Небесная избушка

Жили-были старик со старухой, а как хлеба у них недостало, они взяли по горсти гороху, — сидят да и жуют. Вот одна горошинка и упала на пол и провалилась в подполье. И стала эта горошинка расти да не по дням, а по часам. Росла-росла и уперлась в пол. Стучит, бренчит, наружу просится. Старуха взяла да и выломала половицу. Горошинка опять пошла выше расти. Росла-росла, доросла до потолка, — старик со старухой и разобрали потолок. А горошинка опять растет, — и доросла до крыши.

Нечего делать, разобрал старик крышу, и пошла горошинка дальше расти. И выросла горошинка до самого неба; а по ней пошли стручки с горохом расти. Вот старуха и говорит как-то старику:

— Вот, старик, выросла наша горошинка эна какая, а где ей конец, и мы того знать не знаем, ведать не ведаем. Хоть бы удосужиться да посмотреть, — где ей предел положен.

— Что ж, — говорит старик, — допытайся, коли у тебя охота есть. Ты баба шустрая, полезай по горошинке, может, и узнаешь что.

Старуха — ничего.

— Ладно, — говорит, — ужо, незамай, полезу. Уж очень меня охота смертная разбирает повыведать, докуда горошинка доросла!..

Ну, вот и полезла старуха, лезет да стручки пощипывает, горох шелушит. Лезла она, лезла и долезла до самой маковки. Смотрит, а на маковке избушка стоит; ну, старуха сейчас дверь отворила, вошла в избушку, а там нет никого. И построена избушка не по-нашему: стены — из пирогов сложены, крыша — блинами крыта, печка — из вотрушек выведена, столы — из сыра вырублены, лавки пряничные, а пол масляный. По углам горы творогу, масла да меду наворочены, а в лохани — сметана.

Обрадовалась старуха, поела с голодухи всласть, что ей по зубам пришлось, да под печку и залезла, потому боится, как бы хозяева домой не вернулись да не застали ее здесь, не стали бы браниться, что она нахозяйничала. Вот свернулась старуха под печкой колачиком и дух затаила.

О ту пору приходят домой три козыньки-сестрички: одна козынька о двух глазах, о двух ушах; другая козынька о трех глазах, о трех ушах; третья козынька о четырех ушах, о четырех глазах.

Вошли козыньки в избушку, понюхали воздух и говорят:

— Неладное дело, сестрички. Кто-то тут без нас был, — русским духом пахнет.

Вот и давай шарить по всем углам, по залавочью, по запечью. А потом и под печь заглянули, да только старухи не приметили…

— Ну, — говорят козыньки, — теперь никого здесь нет; да он опять придет, коли раз тут побывал. Надо будет подстеречь лихого человека!.. Поедим чего-нибудь, двое из нас на луга пастись пойдут, а третья стеречь останется.

Поели козыньки, потом две пошли в луга, а козынька о двух глазах, о двух ушах осталась в избушке лихого человека выслеживать.

— Смотри, сестричка, — говорят ей козыньки-сестрицы, — гляди в оба, чтобы, грехом, не провели тебя!..

— Ладно, — говорит коза, — нечего учить… Я сама знаю!..

Слышит эти разговоры старуха из-под печки и думает, как бы ей от козы-дозорщицы освободиться?.. Думала-думала и давай песни играть:

Уж ты спи, глазок,
Уж ты спи, другой;
Ты засни-ка, ушко,
И другое с тобой!..

И так она ласково песенки играла, что убаюкала козу-дозорщицу. Та сначала один глазок закрыла, потом другой; сначала — одно ушко, потом — другое… А старуха, как увидела, что коза задремала, — сейчас из-под печки вылезла, поела кое-чего и опять под печь спряталась, колачиком свернулась, в уголок забилась, словно и нет ее там.

Вот под вечер приходят сестры-козыньки с пастбища, — глядь, а сестрица их спит-почивает. Разбудили они ее да и говорят:

— Эх, сестрица!.. Открой глаза-то… Много ты этак укараулишь!..

Проснулась коза и говорит:

— Эх, — говорит, — и точно, как я крепко заспалась-то!.. Да ничего, сестрицы, никого у нас не было, — все тихо было, никто нас не потревожил!..

— Так-то оно, так, — говорят козыньки-сестрицы, — а опять кто-то поел наше добро, да и русским духом пахнет!.. Ну, да ладно! Мало двух глаз и двух ушей, — оставим ту, которая о трех глазах и о трех ушах!..

