Переписка Маркса и Фрейлиграта

   Ф. Меринг

Переписка Маркса и Фрейлиграта

I.

От переписки Карла Маркса с Фердинандом Фрейлигратом уцелело, по большей части в отрывках, около 112 писем, из которых около 100 приходится на долю Фрейлиграта и только 12 на долю К. Маркса, причем переписка эта занимает период времени в двадцать лет. Такое сравнительно небольшое количество писем объясняется тем, что за эти 20 лет оба друга лишь в течение двух лет (с лета 1849 года до лета 1851 года, когда К. Маркс жил в Лондоне и Париже, а Фрейлиграт в Дюссельдорфе и Кёльне) были разделены территориально и принуждены обмениваться письмами. С 1851 по 1868 год (когда заканчивается переписка) жили они оба в Лондоне и в письмах не встречалось надобности. Письма Фрейлиграта, число которых так несоразмерно превышает число писем Маркса, по большей части суть краткие записочки с назначением свидания, с сообщением о здоровьи детей или сопровождающие денежные посылки, т. к. опытный в коммерческих делах Фрейлиграт всегда материально поддерживал своего друга. Кроме того, многое в письмах Фрейлиграта не вполне ясно, вследствие его привычки прибегать к игре слов, или давать людям шутливые прозвища. Тем не менее переписка представляет огромный исторический интерес, проливая новый свет на взаимоотношения К. Маркса и Фрейлиграта и давая материал для их характеристики, как в общественной, так и в частной жизни.

Фрейлиграт был на 8 лет старше Маркса и жизнь его до их встречи шла по совершенно иному руслу. Фрейлиграт часто жалуется на то, что коммерческие дела не дают ему уделять поэзии столько времени, сколько бы ему хотелось, хотя безусловно именно эти дела давали ему возможность избегать той нужды и лишений, которые обычно выпадают на долю поэтов. Фрейлиграта не прельщали специальные науки, склонность к которым у молодого Маркса была, напротив, так велика. Он и в старости с трудом читал книги по экономическим вопросам и философия всегда была для него тяжкою наукою. Но общественные вопросы всегда глубоко волновали его, и он вполне прав, говоря впоследствии: «Мои первые поэтические произведения периода «Lowen-und wtistenpoesie» 1 Перейти к сноске были в сущности тоже революционные. Это был очевиднейший протест против скучной поэзии и скучного, покорного общества».

Когда за «Glaubensbekenntnis» 2 Перейти к сноске он был изгнан в 1844 году из Германии, он направился сначала в Остенде, потом в Брюссель и здесь встретился он впервые с Марксом. По свидетельству Генриха Бюргерса, Маркс в первое же утро по, приезде своем в бельгийскую столицу сказал: «Мы сегодня должны пойти к Фрейлиграту. Он здесь, и я должен исправить ту ошибку, которую допустила, по отношению к нему «Рейнская Газета», когда он еще не был в партии. Его «Исповедание веры» все сгладило».

Фрейлиграт 10 февраля 1845 г. писал К. Бухнеру: «уже с неделю, как здесь находится Маркс — интересный, скромный, безупречный в поступках человек».

Однако, дружба между ними еще не успела завязаться, ибо сношения их вскоре были прерваны. Фрейлиграт в начале марта уехал в Швейцарию. К тому же оба они переживали период внутреннего брожения, что мешало им идти рука об руку. «Исповедание веры» Фрейлиграта, несмотря на вспыхивающие местами социальные огоньки, не выходит еще из круга идей буржуазной оппозиции, между тем как Маркс уже решительно порвал старые традиции, чтобы основать научный коммунизм. Даже когда Фрейлиграт в 1846 г. напечатал свою «Çа іга», где он открыто предсказывает пролетарскую классовую борьбу, Маркс и Энгельс в до сих пор еще не напечатанной статье довольно иронически судят об этой прекрасной книге стихов. Наслаждаясь только что выработанной ясностью воззрений, они свой эстетический вкус ставят в слишком большую зависимость от социальных и экономических убеждений. В том же году, когда Фрейлиграт издал свою книгу «Çа іга», он поехал в Лондон и занял там место корреспондента в крупном торговом доме. Два года спустя, мартовская революция заставила его вернуться в Германию и он вступил в ряды демократической партии, но как поэт, а не как политический деятель. Если и не вполне соответствует действительности то, что рассказывает Генрих Бюргере о том, как была написана наиболее сильная революционная песня Фрейлиграта, относящаяся к 1848 году, то все же это очень удачный вымысел. На одном собрании демократического союза в Дюссельдорфе шел вопрос, откуда достать средства на пропаганду. Фрейлиграт в это время равнодушно смотрел в окно и это вызвало оклик председателя. Тогда разгневанный поэт написал свою знаменитую песню «Мертвые живым», продажа которой дала союзу нужные, средства. За эту пылкую песню против Фрейлиграта было возбуждено дело по обвинению его в государственной измене и оскорблении величества, однако, присяжные 3 октября 1848 года оправдали его. А когда стала издаваться «Новая Рейнская Газета», то Фрейлиграт был приглашен в редакционную коллегию. 21 октября он переехал в Кёльн и с этого времени начинается его дружба с Марксом.

II.

О первых днях их дружбы знаем мы очень мало. Так как виделись они ежедневно, то. естественно в обмене письмами не встречалось необходимости. В мае 1849 года победившая контр-революция нанесла удар «Новой Рейнской Газете». Маркс был изгнан из Пруссии и направился в Париж; остальные члены редакционной коллегии тоже разъехались. В Кёльне остался один Фрейлиграт. Первые письма, которыми обменялись Маркс и Фрейлиграт, касаются приведения в порядок дел запрещенной газеты и мало интересны. 29 июля 1849 года ответил Фрейлиграт на одно недошедшее до нас письмо Маркса, в котором последний просил его о личной помощи. Маркс отдал все свои средства частью газете, частью коммунистическому союзу и дела его находились в самом плачевном состоянии, когда французское правительство 19-го июля сослало его в департамент Морбиган. Фрейлиграт в ответном письме обещает сделать все возможное и горько упрекает Лассаля, к которому Маркс обратился с такою же просьбою. Лассаль проявил в этом деле большую бестактность и сделал его предметом уличных пересудов.

Твой перевод в департамент — величайшая подлость. Dr. Даниэльс утверждает, что Морбиган самая нездоровая местность во Франции, болотистая и малярийная: понтийские болота Бретани! Если ты теперь в августе отправишься туда, тебе не избежать лихорадки. Поэтому, если только это возможно, постарайся уехать в Англию. Dr. Даниэльс шлет сердечный привет.

Даниэльс был молодой кёльнский врач и единомышленник, к которому и Маркс, и Фрейлиграт относились с большим уважением, 31 июля отвечает Маркс:

Признаюсь, поведение Лассаля меня чрезвычайно удивляет. Я лично обратился к нему с просьбой, и т. к. мне самому однажды пришлось дать взаймы графине 3 Перейти к сноске и, с другой стороны, я был уверен в расположении ко мне Лассаля, то я никак не мог предположить, что меня так скомпрометируют. Я просил его держать все в величайшей тайне. Самое затруднительное материальное положение для меня приятнее открытого выпрашивания милости. Поэтому я и написал ему. Не могу выразить, как сердит меня вся эта история. Parlons de politique 4 Перейти к сноске, ибо это отвлекает от этих частных дрязг!

Далее идут политические рассуждения, цитирование которых здесь потребовало бы слишком обширного исторического комментария. Чувствуется, что Маркс не позволял себе падать духом и стойко переносил все неприятности. 6 августа Фрейлиграт снова упоминает о поведении Лассаля. Он пишет:

Деньги у людей всегда прочно сидят в кармане, в особенности, если тотчас же требуется небольшая сумма, и в виду этого все же хорошо, что Лассаль помог тебе хотя бы в самых насущных твоих нуждах. Поведение его тем не менее остается предосудительным. На мой взгляд ты в своем письме к Лассалю имел единственною целью деликатным образом побудить его или графиню дать тебе известный реванш (ввиду того, что сам ты раньше давал взаймы графине). Этого не пожелали сделать по скупости (ибо я не могу предположить, чтобы это делалось из-за отсутствия денег и предпочли coram publico 5 Перейти к сноске) разыграть твоего покровителя. Я почти в этих же выражениях высказал все это Лассалю и в ответ должен был выслушать всевозможную казуистическую чепуху. Если бы мы, — Штрон, я, Даниэльс, — поступили так же, как сделал это Лассаль, мы сумели бы выслать тебе столько же, сколько выслал он. В конце концов, гнусная сторона этого дела заключается не в сборе самом по себе, а в сборе именно этими людьми, которые обязаны были компенсировать тебя и за то одолжение, которое ты им однажды сделал, и за то, что газета твоя так тактично относилась к их семейным дрязгам (вокруг которых, по их мнению, вращается вся мировая история).

Лассаль говорил мне несколько дней тому назад, что у него имеется еще для тебя 92 талера, причем предоставляется твоему усмотрению воспользоваться ими или отказаться от них. Ты во всяком случае должен сделать первое. Дело все равно сделано и отдавать деньги обратно невозможно. А обидное для тебя, как уже было сказано, заключается вовсе не в этих деньгах, а в личных антеценденциях между тобою и Гатцфельдами, о которых мир ничего не знает. Поэтому на твоем месте я бы непременно воспользовался тем, что имеется.

Все это, конечно, между нами. В этом отношении я всецело полагаюсь на тебя, ибо я не имею никакого желания продолжать свой спор с Лассалем. Вообще я никогда бы не упоминул в письме обо всей этой истории, если бы я не считал этого необходимым для оправдания себя и Штрона. Даниэльс опять предостерегает тебя относительно Морбигана. Тебя, кажется, к тому же не торопят. Твои политические рассуждения так ясны и блестящи, что я очень сожалею о невозможности сдать их тотчас же в типографию.

