Лестница

– Да, я горю, я чувствую в себе вдохновение, но скажи: стоят ли чего-то мои стихи? Правда ли, что я поэт?

– Весь смысл в том, что ты не можешь этого знать. Радуйся тому, что горишь.

Записная книжка

 

Ниез был очень простужен и чувствовал себя хуже день ото дня, но останавливаться всё равно не хотел.

Он посмотрел на часы и с лёгкой досадой подумал о том, что не может воспользоваться гостеприимством той милой черноволосой девушки. А жаль, она с такой готовностью сообщила ему вчера свой адрес. Ниез, конечно, мог бы рискнуть и поехать к ней ближайшим лифтом, но это могло забросить его на много этажей вверх, сведя к нулю многодневный спуск. Такой оборот Ниеза не устраивал.

Раздумывая о том, заночевать ли на лестнице или же попроситься к незнакомым, он сел на ступеньки и развязал рюкзак. Хотя рюкзак и был довольно тяжелым, еды там лежало совсем не много: от всего, что дали Ниезу утром, осталось всего несколько бутербродов. «Пожалуй, хватит только на ужин», – подумал он и теперь уже окончательно решил проситься на ночлег. На всякий случай Ниез заглянул в блокнот с адресами: нет, поблизости никто из знакомых не живёт – значит, можно стучать в какую угодно дверь. Но сначала лучше спуститься ещё этажей на пять. Да, столько будет достаточно. Поднявшись, он подхватил с пола свои вещи и снова посмотрел на часы. Надо бы поспешить, скоро будет совсем поздно.

Пять этажей промелькнули картинками быстро листаемой книги: за долгие месяцы пути перепрыгивание через широкие серые ступеньки стало привычным делом. Один лестничный пролёт цепляется за другой, тот – за третий, третий – за десятый, и конца им, казалось, не предвидится.

Ниез наугад выбрал дверь из белого металлопластика с манерно завитыми буквами адреса, и позвонил сдержанным, но настойчивым звонком. В глубине, за дверью, что-то зашлёпало, охнуло, щёлкнуло, и на пороге появился солидный лысеющий господин в длинном халате.

– Добрый вечер, – сказал он вопросительно, и Ниез понял, что этот-то его на ночь не пустит.

– Прошу прощения за беспокойство, – начал Ниез, улыбнувшись смущённой улыбкой, – я хотел бы поговорить с вашей дочерью.

Ниез, конечно же, не имел ни малейшего понятия о том, есть ли дочь у господина в халате. Расчёт был прост: если нет, то придётся извиниться за ошибку и уйти, если есть – действовать дальше. На этот раз Ниез, похоже, имел кое-какие основания к тому, чтобы считать себя везучим человеком:

– Войдите. Одну минуту, – сказали ему, и Ниез оказался по другую сторону дверей. Видимо, его сочли не настолько важным лицом, чтобы приглашать в комнаты. Прихожая была светлая и неуютная, всё в ней как-то неловко торчало и громоздилось.

Через пару минут к Ниезу вышла аккуратная миловидная девушка, очень юная, и в глазах у неё он прочёл тот же вежливый вопрос, что и у отца. Предстояло самое трудное.

– Мы не знакомы, но всё же я хочу попросить вас о помощи, – начал он тем слегка охрипшим голосом, который так хорошо действует на юных миловидных девушек.

– Да?.. – удивилась она не вполне вежливо, и Ниез понял, что в ближайшие несколько минут ей предстоит разрываться между любопытством и желанием покорчить из себя взрослую стерву.

– Вас зовут Лорана? – спросил он вдруг и посмотрел ей прямо в глаза.

– Нет. Меня зовут Лидия.

– Моё имя Ниез; очень рад нашему знакомству. Дело в том, что я странник, я иду вниз по лестнице. Быть может, вы слышали обо мне что-нибудь, – ввернул он как бы между прочим; – на лестнице очень холодно, я теперь немного простужен, и это вынуждает меня просить вас о ночлеге. Я очень надеюсь на вашу доброту, Лидия.

