на землю дощатый забор.

Следующим выстрелом раздробили три большие дерева. Все жители города, с женами и детьми, искали безопасного убежища в замке. Вячко не падал духом, а смело защищался, машинами действовал против машин, стрелами против стрел. Неприятель был в сто раз сильнее; рабочих у него было очень много и башня подвигалась к замку все ближе и ближе. Осаждающие и осажденные не знали совсем отдыха. Днем дрались, по ночам для бодрости устраивали игры. Далеко по окрестности стон стоял; ливы ударяли мечами о щиты и кричали; немцы били в литавры и играли на разных музыкальных инструментах. Русские играли на дудках и свирелях и громко пели свои песни. Унывать было некогда: дрались не на жизнь, а на смерть.

 

XIV.

Много дней прошло, тяжелых дней для осажденного князя. Бой становился все ожесточеннее. Рыцари надели на себя доспехи, один из них разъезжал перед войском, блестя своим вооружением и громко выкрикивал:

— Кто из нас первый взойдет на стену, тому наибольшая честь, лучшая лошадь и самые знатные пленные. Нашего же смертельного врага Вячко мы повесим на самом высоком дереве. За его гордость мы его вознесем превыше всех!

— Не выдавай нас, князь! — молили в смертельном страхе все находившиеся в замке. Угрозы врагов достигали до их слуха.

Вячко велел разложить сильный огонь, пробить в стене большое отверстие и выкатить охваченные огнем колеса. Направили их прямо на башню, туда же полетели разные легковоспламеняющиеся предметы. Все смотрели, что-то будет, и вдруг раздался радостный крик:

— Башня запылала! башня в огне!

Но вот бушевавшее пламя ослабевает: рыцари заливают его. Башня спасена и опять угрожающе глядит на несчастных осажденных. Смотрят они внимательно: не идет ли к ним помощь из Новгорода и Пскова? Проходят дни бесплодного ожидания, силы осажденных ослабевают, мало уже остается их в живых, а помощи все нет.

Враги не дремлют и пробираются по мосту в город. Вячко собирает последние силы и оттесняет их, а потом сжигает мост. Но вот один из рыцарей берет в руки горящий факел и всходит на вал. За ним следом идет его слуга. Большой камень летит на них со стены, другой, третий, — рыцарь ловко избегает ударов и смело идет вперед. Другие, увидя, что он дошел до укрепления, спешат туда же. Все устремились в то отверстие, через которое выкачены были колеса с огнем. Начался ожесточенный бой. Силы осажденных слабеют, сам князь сильно ранен, — поневоле приходится отступить к замку и запереться там. Решают не сдаваться живыми в руки врагов. А те уже близко, вот подступили к самому замку, уже слышны их голоса. Вячко сосредоточенно смотрит и спокойно, твердо распоряжается:

— Огня! скорее огня! зажгите наше убежище со всех сторон!

И он видит, как огненные языки лижут стену, и удушливый дым наполняет все пространство.

— Как долго не разгорается, — думает князь, подкладывая огня; он торопит, торопит свою погибель.

Вскоре враги увидели громадный костер: то пылал весь замок. Нечего было и думать о том, чтобы загасить разбушевавшееся пламя. Вдруг из этого ада показалась темная фигура.

— Глядите! глядите! это, никак, Вячко! вон! вон на стене! Глядите! крестится! что-то говорит! Видно, теперь запросил пощады!

Но темная фигура не просила пощады, не искала спасенья, а прыгнула в самую середину огня.

С страшным треском рушились стены. Враги стояли молча. На месте громадного замка остались лишь обгоревшие развалины и совершенно обуглившиеся трупы, — так погиб храбрый князь Вячко, защищая своих подданных.

* Корзно — род плаща.
** Ливы — одно из племен финского происхождения, населяющих прежнюю Ливонию, ныне Прибалтийский край.

Князь Вячко. 1206–1224. Историческая повесть. С рисунками. М.: Издание книгопродавца М. В. Клюкина, 1900

Добавлено: 25-01-2017

Оставить отзыв

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*