Проступок Лассаля теперь представляется менее значительным, чем это показалось вначале. На это письмо Маркс ответил следующее:

Лондон, 5 сентября.

Дорогой Фрейлиграт!

(Адрес: Карл Блинд 18 Robertstreet Petersons Coffehouse, Groswenorsquare; письма ко мне направлять туда).

Я могу написать тебе всего несколько строк, так как вот уже пять дней я страдаю чем-то вроде холерины и чувствую себя чрезвычайно слабым.

Жена писала мне, чтобы я известил тебя, получив твое письмо и вложенные туда 100 франков. Вообрази себе подлость парижской полиции, — беспокоили даже мою жену и ей с трудом удалось добиться разрешения остаться до 15 сентября, до какового числа нами снята квартира. Я, действительно, в крайне затруднительном положении: жена в последнем периоде беременности, 15-го ей надо уезжать из Парижа, необходимы средства на ее переезд сюда и на устройство здесь.

Правда, я имею надежду добиться здесь ежемесячного обозрения, но время не терпит и первые недели всегда самые трудные.

Лассаль, кажется, обижен одним моим письмом к тебе и другим моим письмом к нему. Я был далек от подобных намерений и непременно написал бы ему, если бы мое теперешнее состояние не делало переписку для меня крайне затруднительной. Как только я буду себя чувствовать крепче, я напишу тебе подробно обо всем касающемся политики. Надеюсь, что в скором времени получу от тебя несколько строк. Сердечный привет твоей жене, Даниэльсу и другим.

Твой Карл Маркс.

11 января Маркс просит рекомендательного письма для Конрада Шрамма, который должен был поехать в Америку, чтобы там попытаться собрать необходимые для союза деньги. Фрейлиграт, не отказывая в своей рекомендации, советует Марксу непосредственно снестись с Дана, издателем «Нью-Йоркской Трибуны», с которым Маркс познакомился в Кёльне. Из остальных писем Фрейлиграта, относящихся к этому периоду (в общем трактующих о мелочах, ныне потерявших всякое значение), любопытно одно, ибо в нем речь идет о Готтфриде Кинкеле, — человеке, сыгравшем в жизни обоих друзей крупную роль. Кинкель сначала был весьма ортодоксальным теологом, приват-доцентом университета в Бонне, преподавателем богословия и пастором—адьюнктом евангелической общины. После своей женитьбы на Иоганне Моккель он порвал свои теологические связи и перешел на философский факультет. Обладая поэтическим дарованием, он вошел в круг кёльнских поэтов и познакомился с Фрейлигратом. В революционном движении 1848 г. Кинкель принял большое, участие, стал издавать в Бонне демократическую газету и завязал сношения с К. Марксом. Он участвовал в различных политических выступлениях и, между прочим, в нападении на цейхгауз в Зигбурге. Однако, представ перед военным судом в Раштате, он произнес речь, которая была в сущности бестактным отречением от своих соратников. Он был оправдан. В берлинской «Вечерней Почте» напечатал он свою речь, которую неоднократно критиковали и Маркс, и Энгельс в своих обозрениях. О кёльнской речи Кинкеля пишет Фрейлиграт 6 мая Марксу и Энгельсу:

Я не присутствовал при произнесении этой речи и теперь, когда она напечатанная лежит передо мной, я вовсе не нахожу ее столь прекрасной, как я ожидал этого после всех разговоров о ней. Что Кинкель признается в ней в своей приверженности к революции, по моему, вовсе не заслуга. Ведь, в противном случае он доказал бы только, что он подлец и идиот. Гюнербейн мог прикрываться тем, что он был на улице, чтобы защищать «людей и имущества»; мы прощаем ему это, имея в виду его особое положение как портного, но мы предъявляем иные требования к профессору Рейнского университета Фридриха-Вильгельма. Но что особенно оскорбляет мои чувства и мой вкус, так это то, что в этой речи нередко чувствуется проклятое краснобайство, непосредственно апеллирующее к чувствам истерических женщин и адвокатов. «Глаза — авриколы 6 Перейти к сноске моих детей», — разве так говорит истинная великая скорбь? И это перед судом присяжных!

Жаль, что Кинкель никак не может отделаться от этих лишних слов и пустых фраз, потому что, мне кажется, ядро в нем хорошее. Участь его во всяком случае заслуживает внимания и участия. Однако, не такого культа, которым старается окружить его Штродтманн, в чем ему рьяно помогает красный Беккер. Боюсь, что, в случае новой революции, Кинкелю не миновать «гильотины». Он только стоит на стороне пролетариев, но сам пролетарием быть не хочет. Но посмей я здесь, в Кёльне, высказать такую критику, её назвали бы богохульством, меня бы побили камнями!

Три первые выпуска обозрения (Revue), насколько я мог выяснить, очень понравились и часто содержат превосходные вещи. Например: последствия 13 июня 1849 г. в третьем выпуске, свежую и бесцеремонную критику Энгельса сборов в пользу государственных учреждений, уничтожение Даумерса, отрывок о Калифорнии во 2-м номере и много другое. Вы меня извините, что я с тех пор ничего не присылал вам: мои дети были больны и сам я часто был в унынии. На следующей неделе мы собираемся куда-нибудь в деревню, я еще точно не решил, куда именно. Все мои старания относительно твоей венгерской книги оказались напрасными, милый Энгельс! Я ничего не мог поделать, я писал куда только было возможно! Шлю сердечный привет!

Деревенскую жизнь, которую так искал Фрейлиграт, нашел он в Бирке около Дюссельдорфа, где он жил с июня 1850 года по май 1851. За это время обмена письмами не было. «Уныние» Фрейлиграта не позволяло ему быть прилежным в переписке. Сам того не подозревая, он избежал опасности попасть в число жертв кёльнского процесса коммунистов, ибо ему были предъявлены обвинения в призыве к мятежу и в оскорблении величества.

Об этом процессе часто упоминается в письмах, которыми обменивались Маркс и Фрейлиграт в 1851—1852 годах. Из этих писем явствует, что Фрейлиграт все время принимал в союзе живейшее участие. В одном не датированном письме, написанном вскоре по прибытии в Лондон, Фрейлиграт говорит, что он «удивлен арестом д-ра Клейна в Кёльне и боится доноса». При этом он прибавляет:

«К. в союзе всегда держался пассивно, редко, почти вовсе не посещал собраний и потому был на плохом счету у фанатиков (Отто, например)».

По прибытии в Лондон, Фрейлиграт получил приглашения от различных обществ и союзов, в которые объединилась немецкая эмиграция, но на все эти предложения отвечал, что будет работать лишь с «Марксом и его друзьями». Оба друга продолжали вести борьбу с Кинкелем, который, разыгрывая из себя жертву реакции, отправился в Америку, где собирал деньги на революцию, проповедуя против рабства, и который, приехав в рабовладельческий штат Лузианию, стал отрицать свою связь с аболиционистами 7 Перейти к сноске. 7 января Фрейлиграт пишет Марксу:

Подлость Кинкеля действительно превосходит всякие меры, раз ему удалось выдавить пользу даже из негров! Это непосредственно касается тебя, мавра, и меня, как негритянского вождя 8 Перейти к сноске. Это вторжение в нашу область, которое мы должны строго порицать и отклонять.

В это время случилось, что Иосиф Вейдемейер, который тоже отправился в Нью-Йорк и основал там орган для коммунистической пропаганды, обратился к лондонским друзьям, прося их откликнуться и прислать что-нибудь из их произведений. 22 декабря 1851 г. Маркс пишет по этому поводу следующее:

Прими это к сердцу и напиши новогоднюю песнь Новому Свету. При создавшихся обстоятельствах я считаю более уместным писать в стихах, нежели в прозе, будь это нечто патетическое или юмористическое. Если ты когда-нибудь сделаешь попытку художественно обработать юмор, присущий в частной жизни твоему африканскому величеству, я уверен, что и в этом жанре ты достигнешь больших успехов, ибо, как верно заметила твоя жена, в тебе сидит плут.

В том же вышеприведенном письме от 7 января Фрейлиграт пишет о различных пришедших ему в голову во время бессонной ночи мыслях, которые, может быть, выльются когда нибудь в целую поэму.

Те замыслы, о которых я на-днях писал тебе, все еще не созрели в нечто замкнутое и целое. Я набросал дюжину стихов, но при перечитывании убедился, что они выражают только лишь личную досаду, но далеко еще не являются поэзией. И так я бросил всю эту гадость в огонь и дальше не стал прясть эту нить. Может быть, все это не лишено было отдельных достоинств, шутливое переплеталось с патетическим, и если бы я стал продолжать это, то, может быть, я открыл бы новый ход в рудниках моего черепа. Но пока и так хорошо!

16 января Маркс послал Вейдемейеру стихи Фрейлиграта, бичующие самолюбование Кинкеля, сопроводив их следующим письмом:

Напиши Фрейлиграту ласковое письмо. Тебе нечего особенно скупиться на комплименты, потому что поэты сами все plus au moins даже самые лучшие, не более не менее, как des conrtisannes et il faut les cooler pour les faire chanter 9 Перейти к сноске. Наш Фрейлиграт самый любезный и скромный человек в частной жизни, который под своей добродушной личиной скрывает un esprit tres fin et tres railleur 10 Перейти к сноске, пафос его искренен, но это не делает его суеверным, не ослабляет его критики. Он истинный революционер и настоящий честный человек, а такую похвалу я присуждаю очень немногим. Несмотря на это, поэт (каким бы он ни был в частной жизни) всегда нуждается в похвалах и восторгах. Я полагаю, что это неотъемлемо от самого поэтического жанра. Все это я говорю для того, чтобы ты в своей переписке с Фрейлигратом не забывал о различии поэта и критика.