Вопрос «быть может, вы слышали?..» был сугубо риторическим: несомненно, она о нём слышала. Не слышать – просто немыслимо; не настолько же далеко он забрался. О Ниезе ходили легенды, и многие, очень многие считали бы большой удачей и честью приютить у себя на ночь странника, идущего вниз по лестнице. Многие, но всё же далеко не все. В тот вечер Ниезу явно везло:

– О, конечно же, вы можете остаться. Проходите сюда, – она указала ему дверь.

Лидия была в восторге и совершенно не думала этого скрывать. Визит странника – приключение что надо. Вполне достаточно для того, чтобы все подруги умерли от зависти.

– Ваши родители… – проговорил Ниез тихо, останавливаясь как бы в нерешительности и смущении.

– Не беспокойтесь, я всё улажу, – заверила она и тихонько так засмеялась; она явно пришла в прекрасное настроение. – Вы можете быть уверены, что останетесь здесь. Проходите сюда, налево, это моя комната.

По её тону Ниез догадался, что Лидия имела в виду «…и я делаю здесь всё, что хочу». Его это вполне устраивало. В тот вечер Ниез даже почти не чувствовал, что не здоров. Правда, он был очень голоден и уже хотел спать, поэтому ему не терпелось, чтобы Лидия вернулась поскорее: она дала ему альбом с фотографиями, чтобы чем-то занять, и ушла договариваться с родителями. Комната не представляла собой ничего интересного. Светлая мебель, светлые занавески, несколько ядовито-зелёных пейзажей на стенах и целая полка с записями музыки, которой Ниез никогда не слышал. Горы мягких игрушек по всем углам и ряды по-детски наивных романов в книжном шкафу позволили ему заключить, что Лидия, пожалуй, не станет приставать к усталому страннику с наглыми поцелуями, как это уже не раз с ним случалось в квартирах милых гостеприимных девушек. Ниез улыбнулся этой мысли. За закрытой дверью слышался приглушенный, но тем не менее довольно недружеский разговор; впрочем, продолжался он очень недолго. Как и следовало ожидать, победа осталась за Лидией.

– Всё в порядке, – сообщила она Ниезу. – Но вы, наверное, голодны?

Продолжая разыгрывать воплощённую скромность, Ниез только смущенно кивнул, и Лидия просияла, довольная своей проницательностью.

– Я сейчас принесу вам что-нибудь, – пообещала она и снова ушла.

«Что-нибудь» оказалось подносом с кучей еды. К огромному облегчению Ниеза, Лидия принесла два прибора – себе и ему. Ниез очень не любил, когда хозяева сами не ели и весь ужин глазели на него, засыпая дурацкими вопросами. Конечно, он вовсе не был так наивен, чтобы надеяться вообще обойтись без дурацких вопросов, но всё равно лучше есть вдвоём.

– Я так много о вас слышала, – сказала Лидия, расставляя тарелки на невысоком столике между креслами.

– Надеюсь, что-то нестрашное, – пробормотал он, смутившись. Хотя об этом говорили Ниезу почти все, он всегда совершенно искренне удивлялся. Откуда они могли знать? Правда, раз или два Ниез разговаривал с газетчиками, но они преподнесли его как такую диковинку, что напрочь отбили охоту рассказывать им что-то ещё; на том всё и закончилось. Но каким-то образом все узнали. И ещё все знали об Элеке. Ниез услышал о ней впервые от одной семейной пары, приютившей его. Он до сих пор не смог забыть того невыразимого изумления, которое застыло у них в глазах, когда он сказал, что не только никогда её не видел, но даже и не слышал о ней. Как оказалось, Элека тоже была странницей и спускалась вниз по лестнице; судя по тому, что о ней говорили, она шла далеко впереди Ниеза. На вопрос, не собирается ли он её догонять, Ниез с раздражением ответил; что его цель – не бег наперегонки, а серьёзное изучение лестницы. Раздражение, впрочем, было связано не с Элекой, а с тем, что все эти люди абсолютно ничего не понимали, несмотря на все бесконечные объяснения и растолковывания.

Но несколько месяцев спустя они всё же встретились. Нет, Ниез вовсе не собирался её догонять, просто Элека стала идти медленней, и он сразу понял, почему: большой живот, туго и напряженно обтянутый платьем, свидетельствовал достаточно красноречиво.