Вот на другой день козы поели, попили и пошли в луга, а дома лихого человека подстерегать оставили среднюю сестру.

Лежала старуха, лежала под печкой, проголодалась и думает, как бы ей и эту козу усыпить?.. Вот и давай старуха песню играть:

Уже ты спи, глазок,
Ты усни, другой,
Ты и, третий, усни!..
Ты закройся, ушко,
И другое — с тобой,
Да и третье — с тобой!..

Пела она, пела, — коза и задремала. А старуха вылезла поскорёшенько, напилась, наелась досыта и опять под печку схоронилась.

Пришли козы домой, насилу-то среднюю сестру разбудили и говорят ей:

— Эх, сестрица! как же это ты так лихого человека сторожишь? Глянь-ко и поедено у нас добро, и в избушке русским духом пахнет!..

— Да я, — говорит коза, — ничего не видала, ничего не слыхала. Все тихо да мирно было. И никто сюда не заглядывал.

— Много ты видела!..

Вот на утро осталась в избушке настороже коза о четырех ушах, о четырех глазах. Сидит, смотрит во все глаза, ушами пошевеливает. Проголодалась старуха, стала снова песни играть, козу усыплять; да усыпила только три глаза да три уха, а про четвертый глаз да четвертое ухо и думать забыла. Вот как стала она из-под печки-то вылезать, — четвертым глазом коза ее и увидала, четвертым ухом шорох и услыхала, и проснулась.

— А, — говорит коза, — так вот кто к нам в избушку повадился, вот кто наше добро ест!.. Ты откуда сюда пришла?..

— Ох, козынька, — всплакалась старуха, — да ведь я не здешняя. По горошинке я сюда взлезла, чтобы небесное царство посмотреть.

— Ну, ладно, — говорит коза, — сейчас я тебя не трону; а вот ужо, как придут козы, мы подумаем сообща, что нам с тобою делать, как быть!..

Пришли козы с лугов, — коза о четырех глазах и ушах обо всем им и докладывает.

— Что ж, — спрашивает, — теперь нам с нею делать?..

— Ну, — отвечают козы, — теперь мы ее для первого раза не тронем. А только ты, старуха, сейчас же убирайся отсюда прочь!.. И больше не смей сюда и носу совать!..

Старуха на все согласна. Сейчас козы ей в мешок наклали всякого добра на заедки: орехов, пряников, сыру, баранок, яблоков, вотрушек с творогом, бубликов, и отпустили ее с честью.

Вот и спустилась старуха по горошине опять на землю, вернулась к старику своему и все ему и поведала.

— Ах, — говорит, — старик, старик!.. Уж где же я была…

— Где я была-то?..

— А где, старуха?

— Да в небесной избушке. Лезла я, лезла по горошинке и добралась, наконец, до самой небесной избушки!..

— Да ты не врешь ли?.. — говорит старик.

— Верно, — говорит старуха, — вот хоть с места не сойти. И каких я только там диковинок не навидалась, каких сластей не наелась досыта!.. Да еще вот чего домой принесла… И опять бы я туда слазила, да только козыньки-сестрицы крепко-накрепко заказали мне это!.

— Так полезем туда! — говорит старик.

— Ох, боюсь, старик, коз-то. Уж очень они строго мне наказывали, чтоб я больше к ним не лазала.

— А мы вместе полезем, — говорит старик, — да еще внучку с собой прихватим. Авось, троих-то они не забидят.

— Ну, что ж, — говорит старуха, — пожалуй… Троих-то, само собой, не тронут.

Вот и полезли они по горошинке на небо. Впереди старик полез, да и топор еще про всякий случай с собой захватил. За ним старуха лезет, а за старухой — внучка-малолетка.

Лезли они, лезли, высоко уже к небесам подобрались да тут догадай нелегкая старика кашлянуть на старуху. Старик на старуху кашлянул, старуха — на внучку, — горошинка же задрожала, подломилась, — они все сверху-то об землянку и загремели… А где они упали, никто про то знать — не знал, ведать — не ведал, и где они упали, там и пропали… Так до небесной избушки и не добрались, и с той поры никто после них в небесную избушку не захаживал, чудес не видывал и у козынек-сестричек не гащивал.

Русские народные сказки. Том 1. М.: Типография Товарищества И. Д. Сытина, 1912

Добавлено: 14-01-2017

Оставить отзыв

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*