Неделю спустя Фрейлиграт послал уже непосредственно Вейдемейеру второе стихотворение, о котором 25 января 1852 года пишет он Марксу:

№ 2 отправлен вчера (это значит, отправлен вчера с отошедшим из Ливерпуля пароходом) Вейдемейеру. С того времени мне еще пришли в голову стансы на Кинкеля; тебе, вероятно, уже известно, что ему только после бесконечных поклонов и беготни, наконец, удалось пробиться в «Illustrated News» 11 Перейти к сноске. Списываю здесь для тебя и предшествующие известные тебе стихи.

Поэт немецкий, нужен ты кому?
Пусть в словаре тебе почтил Брокгауз,
Пусть ты до вкусу Котта 12 Перейти к сноске самому,
Пусть, наконец, украсил ты тюрьму
(Как встарь альбом) — все это здесь к чему?
Ступай в Висконсию, садись в блоггауз!
Там лучше твой оценят люди жар,
Чем возле Чарринг-Кросс и Темпель-Бар!
Хочу сказать, коль не сумел пленить
Ты Вавилон посланьями, стихами,
(Рекламами подчас), ступай просить
И не скупись поклонами, мольбами,
Пока не сможешь прессу умолить
(И виртуозы кланяются сами)
Впустить тебя за то, что смирен стал,
В большой иллюстрированный журнал!

На это 26 января ответил Маркс:

Строфа, посланная тобою мне на просмотр, очень хороша и художественно выражает corpus delicti, но мне кажется, что она вредит общему впечатлению, D’abord 13 Перейти к сноске, разве Кинкель немецкий поэт? Я и многие другие bons gens 14 Перейти к сноске позволяем себе скромно сомневаться относительно этого пункта! Затем, разве не ослабляется противопоставление «немецкого поэта» и «коммерческого» Вавилона, если далее снова следует противоположение «свободному» поэту поэта «раба». Тем более, если уже в самом «Андерсене» 15 Перейти к сноске исчерпывающе изображено отношение напыщенного литератора к свету, который протиполагается поэту! Таким образом, так как, по моему мнению, нет внутренней необходимости для упоминания Кинкеля, все это место только дает повод врагам воспринимать его только, как выражение личного раздражения и соперничания. Но так как вся строфа в общем очень удачна и не должна быть утеряна, ты наверное, если согласишься со мной, найдешь случай процитировать ее в ином контексте в одном из следующих стихотворных писем. Ибо рисунок прелестен! Так как Энгельс-Верт 16 Перейти к сноске не возвратил мне пока твоего первого стихотворения, мне пришлось вчера угостить красного Вольфа 17 Перейти к сноске только некоторыми запавшими в память строками. Однако, и этого оказалось достаточным, чтобы привести его в состояние энтузиастического восторга.

28 января отвечает Фрейлиграт:

Ты совершенно прав относительно всего, что касается добавочной строфы. Я ее отложил пока и посмотрю, куда и как можно будет ее пристроить.

Предприятие Вейдемейера, однако, распалось и он успел напечатать лишь «18 брюмера» Маркса и два стихотворения Фрейлиграта. Далее из писем Фрейлиграта видно, что он занят был подысканием издателя для экономического труда, задуманного Марксом. Он обратился по этому поводу к Лассалю, который в ответном письме предложил создать нечто вроде акционерной компании с капиталом в 2.000 талеров, с тем, чтобы все вырученное от книги сверх этих 2.000 талеров пошло в собственность Карла Маркса. Фрейлиграт послал выписку из этого письма Марксу, советуя согласиться на предложение Лассаля, т. к. другого издателя пока не предвиделось. Маркс, однако, отклонил это предложение, отчасти считая дело безнадежным, отчасти из боязни себя скомпрометировать. В 1852 году в январе Фрейлиграт пишет Марксу:

Я снова возвращаюсь к Маммоне, но только для того, чтобы рассеять ту двойную иллюзию, в которой ты, как мне показалось вчера вечером, пребываешь. Во-первых, деньги, которые я тебе по сие время вручал, исходят ни в коем случае не от меня! К сожалению, за последнюю четверть года мне самому в этом отношении приходится туго. Во-вторых, они вовсе не взяты в долг. The fact is 18 Перейти к сноске, что в то время, когда ты подвергся гнусностям Г…, а я сам не был в состоянии помочь тебе, я обратился деликатным образом к некоторым друзьям, которые охотно помогают нашему делу, с просьбой дать денег на некоторые партийные нужды. Таким образом, я тут же получил 20 фунтов стерлингов и теперь еще добавочно 10 фунтов. Таким образом, тебе вовсе нечего «содрогаться!» Дело сделано, все в порядке и никого больше не касается. О возврате этих денег никто и не думает. Может быть, только мне нужно просить у тебя извинения, что я таким путем получил эти деньги, но у меня не было иного выхода, а между тем надо же было устранить Г…! К тому же повторяю, что я взялся за дело очень деликатно и осторожно. Надеюсь, презренные денежные переговоры между мною и тобою покончены. Поэтому, если ты любишь меня, брось всю эту ерунду.

Остальные письма этого года касаются лишь отдельных мелких житейских событий. После Кёльнского процесса коммунистический союз распался и от него уцелел лишь небольшой комитет по оказанию помощи осужденным и их семьям, в котором Фрейлиграт занял место кассира.

Далее, в течение нескольких лет нет оживленного обмена письмами. Из писем Фрейлиграта к некоторым из его друзей видно, что любовь его к Марксу не ослабевала. Между прочим, пишет он в 1855 г. Генриху Костеру:

«Бедные Маркс потеряли своего единственного сына. Такая ужасная потеря, что я просто не могу выразить, как глубоко она меня волнует. В понедельник на святой неделе мы похоронили бедного малютку. Какое горе!»

Осенью этого года умер Роланд Даниэльс на 37 году от рождения. Его жена написала Марксу о его смерти, делясь своим горем с лондонскими друзьями. Маркс отправил это письмо Фрейлиграту, который 6 октября 1855 г. вернул его со следующими сопроводительными строчками:

Г-жа Даниэльс прекрасная женщина. Этот скромный, простой и разумный рассказ действует сильнее всяких пышных словоизлияний. Прочтя его, я опечалился и пал духом. Он умер — легко сказать, но когда ближе присматриваешься, как же это случилось, что человек умер, когда заглянешь за кулисы смерти, то сердце невольно сжимается! А тут к тому же друг и такой человек, каким был он! Какая смерть! Это ужасно! Что ты никак не можешь оправиться от своей собственной потери, мне чрезвычайно прискорбно. Но тут ничего не поделаешь и ничего не посоветуешь. Я понимаю и чту твое горе, но постарайся подавить его, чтобы оно не подавило тебя. Ты этим не оскорбишь памяти твоего дорогого малютки.

В том же году Фрейлиграт покинул службу в торговом доме, в котором служил около 3 лет, и стал жить только литературным трудом. Несмотря на его энергию, как в области переводческого, так и самостоятельного творчества, заработка ему не хватало на жизнь и еще теперь чувствуется, какая тяжесть спала с его сердца, когда смог он, наконец, 5 июля 1856 г. написать Марксу:

Я пишу тебе Threednedle Street, так как я (ты, наверное, будешь смеяться) с начала этой недели стал заведующим филиальным отделением Континентального учетно-ссудного банка. Жалование хорошее, уже теперь гораздо больше, чем у Оксфорда, с обязательным повышением его на второй год службы и т. д., и т. д. Если только не случится в скором времени tremendous crash (великий крах), который увлечет нас всех за собою, я дойду до банкира. Пока я рад, что хоть имею твердую почву под ногами. Дело к тому же довольно интересно.

Тот банк, в который поступил Фрейлиграт, был Banque generate Suisse (швейцарский банк), во главе которого стоял Фази (Fazy), предводитель демократической партии в Женеве. К этому времени относится начало дружбы Фрейлиграта с молодым поэтом Юлиусом Роденбергом (впоследствии издателем «Deutsche Rundschau»), который познакомился с Фрейлигратом в Лондоне и затем написал о нем восторженный отзыв. Когда Роденберг в 1859 году приехал в Берлин, он старался держаться подальше от «несимпатичного ему Лассаля», но завел близкую дружбу с Георгом Гезекилем, одним из редакторов и даже более — поэтом «Крестовой Газеты» 19 Перейти к сноске. Этот поэт в неудобопроизносимых рифмах воспевал гербы и другие реликвии юнкерства восточной Эльбы. Оба друга решили, что Гезекиль должен посвятить свои стихи Фрейлиграту, как «лучшему поэту современности», о чем Роденберг сообщил Фрейлиграту. Ответ последнего был приправлен значительной долей перца.

Мое решение (отклонить посвящение) объясняется просто тем фактом, что г-н Гезекиль состоит одним из редакторов «Крестовой Газеты», между тем, как я революционер и вот уже 10 лет живу эмигрантом за границей. Мы не должны ставить друг друга в фальшивое положение, а это будет так, если я приму посвящение стихов г-на Гезекиля. Вы сообщаете мне девиз книги: «Я ношу ваши цвета, а не вашу ливрею!» Это, с позволения г-на Гезекиля, неправильное противоположение. Флаг и ливрея, которые он имеет в виду — имеют те же цвета. И если цвета, которые он носит, не его цвета, то не безразлично ли, носит он их в руке или на спине!

Когда Роденберг вновь приехал в Лондон, «король пустыни»  встретил его таким грозным рычанием, что Роденберг, по его словам, почувствовал себя уже растерзанным. Но гнев Фрейлиграта скоро прошел, и он решил предать это дело забвению.