– Вы, наверное, Элека? – сказал он ей, спускаясь к площадке, где она стояла. Не было никакого сомнения в том, что она остановилась из чистого любопытства, заслышав чьи-то шаги.

– А вы, конечно же, Ниез, – сказала она немного презрительно и протянула ему бледные пальцы. – Я думала, вы старше.

Бывают лица, пропитанные алкоголем, лекарствами или желчью. Лицо Элеки было пропитано сарказмом. «Вероятно» где-нибудь за ухом он даже капает потихоньку от переизбытка», – подумалось почему-то. Ниез тоже считал, что она несколько моложе, но промолчал. Он рассудил, что этой вздорной самоуверенной блондинке должно быть что-то около сорока – вот как, почти вдвое старше.

– Я очень рад встрече с вами, – сказал он только.

– Что ж, – усмехнулась она (нет, не ртом – сгустком издевательства), – я рада, что вы рады. Не будем терять времени, идемте вниз. Если хотите, можете пройтись немного со мной вместе; вы ведь теперь быстрее.

– Разве это имеет какое-то значение? – Ниез с досадой поморщил лоб; ему бы всё же хотелось, чтобы Элека была несколько дружелюбней.

– Нет. Но я думала, что вы, быть может, спешите.

– Я не спешу, – ответил он. – И мне надо о многом с вами поговорить.

– О чём же? – фыркнула она насмешливо. – Как хорошо, что на лестнице так холодно, и как замечательно, что здесь такая удобная высота ступенек? О чём вы собираетесь со мной говорить?

На это он промолчал, и некоторое время они шли не разговаривая. Даже когда Элека молчала, всё равно казалось, что она издевается. Поэтому лучше было говорить.

– Почему вы не вернётесь домой? – спросил Ниез, покосившись на её живот. – Вы теперь, я вижу, не совсем в форме.

– Не ваше дело, – сказала она презрительно и снова усмехнулась. – Вам, конечно, проще платить за ночлег.

Ниез почувствовал себя неловко и пожалел, что задал такой вопрос; Элека между тем смягчилась:

– Я не могу вернуться главным образом потому, что не хочу идти назад: подниматься было бы слишком трудно, долго и бессмысленно; не зря же я шла вниз столько времени. А лифтами я не пользуюсь из-за клаустрофобии.

– Что же вы теперь будете делать?

– Придумаю что-нибудь. Не бойтесь, не пропаду.

Ниезу очень хотелось поговорить с ней о лестнице, но Элека сразу же перевела разговор на другое. Единственное, что ему удалось выпытать, это способ, которым она считала этажи, да и то случайно: Ниез обратил внимание на то, что Элека всё время вбирает чётки, и она объяснила, что иначе сбивается со счёта.

И всё.

Они встретились уже довольно поздно вечером, и поэтому быстро пришлось разойтись. Ниез досчитал до нужного этажа и сказал, что собирается ночевать на лестнице. Он хотел собрать кое-какие данные для анализа, и еды было достаточно, чтобы на ночь ни к кому не проситься, Элека собиралась спуститься ещё на несколько этажей.

– Я часто бывала в этом секторе Дома, ещё раньше, до того, как стала спускаться вниз. Если только я не ошиблась в подсчётах, то недалеко отсюда живут одни мои очень хорошие знакомые. Они не откажутся нас принять, идёмте к ним.

Ниез только подивился про себя такому неожиданному приступу солидарности, и отказался. Элека посмотрела внимательным взглядом и положила на подоконник несколько ярких банкнот.

Ниез начал было протестовать, но она не дала ему говорить:

– Молчите. Моему сыну сейчас столько же, сколько вам, поэтому не смейте мне возражать. Купите себе что-нибудь на этажах. В автоматах теперь продают сносные бутерброды, они долго не портятся. Не забывайте: скоро начнётся мёртвая зона.

– Спасибо, но это ни к чему: у меня есть всё, что нужно, – повторил Ниез и протянул Элеке деньги. Он слишком хорошо понимал, что они ей самой очень нужны, тем более – в таком положении.

– Прекратите, – сказала она раздраженно. – Я возьму денег у друзей. И могли бы не плести мне сказок: кто-кто, а я хорошо понимаю, что такое жизнь на лестнице. Прощайте.

Ещё несколько минут он слушал её удаляющиеся шаги и думал о том, что она всё-таки очень странная женщина. Жаль, что отказалась поговорить; хотелось бы знать, что ей известно о лестнице. А пока ясно только то, что она знает о мёртвых этажах.

Ниез тоже о них знал. Мёртвыми Элека назвала этажи, где шло строительство. Там не было ничего того, что давно уже стало привычным для жителей Дома: ни садов, ни кафе, ни озёр и фонтанов, ни даже контор, в которые нужно ходить по утрам на работу. Всё ещё только строилось, и день и ночь там гудели и грохотали роботы. Во избежание несчастных случаев лифты на этих этажах не останавливались и двери, ведущие на лестницу, тоже почти всегда оказывались запертыми. Мёртвая зона тянулась в несколько этажей и уже не раз попадалась Ниезу на пути. Он всегда старался пройти её как можно быстрее. Элека, наверное, тоже.

Ниез не видел её с того самого дня: утром он стал, как всегда, спускаться вниз и даже звал её, но она не отозвалась. Он решил, что Элека осталась у своих знакомых на несколько дней, чтобы дать ему возможность уйти вперёд и не видеться больше. Что ж, если она так категорически не хочет с ним говорить, то, вероятно, имеет на то свои причины.

Ниез очнулся от мыслей и увидел перед собой взволнованное яйцо Лидии. Она робко улыбнулась. Ему вдруг стало неловко за то, что он совсем забыл о ней. Она уютно держала в руках чашку крепкого чая и совсем не пыталась ни о чём спрашивать.

– Простите меня, я задумался.

– Ничего, я очень вас понимаю. Со мной тоже бывает иногда. Может, вам нужно ещё что-нибудь?

– Нет, спасибо. Вы очень добры.

– Ванная как раз напротив, – сказала она, и Ниез понял, что Лидия теперь непременно уйдёт, стоит ему только пожаловаться на усталость. Какую-то секунду он думал, что именно так и сделает. Но ему тут же стало стыдно за эту секунду. В конце концов, девушка действительно очень добра к нему, она даже положила в чай малинового варенья, помня о том, что он простужен; и конечно же, сейчас ей ужасно хочется, чтобы он с ней поговорил.

– Я думаю, спать ещё рано. Мы можем поболтать где-то с часик. Услышав это, она просияла:

– Если только вы не очень устали, сказала она. «Ну разумеется я очень устал», – подумал он.

– Нет, нисколько. И мне безумно интересно, к кому я попал. Вы, кажется, любите живопись? У вас здесь такие замечательные картины, – он готов был выслушивать всё, что угодно, лишь бы не рассказывать самому историю, которую выучил уже почти наизусть.

Но Лидия без раздумий принесла свою врождённую женскую болтливость в жертву любопытству:

– Да, я люблю живопись. Но мне хотелось бы узнать что-нибудь о вас. Расскажите: как вы попали на лестницу?

Ниез мысленно подкатил глаза к потолку. За постой с него всегда брали разговорами – одна из причин, по которым он предпочитал спать на лестнице.

Впрочем, до недавнего времени он понятия не имел о том, что лестница вообще существует. Однажды из-за какой-то серьёзной поломки Ниезу пришлось ждать лифтов намного дольше обычного, и от скуки он принялся рассматривать посадочную площадку. До того случая он ее, собственно, вообще не видел, хотя проскакивал по ней в спешке и суете по двадцати раз в день. Теперь же он заметил дверь. Она показалась ему довольно странной, потому что мало походила на двери магазинов, кафе и офисов, которые так часто попадаются каждому, кто живёт на этажах под мягкими лучами ламп дневного света. Та дверь была совсем не такой. Отсутствие таблички с адресом – и вместе с тем полная непрозрачность, свойственная только дверям, ведущим в чьё-то жильё. Но вместе с тем и никакой вывески, никакой шныряющей туда и обратно толпы. – Крайне подозрительные обстоятельства, делающие крайне подозрительной саму дверь. Подумав немного, Ниез открыл её.

Дверью, очевидно, давно не пользовались: она изошлась зубовным скрежетом, отворяясь. Он открыл её – и оказался с неведомым лицо к лицу.