15 ноября 1858 года жена Кинкеля, упав из окна, разбилась до смерти. По поводу этой смерти ходили различные толки, тем более, что женщина эта была исключительной энергии и воли и пользовалась всеобщим уважением. Кинкель сначала отрицал всякую возможность самоубийства, дабы не было затруднений при погребении, но затем стал распространять какие-то двусмысленные слухи о некоем романе, доведшем до самоубийства его жену. Это еще больше возбудило всеобщее к ней сочувствие, и Фрейлиграт посвятил ей прекрасные стихи, которые 6 декабря 1858 года послал К. Марксу при следующем письме. 20 Перейти к сноске

Я давно бы уже написал тебе, какое удовольствие доставило мне твое письмо о фабрикации великих людей, если бы с того времени, как я получил его, не случились со мной разные разности. Из моих детей двое были больны (теперь, слава богу, им лучше), потом различная деловая суета и, наконец, смерть госпожи Кинкель, которая глубоко потрясла нас, в особенности мою жену, которая целую неделю потом была почти больна. Случай этот один из самых печальнейших, какие только приходилось мне переживать на своем веку, и я думаю, что и други, и недруги в данном случае могут испытать по отношению к Кинкелю и его бедным детям только чувство искреннего человеческого участия. Похороны, при которых я присутствовал, побудили даже меня написать несколько строк, которые я и прилагаю. Они, может быть, имеют ту хорошую сторону, что в наше время всеобщей надежды на амнистию и тоски по родине (Р. S. Речь Кинкеля на могиле диссонирует, впрочем, с этим; он хотя и говорил о возвращении, но только о возвращении через революцию), они на родине могут быть рассматриваемы, как своего рода протест или выражения недоверия по отношению к унтер-офицерскому краснобайству либералов.

Маркс остался недоволен поступком Фрейлиграта, полагая, что подобное стихотворение даст сигнал к новому восхищению Кинкелем в Германии. По его мнению, Фрейлиграт был введен в заблуждение театральным пафосом Кинкеля на могиле жены и сделал ошибку, написав и обнародовав эти стихи. Но Фрейлиграт был, конечно, далек от мысли создавать новый культ вокруг Кинкеля или изменить своим прежним политическим убеждениям. 1 января 1859 года он пишет Марксу:

Дорогой мавр! Сердечно возвращает тебе твой новогодний привет твой благорасположенный повелитель. Мне бы хотелось скорее увидаться с тобою. Не хотите ли вы в ближайшие дни en famille 21 Перейти к сноске посетить замок негритянского вождя? Свет с каждым днем становится хуже и смешнее. Нам необходимо как-нибудь снова поговорить о нем. Как понравилось тебе название известного тебе журнала? Ех ungue leonem! 22 Перейти к сноске.

Здесь ясен намек на «Германна» Кинкеля. 7 января 1859 года Фрейлиграт пишет Марксу:

Совершенно с тобою согласен, милый Маркс! Хотя мне теперь искренне жаль Кинкеля в его потере и в трагических обстоятельствах, сопровождавших ее, но, само собою разумеется, это далеко не значит, что я готов перенять его политические взгляды. Он, действительно, еще до нового года прислал мне проспект своего «Германна» с просьбой при случае прислать статьи, но я даже еще не ответил ему на это предложение, не говоря уже о том, чтобы обнадежить его относительно своего сотрудничества. По правде сказать, уже за недостатком времени (моя служба почти целиком берет его) я не могу и думать о систематической литературной работе. Те немногие стихотворения, которые я пишу от времени до времени, я намерен со временем издать отдельным сборником. Таким образом, я в худшем случае сам буду отвечать за свои глупости, но не буду ответствен за глупости, творимые вокруг меня. Что «Германн» будет лишь недолгожизненным позором, известно с самого начала. Какое допотопное название! Уже Pensiero ed Azione 23 Перейти к сноске звучит как-то лучше и храбрее. Не знаю, будет ли Блинд сотрудничать в «Германне». Я думаю скорее о Бухере и Рудольфе Шрамме, беснующихся за амнистию и уже, наверное, устроившихся в Берлине. Этот благородный человек спросил меня на-днях, что он может сделать для меня в Пруссии. Я написал ему bу return 24 Перейти к сноске (и копию сохранил), что он может дать себя похоронить. Дамоклов меч амнистии не так-то скоро обрушится на наши головы.

Упоминаемые в этом письме Карл Блинд и Рудольф Шрамм были эмигранты, состоявшие с Фрейлигратом в дружеских отношениях,

В Великую Пятницу 1859 года отвечает Фрейлиграт на просьбу Маркса перевести прекрасные стихи греческого поэта Антипатра на изобретение водяной мельницы.

Я случайно нашел давно уже существующий перевод этих красивых двустиший, посылаю его тебе вместе с письмом и отдаю в полное твое распоряжение. Я думаю, перевод этот для твоей цели вполне подходящ. Правда, немецкая поэзия с 1782 г. научилась складывать более правильные гекзаметры и пентаметры, чем умел это делать старший ІІІтольберг, но я, к сожалению, принадлежу к тем, которые не сумели воспользоваться уроком. Поэтому возблагодарим бога за то, что этот достойный человек уже 77 лет тому назад сделал то, что я наверное теперь не смог бы сделать лучше. Ты, несомненно, придашь своей работе особую прелесть, если тут же, в виде приложения, процитируешь и голос народа, каковым является это стихотворение. Что может быть более ребяческим, наивным и трогательным, чем этот восторг по поводу того, что теперь уже ненужной стала работа на ручной мельнице.

Как известно, в Капитале Маркса цитируется стихотворение Антипатра в переводе Штольберга. 8 апреля 1859 г. Фрейдиграт пишет Марксу по поводу трагедии Лассаля:

«Зиккинген» 25 Перейти к сноске Лассаля удивил меня в том отношении, что я никак не мог подозревать в нашем приятеле писательского таланта. Диалог, правда, во многих местах просто защитительная речь, но за корявость пятистопных ямбов Лассаль спокойно может испросить себе патент. Но этим я не хочу еще высказать окончательное суждение. Я пока больше перелистывал, чем читал.

В 1859 году немецкое общество, как оставшееся в пределах Германии, так и эмигрировавшее, было занято шиллеровскими празднествами. Лассаль видел в них «единение германского народа» и признак его «национального возрождения» в то время как Маркс и Энгельс, окончательно: отмежевавшиеся от узко-националистических тенденций, отнеслись холодно к этим торжествам, тем более, что оба они не любили Шиллера. Немецкие эмигранты обратились, однако, к Фрейлиграту с просьбой откликнуться на празднества, на что тот и согласился. Что это не доставило особенного удовольствия Марксу, видно из письма к нему Фрейлиграта от 14 октября.

Шиллеровские праздники заставили меня много работать. Сначала немцы из Филадельфии просили меня написать торжественную песнь, которая должна была лечь в основу всех юбилейных торжеств в Соед. Штатах. Хотя трудно сказать что-нибудь о Шиллере, что не звучало бы как common place (общее место), я все же удовлетворил их желание, и в настоящее время какой-нибудь музыкант в нью-йоркской филармонии наверное как раз кладет мои стихи на музыку. Потом бладфордские немцы пригласили меня отпраздновать торжества вместе с ними, что я отклонил. Потом явился берлинский книготорговец и тоже получил отказ А теперь еще здешние Торжества, которые наверное удовлетворят личное тщеславие многих; мне, как немецкому поэту, едва ли удастся вполне избежать их. That speaks for itself 26 Перейти к сноске. Вполне правы будут те, которые найдут мое уклонение от участия в празднествах странным. В конце концов, во всем этом деле ведь главное не побочные цели какой-нибудь фракции, если они вообще имеются. И если даже Агамемнон получит Бризеиду торжественной речи, так что же из этого? Ахиллы из-за этого не должны надувшись запираться в Своей палатке 27 Перейти к сноске.

Тем не менее я охотно соглашаюсь с тобою, что все это дело имеет свою сомнительную сторону. Первое совещательное собрание (в прошлый вторник в Seyds-Hotel, на предыдущем я не был), несмотря на то, что о нем было даже напечатано, было в достаточной мере нудно и скучно; я хранил молчание, хотя можно было бы вполне справедливо возразить против многого. Во всяком случае мое молчание было мудро, потому что, благодаря ему, laus deo 28 Перейти к сноске, я не был выбран в организационный комитет. На собрание, имеющее быть сегодня вечером, я не пойду.

Но Фрейлиграт был слишком восприимчив по натуре и все, что происходило на Лондонских праздниках, не могло не действовать ему на нервы. 24 октября пишет он Марксу:

Мне бы очень хотелось разрушить вместе с тобою этот quaestjo vexata — проклятый вопрос. Мне пришлось сделать поразительные открытия, и я думаю (несмотря на мою вкоренившуюся глупость воспринимать людей и вещи с их лучшей стороны), что многое, высказанное тобою тогда, было вполне справедливо. Если это так, то я удовлетворяюсь, на крайней мере, сознанием, что я своим присутствием и участием помешал осуществлению некоторых намерений, чего не мог бы сделать, если бы держался в стороне.

Для того, чтобы уяснить себе дальнейшую переписку К. Маркса и Фрейлиграта, необходимо упомянуть о том кризисе, который переживала Европа в 1859 г., и о тех расколах, которые произошли в связи с этим кризисом в революционных германских кругах. Фрейлиграт в одном из своих писем Бухнеру пишет по этому поводу: «Мировая ситуация очень странная, в особенности для демократов и эмигрантов. Я хочу освобождения Италии, и Габсбурги должны убраться к черту, но, с другой стороны, и Наполеон, по моему, не достоин роли освободителя!.. Если он, что легко может случиться, начнет воевать с Германией, тогда положение демократа будет еще хуже и затруднительнее. С одной стороны, он, как немец, будет вдвойне идти против Наполеона, с другой стороны, он не сможет быть всецело на стороне династии». Фрейлиграт не знал, что делать и чего держаться и, получив от Фогта из Швейцарии программу действия с предложением сотрудничать в журнале, он обратился за советом к Марксу, которому послал и программу Фогта. Программа заключалась в следующем: 1) нейтралитет в итальянском вопросе, пока это не затрагивает интересов германского союза; 2) готовность воевать с Францией; 3) поддержание народного негодования против бонапартистского хозяйничания во Франции и имперского в Австрии; 4) большая сплоченность немецкого союза и исключение не немецких провинций; 5) требование свободного оформления внутренних областей; 6) борьба с лозунгами, выдвинутыми «Всеобщей Газетой» и ее сторонниками.

Маркс назвал всю программу либеральной болтовней. Однако, никакой бонапартистской пропаганды из нее нельзя было вывести. Но когда Фогт издал свои «Studien tiber die Gegenwartige Lage Europas» 29 Перейти к сноске, Маркс понял, что Фогт работает в интересах Бонапарта и за одно с его официозами. Особенно обвинял Фогта Карл Блинд, получивший одновременно с Фрейлигратом от Фогта и программу, и предложение сотрудничать. На митинге, созванном Урквартом 9 мая 1859 г. в Лондоне (на котором предполагалось обрисовать весь итальянский вопрос, как результат русско-французских интриг), Блинд переговорил с Марксом о программе Фогта и написал в «Свободное Слово» статью, где обвинял Фогта в бонапартизме. На том же митинге Кобден предложил Марксу сотрудничать в издаваемом им журнале «Народ», на что Маркс не дал окончательного ответа.

В начале июля Маркс поехал к Энгельсу в Манчестер; в его отсутствие в типографии журнала «Народ» Либкнехт нашел корректуру статьи «Предостережение», по содержанию которой он узнал в авторе Блинда. Получив оттиск статьи, он послал его во «Всеобщую Газету», корренспондентом которой состоял, прибавив от себя, что автор является одним из наиболее уважаемых эмигрантов в Лондоне, и что все может быть подтверждено доказательствами. Статья была напечатана и вызвала со стороны Фогта обвинение в клевете. Редакция потребовала доказательств и Либкнехт сослался на Маркса и Блинда. Всем теперь известно, сколько неприятностей доставила К. Марксу эта история, в которую он должен был вмещаться хотя бы из дружбы к Либкнехту. Между тем, дело Фогта и «Всеобщей Газеты» вызывало все новые и новые конфликты. Торжеству Фогта в этом деле содействовала и неумелая защита редакторов Кольба и Оргеса. Кольб, между прочим, указал и на Фрейлиграта, как на свидетеля по этому делу. Фрейлиграт, не чувствовал моральной необходимости выступать против Фогта, но против Кольба он обязан был выступить, т. к. не мог потерпеть столь свободного обращения со своим именем. Он послал 5 ноября во «Всеобщую Газету» письмо, где указывал, что он никогда не состоял сотрудником газеты «Народ», и выражал неудовольствие, что имя его было упомянуто в числе обвинявших Фогта. К довершению всего шиллеровский праздник имел для Фрейлиграта неожиданно неприятные последствия. В английской газете «Утренний Листок» появился отчет о праздниках, где Кинкель прославлялся за свою торжественную речь, как один из самых замечательных представителей немецкой поэзии; дальше было сказано: «После речи исполнялся музыкальный номер, слова Фрейлиграта, музыка В. Пауэра. Музыка оставляет желать лучшего, но стихи возвышаются над посредственностью» 30 Перейти к сноске. Автором статьи был К. Блинд. В недошедшем до нас письме Маркс просил Фрейлиграта прислать ему экземпляр речи Кинкеля, на что тот 17 ноября ответил следующее:

К сожалению, у меня нет ни одного экземпляра этой речи, иначе он был бы, конечно, всецело к твоим услугам. Блинд утверждает, что он совершенно непричастен к этому злостному «above mediocrity» (над посредственностью). Статья, написанная в Кристаль-палассе по желанию издателя карандашом, несомненно, принадлежит ему, но он утверждает, что место, касающееся меня (которое он поместил в неискаженном виде в одном из следующих номеров), было злостно искажено. Как и по чьему наущению, он не знает, но хочет навести справки. У него подозрение на кого-то, кто терся около него, пока он писал эти строки, и кто, по всей вероятности, нашептал что-то издателю. Он дает мне описание этого индивидуума, о котором идет речь, и добавляет, что и на митинге, устроенном Урквартом, он часто видел его возле тебя. Перед торжествами я испытал все прелести этих мелких интриг и, поистине, не желаю теперь снова переживать их под другим соусом. Читал ли ты глупости господина Бэта в № 43 «Гартенлаубэ»?

В № 43 этого журнала был напечатан портрет Фрейлиграта с описанием его жизни, где один из адъютантов Кинкеля превозносил поэта и где, при всей сладости и пошлости газетного стиля, была все же сделана попытка посеять раздор между Марксом и Фрейлигратом. «Всеобщая Газета», между тем, напечатала разъяснение Фрейлиграта с заметкой Кольба, в которой последний требовал, чтобы лондонский корреспондент (т. е. Либкнехт) разъяснил, что хотел он сказать, когда писал это. Если бы дело разбиралось в Лондоне, то Маркс и Фрейлиграт выступили бы по этому делу свидетелями. Либкнехт объяснил, что он не предполагал выставить Фрейлиграта обвинителем Фогта, но думает, что Фрейлиграт может подтвердить, что Блинд неоднократно в частной беседе высказывал те же мысли, что и в статье. Повидимому, по этому поводу была переписка между Фрейлигратом и Либкнехтом, ныне утраченная. 23 ноября Маркс написал Фрейлиграту следующее:

Милый Фрейлиграт!

Я получил копию твоего письма Либкнехту где есть следующее место. «От Фогта я имею на руках всего только одно письмо от 1 августа 1859 года. Это письмо, с этим согласился и Маркс, не содержит ни единого слова, могущего послужить к обвинению Фогта».

Так как в таких делах точность необходима, я заявляю определенный протест против этого места. Во-первых, я ни с чем не соглашался. Согласиться (concedere) предполагает наличность прений, после которых отказались от ранее высказанного мнения и согласились с противоположным. Ничего подобного ни произошло между нами. Инициатива исходила от меня. Я рассказывал тебе. Я вовсе не соглашался. Дело было так. Дело было в следующем.

Я напомню тебе, что ты сам спросил г-на Блинда, он ли автор анонимного памфлета, ибо его устный рассказ по тону и по содержанию вполне совпадал с написанным. Я подчеркнул, что я перед встречею с г-ном Блиндом на урквартском митинге 9 мая ничего не знал о деятельности Фогта во время итальянских беспорядков, не знал ничего, кроме его письма к тебе. Я напоминаю тебе, что в тот вечер, когда ты прочитал мне это письмо, у меня и в мыслях не было делать из него какие-либо заключения относительно подкупа Фогта и т. п. В письме я нашел лишь хорошо знакомую мне плоскую либеральную болтовню. Во всяком случае, чтобы воздать a tout seigneur tout honneur 31 Перейти к сноске, я нисколько не умаляю заслуги г. Блинда в деле разоблачения государственной измены Фогта.

Во-вторых, я и не думал говорить, что письмо Фогта не содержит ни единого слова, на котором можно было бы основываться при обвинении Фогта. Я просто сказал, что по прочтении письма нельзя, сделать подобных выводов. Но субъективное впечатление, которое непосредственно произвело на меня письмо далеко, как небо от земли, oт объективного суждения относительно его содержания или от тех предположений, которые можно сделать. Для критического исследования письма, необходимого для составления такого объективного суждения, у меня не было ни повода, ни времени. Что г. Блинд, например, адресованные тебе, ему и т. д. письма Фогта воспринимает иначе, есть и было тебе известно. В его статье во «Free Press», («Свободное Слово»), об этих письмах, например, определенно упоминается, как о corpora delicti, хотя имена и не указываются. То же самое имеет место в его пояснении в «Аугсбургской Всеобщей Газете».

От г-на Фогта я перехожу к г-ну Бэта. Его № 43 я купил после твоего письма. Изучив это произведение, я решил сделать то, что делаю уже много лет, а именно игнорировать подобные вещи. Но сегодня я получил от двух находящихся вне Лондона близких мне друзей настоятельную просьбу в интересах партии дать объяснение. Все pro и contra 32 Перейти к сноске я обдумаю сначала в течение двух суток. Если я после зрелых размышлений решусь заговорить, то мое объяснение будет содержать следующее:

1. Если мне ошибочно будут приписывать то, что я оказываю на тебя какое-либо влияние, то я заявляю, что оно могло в крайнем случае иметь место в эпоху «Новой Рейнской Газеты», когда тобою были написаны несомненно прекраснейшие и популярнейшие стихотворения.

2. В кратких словах набросок биографии г-на Бетцига, alias 33 Перейти к сноске Ганса Бэта, начиная с того времени, когда он в Берлине написал нейтральную шантажистскую брошюру… его дальнейшая деятельность в Лейпциге, когда он одновременно оклеветал меня в «Гартенлаубэ» и присвоил себе мой памфлет против Пальмерстона… до наших дней, когда он играет роль правой руки Готтфрида Кинкеля. Может быть, было бы полезно показать немецкой публике, какая лумпенпролетарская шайка жуликов в настоящее время всего громче квакает в гнилом болоте немецкой современной литературы.

3. Два письма Гейне ко мне, по которым немецкая публика может установить различие между компетенцией Гейне и компетенцией Бэта.

4. В заключение несколько писем Иоганны Кинкель ко мне и моих к Иоганне Кинкель, относящихся к эпохе «Новой Рейнской Газеты», с помощью которых я сброшу мелодраматического попа с высокой клячи, на которой этот патер Брэй (так надо исправить принятую тобой манеру чтения) скачет по характерной для него арене какой-нибудь «Гартенлаубэ». Все это я сообщаю тебе для того, чтобы ты, как это принято между друзьями, был заранее осведомлен обо всем, если я решусь на объяснение.

Что касается Либкнехта, то, очевидно, Кольб хочет оправдаться перед Котта, причем он казнит Либкнехта, как козла отпущения за свое собственное qui pro quo (основываясь на твоем письме), а не за qui pro quo самого Либкнехта. Peccant reges, plecuntur Achivi 34 Перейти к сноске всегда остается правильным. Во избежание каких бы то ни было недоразумений я одновременно с этими строками посылаю Либкнехту копию всех мест моего письма, касающихся дела Фогта.