Серый камень, гофрированный в складки-ступеньки, под углом к полу уходил куда-то вниз и куда-то вверх, одинаково наталкиваясь на стену. Раньше Ниезу никогда не случалось видеть лестниц. Для передвижения в Доме служили лифты: вертикальные и горизонтальные, диагональные и те, которые движутся по спирали, скоростные для вечно спешащих и страшно деловых молодых людей, замедленные для детей и пожилых, – но нигде никаких лестниц. Ниез даже не знал, как называется то, с чем он так неожиданно столкнулся, и стоял перед этим чудом в недоумении. Несколько минут он раздумывал. Если этот странный предмет здесь есть и если к нему даже приделана дверь, то он, наверное, для чего-то таки предназначен. Было только неясно, для чего именно.

Может быть, шевельнулось в Ниезе в тот миг что-то, переданное ему от далёких-далёких предков, потому что он вдруг, движимый каким-то странным озарением, поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей наверх, другую ногу – на следующую ступеньку и так сделал несколько шагов. Затем, пораженный своим открытием, дошел до стены и обнаружил там новый ряд ступенек, точно такой же. Взойдя выше, он остановился перед дверью, похожей на ту, в которую вошел, и, распахнув её, попал на другой этаж. Это изумило его невероятно.

В следующие выходные он сказал родным, что приглашен в гости к приятелю на несколько дней, а сам улизнул за ту таинственную дверь и пошёл по лестнице вверх, восторженный до безумия. Возможность переходить с этажа на этаж без помощи лифта наполняла его удивительным чувством независимости и всемогущества. Ниез был поражен. Он долго потом выпытывал у родителей, учителей и просто знакомых ему людей, которых он считал тогда очень умными, – он спрашивал у них у всех; что? что это было такое? откуда и для чего? Но никто не знал, и Ниез один мучился своей загадкой, всюду провожаемый снисходительными взглядами взрослых, которые, впрочем, совершенно искренне недоумевали, зачем бы ему понадобилось узнавать такую странную и абсолютно ненужную вещь.

Ниез же, с детства настойчивый и целеустремлённый, целыми часами после занятий просиживал в книгохранилище, методично перелистывая тома старинных иллюстрированных энциклопедий. Ими давно уже никто не пользовался. Книгохранитель всякий раз ворчал себе под нос, стаскивая с полок тяжелые пыльные фолианты, пахнущие заплесневелой старостью, и всякий раз напоминал Ниезу:

– Ищите лучше в электросети, так будет намного проще. В этом старье ковыряться нечего, его давно пора выбросить.

Ниез отчётливо слышал неудовольствие в голосе книгохранителя, и всегда очень учтиво благодарил и повторял тем не менее свою просьбу. Дело в том, что он уже пытался воспользоваться сетью, следуя давней привычке обращаться к ней за всем необходимым, но попытка ни к чему не привела. Ниез не знал ничего; ни названия того, что искал, ни области применения. Сеть была бессильна помочь.

Прежде чем доискаться до истины и узнать, что то странное и неизвестное называется лестницей, Ниез много чего открыл для себя о зубчатых валах, ступенчатых колёсах и прочих чудесах, ухватившись за похожее изображение. Но всё же однажды настал день, когда Ниез узнал и о лестнице.

Он узнал, для чего она служит и из чего делается, как строится и как испытывается на прочность. Он узнал о ней всё. В энциклопедии также давался список наиболее ярких научных и художественных работ, посвящённых лестнице. Многие из этих книг и альбомов, согласно каталогу, имелись в книгохранилище, и Ниез, снедаемый любопытством ещё больше, чем прежде, стал надоедать книгохранителю вдвое невыносимей. Из книг Ниез узнал о прекрасных женщинах в длинных парчовых платьях, подолы которых гордо и торжественно касались великолепных мраморных вестниц, устремляясь к раззолоченным каретам; узнал и об узеньких кривых лестничках, на которые выплёскивали помои краснолицые кухарки в деревянных башмаках, день и ночь шаркающих по нищенским комнаткам; и о мифических лестницах, ведущих с неба на землю и с земли прямо в алый ад; узнал и о лестницах, ведущих в древние суды, на кровавые эшафоты, на ложа куртизанок и внутрь космических кораблей, грызущих звёздную тьму неведомого, и много, много всего другого, от чего захватывало дыхание все сильнее и сильнее с каждым днём и особенно с каждой ночью, и уже невозможно было забыть и жить так, как прежде. Он понял вдруг, что за всем этим стоит иной образ жизни, иная эпоха, не имеющая почти ничего общего с теперешней, – эпоха, о которой ничего не знали живущие в Доме, и такое глубокое, чёрное незнание казалось тем более странным и даже страшным, что знаний никто не прятал и любой мог взять книгу в книгохранилище. Кроме всего прочего, Ниез узнал из книг ещё одно обстоятельство, показавшееся ему сперва туманным и даже абсурдным: лестницы, было там сказано, обладают удивительным свойством вести в Дом и из Дома, а отсюда приходилось делать совершенно невероятный вывод: за пределами Дома что-то есть.