Твой К. Маркс.

На это 28 ноября Фрейлиграт ответил следующее:

Милый Маркс!

Твое письмо от 23 с. м. и письмо Либкнехта от того же числа я получил и отвечаю на оба, чтобы упростить дело. Итак сначала тебе:

Что касается письма Либкнехта, то оно не удивило меня ни своим наглым и дерзким тоном, ни своим содержанием: неудачной попыткой обернуть острие. Действительно прекрасно! Лондонский корреспондент Всеобщей Газеты может ad libitum 35 Перейти к сноске распоряжаться моим имением и, не известив меня заранее, дает его в распоряжение г-ну Кольбу. Я же, когда протестую против подобного злоупотребления, должен сначала предупредить об этом!! Аргументация Либкнехта в пользу этой чистенькой доктрины так элементарна, что она даже не требует настоящих возражений с моей стороны. Я только говорю по этому поводу, что я ни при каких обстоятельствах и ни по каким-либо личным или партийным расчетам не потерплю подобного произвола.

Все это пока по поводу Либкнехта и для него. А теперь обращаюсь к твоему письму. Охотно принимаю твой протест относительно выражения «согласился», встречающегося в моем письме Либкнехту от 24 ноября. Я не придаю никакого значения этому выражению, за ним не скрывается никаких злостных намерений, и я мог бы столь свободно сказать, «заметил» или «высказал». И так в том, что касается этого «согласился», я с тобою безусловно соглашаюсь. Если мы с самого начала были одного мнения, тем лучше.

Относительно твоего поведения по отношению к Бэта, ты, конечно, должен поступать по своему усмотрению. Мне, однако, кажется, что твой первый импульс игнорировать все это дело был лучше и для тебя достойнее. Теперь, когда двое суток размышления давно уже прошли, ты наверное пришел уже к какому-нибудь заключению. К тому или иному, мне безразлично! Опубликование писем Гейне к тебе в общем будет иметь известный интерес, я только не понимаю, какую роль они будут играть в данном случае, разве только ты думаешь, что они будут необходимы тебе, как аттестаты. По крайней мере, таким образом воспримут все это.

За то, что ты, как это принято между друзьями, заранее осведомил меня относительно объяснений с Бэта, искренне тебя благодарю. Но, кстати сказать, твое объяснение должно было быть направлено против Бэта, а не против меня, так что твое осведомление представляется мне излишним.

Во всяком случае я, en revanche 36 Перейти к сноске, не хочу умолчать о том, что я, вероятно, тоже опубликую разъяснение, где я решительно и раз навсегда попрошу не впутывать меня в подобные истории.

Твой Ф. Фрейлиграт.

На это ответил К. Маркс 28 ноября:

Милый Фрейлиграт!

Я не письмоводитель Либкнехта и не его attorney (управляющий), но тем не менее я передал ему относящуюся к нему часть твоего письма. Я оставил намерение писать разъяснение, как сначала предполагал, вспомнив odi profanum vulgus et агсео (стих Горация такого содержания: я ненавижу чернь и удаляюсь от нее). Разъяснение, правда, касалось Бэта, но также и тебя, как ты мог убедиться из summary (общей сводки), поэтому я и предупредил тебя, так как все это затрагивало и твою семью, как и семью Бэта.

Тебе неприятно видеть твое имя впутанным в фогтскую историю. Я посылаю к черту Фогта и его гнусное вранье, в бильском «Торговом Курьере», но я не хочу своим именем покрывать демократических хитрецов. Если кому-нибудь необходимо призывать свидетелей то ты, ведь, знаешь, что никто не может просить «впредь не призывать его» в свидетели. По старо-английским законам restive witnesses (уклоняющиеся свидетели) могли даже horribille dictu 37 Перейти к сноске быть осуждены на смерть.

Что касается партийных интересов, то я давно привык, что в печати меня за всю партию забрасывают грязью, и что мои личные интересы всегда страдают от интересов партийных, с другой стороны, я привык не рассчитывать, чтобы лично ко мне относились с особой деликатностью. Привет!

Твой К. М.

О дальнейших перипетиях всего этого дела говорят пространные письма Маркса к Фрейлиграту и Фрейлиграта к Марксу, из которых видно, как глубоко волновали их все эти неприятные события и недоразумения.

Manchester. 6 Thorneliff Grove, Oxford road.

23 февраля 1860 года.

Милый Фрейлиграт!

Посылаю тебе еще одно и последнее письмо, касающееся дела Фогта. Относительно моих двух писем ты даже не acknowledged (известил) меня о получении их, что ты наверное сделал бы даже по отношению к любому филистеру. Я не могу себе представить, что ты можешь думать, будто я непременно хочу вынудить тебя написать письмо с целью его опубликования. Ты знаешь, что я имею, по крайней мере, 200 твоих писем, которые являются достаточным материалом, чтобы в нужном случае констатировать твое отношение ко мне и к партии.

Я пишу тебе это письмо, ибо ты, как поэт и человек, заваленный делами, повидимому, ошибаешься относительно важности тех процессов, которые я вел в Лондоне и Берлине. Они являются решающими для исторического значения партии и для определения того места, которое в дальнейшем она будет занимать в Германии. В особенности берлинский процесс, тем более, что одновременно идет процесс Эйгоффа-Штибера, который, главным образом, касается кёльнского процесса коммунистов. Ты можешь иметь против меня следующие grievances (претензии).

1) Я злоупотреблял твоим именем (как ты сказал Фаухеру).

2) За ту сцену, которую я тебе устроил в твоем office 38 Перейти к сноске.

Ad 1 39 Перейти к сноске. Я никогда не называл твоего имени, разве только в «Всеоб. Аугсб. Газете» я заявил, что Блинд говорил тебе то же, что и мне. Это факт. Я с самого начала убедился, как важно указать на истинный источник памфлета. Я имел право указать то лицо, которое может засвидетельствовать слова Блинда. Что же касается письма Либкнехта в редакцию «Всеоб. Аугсб. Газ.», в котором он ссылается на меня и тебя (в том, что касается Блинда), то он, если это необходимо, клятвенно может подтвердит, что это было сделано без моего ведома. Подобно тому, как он без моего ведома и во время моего пребывания в Манчестере послал в «Всеобщ. Газ.» брошюру «Предостережение». Когда «Аугсб. Всеобщ. Газ.», обвиненная Фогтом, обратилась к нему, он еще не знал, отрекусь я от него (что я мог бы сделать) или нет, и был даже очень удивлен, когда я тотчас же выразил свою полную готовность сделать все от меня зависящее. Что я взял его под свою защиту против нападок твоего письма — в письме, которое я написал тебе — то я сделал это только потому, что мне казалось невеликодушным с твоей стороны, как со стороны человека с громким именем и с общественным положением, в такой резкой форме писать неизвестному живущему на чердаке члену партии, к которому до сих пор ты относился вполне доброжелательно.

Что же касается раздраженного тона моего письма, то это объясняется различными причинами.

Во-первых, меня глубоко оскорбило то, что ты, повидимому, больше, доверяешь Блинду, нежели мне. Во-вторых, из того письма, которое ты в очень раздраженном тоне написал мне (по поводу «Утреннего Листка» — статья о шиллеровских празднествах), повидимому, можно было заключить, что ты не только считаешь меня способным на подлость, способным в статью Блинда тайно вклеить оскорбление по отношению к тебе, но даже полагаешь, что я могу утверждать, что это дело рук Блинда. Я право не знаю, чем я заслужил; такое оскорбительное подозрение. В-третьих, ты показал Блинду мое частное письмо к тебе. Наконец, я имел право ожидать, в особенности после статьи в «Гартенлаубэ», что ты добавишь к своему разъяснению в «Всеобщ. Аугсб. Газете» хотя бы маленькое указание, что это не есть личный разрыв со мной и отречение от партии.

В конце концов то обстоятельство, что твое второе разъяснение появилось одновременно с разъяснением Блинда и ты своим именем покрыл его ложь и его подлог — это никак не могло меня обрадовать. Между прочим, я даю тебе честное слово, что все разъяснения Либкнехта во «Всеобщ. Аугсб. Газете» мне были неизвестны до их напечатания.

Ad. 2. В тот день, когда я пришел в твой office, как раз мною были получены из Берлина оба номера «Национальной Газеты» (1-ый из них содержал гнусные выписки и комментарии, которые впоследствии появились в «Телеграфе»). У меня дома царило ужасное волнение, и состояние моей бедной жены было поистине потрясающим. Одновременно я получил из Германии письмо, где мне сообщают, что, кроме твоего разъяснения, появившегося во «Всеобщ. Аугсб. Газете» появилось также твое письмо в гнусной газете Фогта, из которого явствуют твои с ним интимные отношения, а также, что твое имя есть единственное имя, имеющее значение, из которого Фогт складывает свой политический капитал и которым он прикрывает свои низости в глазах публики. Вообрази себя на моем месте и спроси себя, не бросилась ли бы и тебе на мгновение кровь в голову.

Я повторяю тебе, что это письмо не касается личных моих интересов. В лондонском процессе я могу тебя без твоего разрешения вызвать в качестве свидетеля subponaen 40 Перейти к сноске (под страхом наказания). Что касается берлинского процесса, то я имею твои письма, которые я в нужном случае могу представить ad acta (к делу). В этом деле я не стою изолированно. Повсюду в Бельгии, Швейцарии, Франции и Англии постыдная выходка Фогта привлекла на мою сторону неожиданных союзников, людей даже иных направлений. Но во всяком случае и для обеих сторон, и для самого дела было бы лучше действовать en aiitante.

Но, с другой стороны, я тебе откровенно говорю, что я не могу решиться из-за каких-то неважных недоразумений потерять одного из немногих людей, которых я любил, как друга в самом лучшем смысле этого слова. Если я в чем-либо не прав перед тобою, то я готов в любую минуту сознаться в своей ошибке. Nihil humani a me aliemim puto (ничто человеческое мне не чуждо). В конце концов я понимаю очень хорошо, что при твоем теперешнем положении всякая подобная история должна тебе быть противна. Ты, с своей стороны, должен сознаться, что никак нельзя тебя совершенно обойти в этом деле. Хотя бы потому, что Фогт зиждет на твоем имени свой политический капитал и делает вид, что он с твоего согласия обливает грязью всю партию, которая гордится, имея тебя в числе своих членов. К тому же ты случайно единственный из членов прежней «Кёльнской центральной организации», который с конца 1849 и до весны 1851 года жил в Кёльне, а затем в Лондоне. Если мы оба сознаем, что мы оба, каждый по своему, отказавшись от всех личных интересов из самых чистых побуждений, уже в течение многих лет держали знамя de la classe la plus labaurieuse et la plus miserable 41 Перейти к сноске высоко над головами филистеров, то было бы мелочным грехом по отношению к истории, если бы мы теперь ради пустяков, которые все сводятся к недоразумениям, порвали бы наши отношения.

С искренней дружбой твой Карл Маркс.

28 февраля Фрейлиграт написал Марксу следующее:

Милый Маркс!

Я получил все твои письма. Я искренно благодарю тебя за твое последнее письмо и за те уверения в неизменной твоей дружбе, не нарушенной даже последними недоразумениями, и отвечаю тебе тем же от всего сердца.

Ты совершенно правильно объяснил себе причину моего долгого молчания в ответ на твои прежние письма. Противоречие между тоном твоих писем и тою ярко выраженною враждебностью, которую ты проявил во время твоего внезапного посещения в тот вечер, конечно, должно было показаться мне странным. Теперь все улажено. Твои объяснения вполне меня удовлетворяют. Ты хорошо знаешь еще со времен Красной земли, что я неспособен к мелочному злопамятству. И так, пока мы вполне понимаем друг друга. Я рад, что могу считать тебя еще моим старым другом и отвечаю теми же верными и жаркими чувствами», в искренности и неизменности которых ты имел возможность убедиться в течение 12 лет.

Но теперь позволь же мне говорить с тобою вполне честно и откровенно! При всей моей к тебе дружбе и при всей нашей приверженности к одним и тем же принципам, я все же решительно отказываюсь считать моим делом твою тяжбу с Фогтом, Блиндом, «Национальной Газетой» и «Daily Telegraph». Она мне противна, несмотря на всю важность, которую ты придаешь ей. Я никоим образом не был причастен к возникновению этой тяжбы и я вовсе не считаю себя обязанным следовать за тобою во всех ее перипетиях. То, что ты в предстоящем лондонском процессе хочешь привлечь меня в качестве свидетеля, и то, что ты для берлинского процесса хочешь представить ad acta мои старые письма, уже другое дело, и если ты решишься на это против моего желания я, конечно, не могу этому воспрепятствовать.

Большого толка из этого не выйдет. Как свидетель, я могу только подтвердить то, с чем согласился и сам Блинд, и то, что он высказал против Карла Фогта в публикации, помещенной в «Аугсб. Всеоб. Газете». А именно то, что он убежден в вине Фогта и никогда не скрывал этого своего убеждения с тех пор, как получил прошлою весною письмо от Фогта. Этим показанием (а другого я дать не могу) еще не подтверждено авторство той брошюры, которую я сам никогда не видел в оригинале, а только в репродукции, помещенной в «Народе» и относительно которой я только от тебя и Либкнехта узнал, что она написана Блиндом. Подобным же образом обстоит дело с тем, что ты хочешь дать ad acta, поскольку это может констатировать мои отношения к тебе и к партии. Эти отношения не нуждаются в подтверждении. Они все достаточно подтверждены уже моим участием в «Новой Рейнской Газете» моей замешанностью в Кёльнском процессе и моим вторичным изгнанием в 1851 году. Таким образом, представление этих писем ad acta и возможное их обнародование для меня будет довольно безразлично. Все знают меня, и я не отрекаюсь от своего прошлого. Все же, несмотря на то, что я всегда оставался верен знамени de la classe la plus labaurieuse et la plus miserable и всегда останусь ему верным и впредь, ты знаешь так же хорошо, как и я, что мои отношения к партии, какими они были и какими они являются сейчас, имеют совершенно различный характер. С конца 1852 года, когда после Кёльнского процесса было объявлено, что союз распущен, я освободился от всех оков, которые налагала на меня партия, как таковая. Я сохранил только свое личное отношение к тебе, как другу и единомышленнику. Все эти семь лет я далеко стоял от партии. Я не посещал ее собраний, ее постановления и действия оставались для меня чуждыми. Фактически, следовательно, мои отношения к партии давно были нарушены. Мы никогда в этом отношении не обманывали друг друга. Это было своего рода молчаливое соглашение между нами. Я могу только сказать, что я себя при этом хорошо чувствовал. Моей природе и природе всякого поэта необходима свобода! Партия тоже клетка и даже самой партии лучше честь, если петь на воле, чем в ней. Я был поэтом пролетариата и революции задолго до того, как сделался членом союза и членом редакции «Новой Рейнской Газеты». И в будущем я хочу только стоять на своих собственных ногах, принадлежать только самому себе и распоряжаться сам собою. Еще одно соображение никогда не заставляло меня сожалеть, что я стою вдалеке от партии. Когда я думаю о всех тех двусмысленных и подозрительных элементах, которые, несмотря на все предосторожности, втерлись в партию, когда передо мною проходят вереницей все эти Телеринги, Флёри и как их там всех зовут, когда я, в конце концов, думаю о том, что мое имя в Кёльнском процессе названо в обвинительном акте рядом с именем такого субъекта, как Рейф, то я уже из одного чувства чистоплотности испытываю чрезвычайно радостное сознание что я уже больше фактически не состою в том союзе, где я ежедневно рискую приходить в соприкосновение с подобными личностями. Если эта фактическая принадлежность моя должна быть и формально выражена, то я этим самым и хочу формально высказать это sine irae et studio 42 Перейти к сноске, повторив и подчеркнув неизменность моего дружеского чувства по отношению к тебе. Ты согласишься, милый Маркс, что все дело Фогт—Блинд было причиной для констатирования этого обстоятельства, но никак не было причиной самого этого обстоятельства. Каждый аналогичный случай, если бы он случился ранее, вызвал бы подобные же разъяснения. Что же мне еще добавить? Только еще одно уверение в том, что я от всего сердца буду рад, если ты, как и прежде, останешься расположенным ко мне. Даже после того, как я вполне откровенно дал тебе это объяснение.

Нет, еще одно. Я не понимаю одного места твоего письма! Это следующее: «к тому же ты случайно единственный из членов кёльнской центральной организации, который теперь живет в Лондоне». Не намекаешь ли ты этим на то, что берлинские процессы (твой и процесс Эйхгоф-Штибер, для которого ты даешь материал редактору «Германа») дадут какие-либо разоблачения относительно Кёльнского процесса 1852 года. Хотя мое отношение к союзу далеко не доказано Кёльнским процессом, хотя мое собственное дело еще висит в воздухе, меня это все же не может глубоко затрогивать. Быть записанным в черной книге немного чернее или немного белее для меня безразлично и потому я просто бы удивился, если бы прусской полиции теперь были поднесены на тарелочке этих последних процессов и предоставлены ей для любого использования вещи, которые в 1852 году не были обнародованы. Но ты не должен забывать, что в Германии живут люди, которые больше пострадают от этих поздних разоблачений и что каждый случай подобного рода будет водою на мельницу твоих врагов. Наверное не это ты хотел заставить меня читать между строками в этой фразе. Я повторяю, что я ее не понимаю.

С неизменной дружбой твой Фрейлиграт.

На это письмо со стороны Маркса последовал следующий ответ:

Милый Фрейлиграт!

Твое письмо было для меня очень дорогим, так как я только с немногими людьми вступаю в дружбу, но вступив уже крепко храню ее. Друзей моих с 1844 г. я все еще считаю друзьями. Что же касается, собственно говоря, официальной части твоего письма, то она основывается на недоразумениях. Потому, как разъяснение, пишу нижеследующее:

1. Процесс Эйхгоф-ІІІтибер.

Тот «материал», который я передал Юху, причем я заявил ему, что он и Эйхгоф по двояким причинам не заслуживают моей поддержки: во-первых, за те выражения, в каких упомянули они в «Германне» о кёльнском процессе; во-вторых, потому, что я убежден, что Эйхгоф простое орудие в руках б. советника полиции Дункера, который старается отомстить Штиберу, совершенно так же, как раньше в Париже Видок мстил Гике (Guiquet); но что я, несмотря на все это сделаю все, что могу, для низложения и наказания Штибера, хотя бы только для того, чтобы отомстить за смерть моего друга (Даниельса), этот «материал» сводится к следующему: Я дал Юху экземпляр «Разоблачений, касающихся коммунистического процесса в Кёльне». Notabene, моя брошюра, изданная сначала в Швейцарии, потом в Бостоне, цитированная Фогтом, как общеизвестная книга, не содержит ни в коем случае ничего «тайного». Я сказал Фогту, что она содержит все, что я знаю.

Я, наконец, обратил его внимание на то, что Левальд (защитник Эйхгофа) должен привлечь в качестве свидетеля «Гирша», находящегося в Гамбурге. Это было сделано, Гирш теперь клятвенно заявил, что «Книга протоколов» является прусской фабрикацией и указал на многое другое, юридически преследуемое.

Следовательно, те «Разоблачения», которые повлек за собой с моей помощью этот процессу снимают с прежних членов Союза даже самую тень юридической вины, и «разоблачают» прусскую полицейскую систему, которая, организованная, благодаря «Кёльнскому процессу» и благодаря подлой трусости присяжных, захватила такую власть в Пруссии, которая теперь стала казаться невыносимой даже самим буржуа и министерству Ауэресвальда. Voila tout. 43 Перейти к сноске

Между прочим, меня крайне удивляет твоя идея, что я могу что-нибудь подносить на тарелочке полиции. Я напоминаю тебе об известных письмах из Кёльна (1849—1850 г.), в которых меня прямо упрекали в том, что я (а это было сделано мной с определенной целью, а никак не из личных расчетов) слишком ослабил агитацию Союза.