Когда Ниез дошёл до этого в своём рассказе, внимательная и тихая прежде Лидия в недоумении перебила его:

– То есть как это – за пределами Дома? Разве может там быть что-то, кроме других помещений Дома? Ведь Дом, как известно, бесконечен во всех направлениях.

Ниез улыбнулся её горячности и простоте. Но его мало кто понимал, когда он рассказывал обо всём этом; да он и сам не сразу поверил.

– Нет, Лидия. Вне Дома определённо что-то есть. Но теперь уже никто не может знать, что именно. Книги, которые я читал, слишком стары, чтобы знать об этом. В них написано, что за стенами Дома есть ещё и другие дома, очень разные, а между домами – сады, горы и реки.

– Вот видите, – подхватила она радостно, – мы же знаем, что всё это находится внутри Дома.

– Теперь – да; но всё было по-другому, когда писались те книги. Поэтому я и сказал, что теперь уже никто не знает, что может быть вне стен: слишком многое изменилось. По крайней мере, книги называют как минимум одну вещь, которая находилась когда-то вне Дома и которой нет теперь внутри.

– И что же это? – спросила она нетерпеливо и недоверчиво.

– Небо.

– Как вы сказали? Небо?

– Да.

– А что означает это слово?

– Я не знаю. Я только знаю, что у неба нет края и что оно находится прямо над головой. Трудно сказать, на что оно похоже. Но это должно быть что-то действительно прекрасное. Настолько прекрасное, что нельзя даже вообразить. Возможно, оно даже живое, – прибавил он, подумав.

– С чего вы взяли?

Он сделал неуверенный жест:

– У него есть настроение, оно может менять цвет. А иногда даже плачет. В книгах написано, что у домов должны быть окна – это такие прозрачные двери прямо в стенах квартир, только в них нельзя выходить, но зато можно смотреть. Древние люди смотрели в окна и видели там небо – большое, красивое, бескрайнее…

– Если сделать такую дверь у нас в квартире, то будет видно только соседей, – заметила Лидия скептически.

– В этом и заключается мудрость древних людей: они делали дома так, чтобы каждый мог видеть небо. Наверное, это было для них очень важно.

– Вы поэтому и идёте вниз? Вы хотите найти выход из Дома и увидеть небо? Поэтому?

– Да, и поэтому тоже. Но главным образом, кажется, потому что мне очень хочется знать.

– Знать что?

– Всё. Что находится вне Дома, какой длины лестница, на что похоже небо – да всё вообще. По-моему, всё неизвестное существует для того, чтобы можно было узнать, – Ниез сказал это и устало улыбнулся. Ему подумалось, что такие беседы всё же хороши уже хотя бы тем, что вновь и вновь наполняют дни и ночи сознанием необходимости того, что он теперь делает. Это так важно – сознавать, что поступаешь правильно. А ведь какую жуткую истерику устроила тогда родня. Ещё бы; им, наверное, и во сне не могло привидеться, что в один прекрасный день Ниез решит всё оставить только ради того, чтобы спускаться вниз по какой-то там лестнице, тогда как его ждало такое блестящее будущее… Но всё это неважно, дойти бы только до конца лестницы, увидеть бы небо…

Ниезу всё же казалось, что он продвигается очень медленно, и он не раз досадовал на то, что не может воспользоваться лифтом: чтобы попасть в нужное место, надо было набрать с клавиатуры точный адрес, и при этом совершенно невозможно определить, поехал ли лифт вверх или вниз, влево или вправо, так что ехать на лифте просто в самый низ было никак нельзя, – а жаль, жаль, всё так медленно…

– Могу я попросить вас об одолжении? – сказала вдруг Лидия, прервав ход его мыслей.

– Конечно.

– Когда вы найдёте выход из Дома – вы скажете мне? Я бы очень хотела знать о небе, пожалуйста, я очень вас прощу.

– Когда я найду, – сказал он, – я расскажу об этом всем. Даже тем, кто не захочет слушать.

– Вы думаете, кто-то не захочет? – изумилась она.

– Очень может быть, что таких окажется большинство.

Утром он оставил их, вежливо попрощавшись с господином в длинном халате и его очаровательной женой, очень похожей на дочь; все они тепло и долго жали ему руку и пожелали счастливого спуска, в глубине души считая своего ночного гостя парнем хотя и милым, но с ба-альшими причудами.

То было раннее утро четверга, и всё было, как всегда. А вечером в субботу Ниез очнулся в неизвестно чьей, но зато очень мягкой и тёплой постели и подумал, что, видимо, сильно недооценивал свою болезнь. Он-то никак не предполагал, что какая-то элементарная простуда может довести его до такого жалкого состояния. Ниез не помнил, как оказался здесь; он только смутно припоминал, как чьи-то руки несли его, рассыпая вокруг обеспокоенные голоса. И вполне может быть, что это вовсе не суббота, – подумал он. Он лежал лицом к стене и воображением вычерчивал из рисунка обоев странных продолговатых животных и диковинные цветы с длинными редкими лепестками. Всё тело ломило, ныл каждый нерв и дико болело горло. Интересно, как бы его могли найти, если по лестнице никто не ходит.

В комнате послышались чьи-то осторожные шаги. Ниез повернул голову и увидел белокурую женщину, показавшуюся ему знакомой.

– Вам не следовало доводить себя до такого состояния, – сказала она с укоризной, и Ниез, наконец, узнал в женщине Элеку.

– Пройдёт, – сказал ей Ниез, преодолевая боль.

– Конечно пройдёт. Когда вы выздоровеете, мы будем спускаться вместе, хотите? –сказала она увлечённо и села на стул у его постели; и Ниез вспомнил, что мама тоже всегда старалась говорить о том, что будет после болезни, и ему это всегда помогало.

Может быть, именно поэтому Элека и показалась ему несколько старше, чем в первую их встречу.

Она смотрела и улыбалась очень приветливо.

«Должно быть, это она меня нашла», – подумал Ниез с благодарностью.

– Хочу, – ответил он ей, повременив. – Сказать честно, я немного удивлён вашим предложением. В прошлый раз вы показались мне не очень-то настроенной на совместную работу.

Элека удивлённо подняла бровь:

– Да? Простите. На меня как бы находит временами, знаете: какие дни – такие настроения. Вам просто немного не повезло, у меня была беременная нервность – вот как это называется. Кстати, я потом долго жалела, что отпустила вас так по-глупому.

– А я потом долго думал о вашем ребёнке, – признался он, смешавшись. – Мне кажется, вам пришлось тогда нелегко, – Элека вызывала в нём интерес и огромное уважение, она это наверняка чувствовала.

– С ребёнком всё в порядке, – сказала она просто, догадавшись, что это именно то, что хотел бы узнать теперь Ниез. – Он у отца.

– Отец не отказался? – невольно вырвалось у Ниеза, и ему тут же стало не по себе за свою бестактность.

– Ну разумеется нет, – улыбнулась Элека, удивляясь его недоумению. – С чего бы он стал отказываться? Мы женаты уже больше двадцати лет, и он меня, кажется, любит. Муж очень тяжело переносит то, что я выбрала такую жизнь. Но он понимает, что иначе я не смогла бы. Мы с ним стараемся видеться как можно чаще: я звоню и называю адрес, и он приезжает ко мне. Вы, наверное, тоже скучаете по семье? – Элека повернула тему другим углом, и неловкость забылась.

– Конечно, – ответил он. – Правда, у меня нет ни жены, ни детей, но всё же.

Ниезу захотелось быть с ней откровенным. В конце концов, эта женщина была для него единственным своим человеком из всего многомиллионного населения Дома. Она единственная из них всех понимала, как это необходимо – идти и идти вниз по лестнице.

– Но мне хотелось бы знать вот что: почему мы одни такие? Почему другие не хотят идти, не хотят знать?

Элека в недоумении пожала плечами. Видимо, вопрос показался ей странным и не особенно важным:

– Потому, что знать хотим мы. Этого достаточно. Мы скажем им, когда будем знать. И посудите практически: если бы все шли вниз по лестнице, нам бы нечего было есть и негде бы было спать. Каждый делает то, что может.

– Но почему никто не читает книг? Почему все так равнодушны?

Она сделала неопределённый жест и на минуту замолчала, задумавшись, как показалось Ниезу, о чём-то другом.

Лампы дневного света ровным сиянием заливали комнату.

– Кто его знает, почему. Я не знаю. Зачем вы спрашиваете об этом меня, я такая же как и вы. Ведь лестница манит вас?

– Да. Она меня очень манит. И я очень хочу знать, действительно ли в Доме есть вход и правда ли, что за стенами Дома есть небо.

– Я думаю, что вход есть. Надо только иметь терпение до него дойти. Вам хватит сил и терпения, Ниез? – в её голосе прозвучало что-то серьёзное и даже как бы немного торжественное, словно ответом на этот вопрос решалось для них всё на свете.

– Да. Я думаю – да. Я очень хочу увидеть небо.

– Небо? – переспросила она задумчиво. – Почему именно небо? Есть ведь ещё и море, и бесконечность пространства, да мало ли что ещё. Но так, наверно, и должно быть, ведь вы молоды, в вас говорит романтик. А я бы больше хотела знать, что теперь произошло с миром вокруг Дома.

Это было действительно интересно. По лицу её читалось, что она думала об этом много и небезрезультатно.

– И как вам кажется – что бы это могло быть? – спросил Ниез.

– Я не знаю. Возможно, мы найдём там существ иного разума, которые решили от нас избавиться, законсервировав человечество в кокон Дома. А может быть, там будет только гигантская, необъятная помойка без конца и края; знаете, я раньше работала на заводе, так вот: мне за все годы так и не удалось выяснить, куда же деваются отходы. И никто не знал. Впрочем, там может быть что угодно. Хотя бы и что-то такое, чего мы никогда не могли бы себе представить.

Ниез немного поколебался, но всё же решил поделиться с ней самым большим своим страхом.

– Я тоже часто об этом думаю, – сказал он. – И мне кажется, что бы там ни было, мы всё на свете сможем как-нибудь пережить. Только одно пугает меня по-настоящему: что, если лестница бесконечна? Что, если она никуда не ведёт?

– Вас пугает мысль о бесконечности?

– Нет, меня пугает мысль о бессмысленности. Если у лестницы нет конца, а Дом действительно бесконечен во всех направлениях, то мы никогда ничего не найдём, и это будет значить, что мы только напрасно мучим и себя, и наших близких. Это будет значить, что жизнь прожита зря.

Элека встала со стула и остановилась посреди комнаты, сложив руки на груди.

– Это не так, – сказала она негромко и убеждённо, отчеканивая каждое слово. – Поймите же: вся суть в том, что мы идём вниз, не зная, есть ли конец у лестницы. Мы просто хотим знать, и мы всегда будем этого хотеть, и даже если лестница бесконечна и никуда не ведёт, мы всё равно будем идти, и никогда себя не пожалеем, как бы плохо нам ни пришлось. Мы живём тем, что идём к цели, и поэтому даже если мы ляжем сегодня спать и умрём во сне – мы всё равно будем знать, что прожили жизнь не зря. Вы понимаете, о чём я?

Ниез не понимал. Головная боль мешала ему соображать, болело горло.

– И что же такого мы сделали? – спросил он недоверчиво.

– Мы стремились увидеть небо, – ответила она.

Лето 2002 г.

Междуречье. Альманах. Выпуск третий. Дружковка: Литературная ассоциация «Современник». Издательство «Офсет», 2004