2. Мой процесс против «Национальной Газеты». («National Zeitung»). Я замечаю d’abord 44 Перейти к сноске, что после того, как по моему предложению в 1852 г. Союз был распущен, я более не принадлежал и не принадлежу ни к какой тайной организации, таким образом, партия в этом эфемерном смысле для меня вот уже восемь лет, как не существует больше. Те лекции по политической экономии, которые я, после появления моего труда (с осени 1859 г.) читал некоторым избранным рабочим, среди которых были также прежние члены Союза, не имели никакого отношения к какой-либо замкнутой организации, даже менее, чем лекции г-на Герстенберга в Шиллеровском комитете.

Ты наверно помнишь, что мною было получено письмо от представителей Нью-Йоркского довольно (неразборчивее слово) Коммунистического Союза (в числе их был и Albr. Кошр. Manager Генерального Банка 44 Exchange Place, New-Iork), которое прошло через твои руки, и в котором я известным образом побуждался к реорганизации старого Союза. Прошел целый год, пока я, наконец, дал ответ. Я ответил, что я с 1852 г. не вступаю в сношения ни с какими союзами, и что твердо убежден, что мои теоретические работы принесут рабочему классу больше пользы, чем вступление в какие бы то ни было союзы, время которым на континенте уже прошло. В Лондонской «Новой Газете» г-на Шерцера я несколько раз подвергался нападкам как раз вследствие моей «бездеятельности».

Когда Леви (в первый раз) приехал из Дюссельдорфа, он тогда и тебя посетил, а мне даже преподнес на тарелочке восстание фабричных рабочих в Гуфлоне, Золингене и т. д. Я резко высказался против подобных опасных глупостей. Я даже заявил ему, что я более не принадлежу ни к какому союзу, и ни в коем случае не желаю поддерживать подобных сношений уже вследствие тех опасностей, которыми грозят они людям, живущим в Германии. Леви возвратился в Д. и отозвался, как мне вскоре написали, с похвалой о тебе и порицал мою «доктринерскую» индифферентность.

Итак относительно «партии», которую ты имеешь в виду В своем письме, я ничего не знаю с 1852 г. Если ты поэт, то я критик, и мне вполне достаточно моего опыта с 1849—1852 г.

«Союз», подобно Sociefcee vdes saisons 45 Перейти к сноске в Париже и сотни других Обществ был только эпизодом в истории партии, который вырастает естественно на почве современного общества.

То, что я могу показать в Берлине (я имею в виду эту старую и устаревшую историю союза), заключается в двух пунктах:

Во-первых, что с 1852 г. нет общества, членом которого я бы состоял.

Затем, что г-н Фогт подлый клеветник, если он обливает более чем Теллерингской грязью Коммунистический Союз, существовавший до 1852 г.

Относительно последнего пункта ты являешься свидетелем, и твое письмо к Руге (лето 1851 г.) доказывает, что в течение этого периода, а о нем только и идет речь, ты считал, что подобные нападки задевают также и тебя.

«Разъяснения» в «Morning Advertiser», «Spektator», «Examiner», «Peoples paper» были подписаны также и тобой. Копия же находится в числе Кёльнских судебных актов. Ты также ничего не имел против того, чтобы об этой истории снова было упомянуто в моих «Разоблачениях» (стр. 47, Бостонской; издание).

Точно также твое имя появилось, как имя кассира в наших напечатанных предложениях вносить денежные воспомоществования в пользу осужденных.

Но едва ли нужно снова говорить об этом.

Существенным же является то, что мой берлинский адвокат получает нижеследующее письмо мое к Энгельсу, которое вследствие того, что оно не было в конверте и что на нем были оба штемпеля Лондона и Манчестера, является настоящим судебным актом.

28 Deonstret, Seho, London, 19 ноября 1852 г.

Милый Энгельс!

Союз кончил свое существование. В среду, по моему предложению, он был распущен, и было объявлено, что дальнейшее существование Союза несвоевременно и что на континенте, собственно говоря, он фактически не существовал больше с тех пор, как задержаны Бюргер—Рёзер. Влагаю объяснение для английских газет и т. д. Кроме того, я поставил литографированную корреспонденцию (вместо этого я написал брошюру у Шабелитца), подробно касающуюся полицейских свинств и т. д., а для Америки воззвание к денежным пожертвованиям в пользу арестованных и их семей. Фрейлиграт — кассир. Подписано всеми нашими (далее две незначущие строчки).

Твой К. М.

В таком письменном доказательстве я, конечно, не могу уничтожить какое-нибудь имя. Это единственный случай, когда я при констатировании факта, а именно роспуска Союза, пользуюсь твоим именем, которое случайно встречается в моем письме от 1852 г. Я не вижу в этом ничего, что могло бы компрометировать тебя.

Я желал бы воспользоваться одним письмом твоим от 1851 г. для брошюры, которая появится после процесса. В нем тоже нет ничего юридически компрометирующего тебя. Но так как это нужно будет только через несколько недель, я относительно этого буду говорить с тобою лично.

«Собрания, Постановления и Действия» партии с 1852 г. относятся к области мечтаний, что ты мог знать и без моих уверений, и, кажется, действительно знал это, судя по многочисленным твоим письмам.

Единственным моим делом после 1852 года, которое я продолжал с некоторыми единомышленниками по ту сторону океана до тех пор, пока это нужно было, а именно до конца 1853 г., была система of mockiry and contempt (издевательства и презрения), как это прозвал г-н Людвиг Симон в «Трибуне», направленная против демократического эмиграционного вранья и деланья революции. Твое стихотворение на Кинкеля, а также твоя переписка со мной доказывают, что ты был совершенно d’accord со мною 46 Перейти к сноске.

Это уже к процессам не относится.

Теллеринг и Флёри никогда не были членами Союза. Что в бурях взрывалась всякая грязь, что революционная эпоха не пахнет розовым маслом, что подчас тебя обливают и всякими нечистотами, это несомненно. Но в общем, когда подумаешь о тех чудовищных усилиях официального мира, направленных против нас, который, чтобы погубить нас, не только касается Уголов. Улож., но глубоко погружается в него, когда вспоминаешь о клеветниках «Демократии глупости», которые никогда не могли простить нашей партии, что она обладала большим умом и характером, чем они сами, когда, наконец, спрашиваешь себя, что же фактически (никак не подлости, каких-нибудь Фогта и Теллеринга, выложенные на суде) можно сказать против всей нашей партии, приходишь к заключению, что в этом 19-ом веке она выделяется своей непорочностью.

Разве можно в обыденной жизни избежать грязи? Но только в этом случае она на своем месте! Пример: Sir В. Carden, vide Parlamentary Blue Book 47 Перейти к сноске относительно избирательских подкупов. Пример г-н Клапка, о личности которого я имею теперь точные сведения. Клапка . . . 48 Перейти к сноске Честная подлость или подлая честность платежеспособной (но это то же, как доказывают все торговые кризисы, с очень двусмысленными оговорками) морали ничуть не выше в моих глазах недостойной подлости, от которой не могли избавиться ни первые христианские общины, ни якобинский клуб, ни наш Союз. Но только в буржуазной жизни научаешься терять чувства почтенной подлости или подлой почтенности.

3. Специальное дело Фогт—Блинд.

После клятвенных показаний Фёгеле и Виге (за ложные показания, как известно, полагается ссылка) и вынужденных этим показаний Блинда в «Аугсб. Всеобщей Газете» и Шэблс’а («Daily Telegraph» от 15-го февраля), дело уже настолько подвинуто, что твое свидетельство во всем, что касается этого пункта, стало уже совершенно излишним. В деле Блинда меня только стесняет известный embarras de richesse 49 Перейти к сноске.

В связи этим делом я обратился к Эрнсту Джонсу, с которым уже в течение двух лет не имел сношений, вследствие той нелепой позиции, которую он занял по отношению Брайта и Гильпина, от которой он теперь уже официально отказался. Я обратился к нему, во-первых, потому что, по собственному побуждению, подобно многим другим лицам, в числе которых были люди мне незнакомые, он тотчас же после появления «Телеграфа» от 6-го февраля выразил мне свое глубочайшее негодование по поводу подлости Фогта, который имеет нахальство утверждать, что Коммунистический Союз был основан и в этом смысле проявлял свою деятельность от 1849—1852 г., чтобы под угрозой доноса вымогать деньги у скомпрометированных в Германии, который из моего «свойства» с ф.-Вестфаден выводит мою связь с «Новой Прусской Газетой» и т. д. (эта демонстрация была приятна мне уже ради моей жены, — ведь от дам нельзя требовать, чтобы они обросли политической роговой кожей, а они имеют обыкновение как раз на катастрофах измеривать серьезность или неустойчивость дружбы); во-вторых, потому что мне уже ради жены и детей Блинда не хотелось обратиться к настоящему английскому юристу, чтобы спросить совета в этом юридически очень сомнительном деле. Из тех же соображений я не отослал английский циркуляр в «Утренний Листок» и ни в одну другую английскую газету, кроме как «Телеграф».

Джонс 50 Перейти к сноске сказал мне следующее: «Ты можешь вполне, и я сам пойду с тобой к магистрату, добиться распоряжения арестовать Блинда, обвиненного в участии в conspiracy (заговор) по показанию Wicheg. Но только помни, что это дело криминальное, и раз о нем будет заявлено, уже будет не в твоих силах повернуть все обратно».

Тогда я спросил Джонса (который все это сам сможет повторить тебе; он живет 5 Кембридж place Kensigton W.), возможно ли, чтобы он предупредил Блинда и таким образом заставил бы его объяснить все то, что он знает о Фогте, а также вынудил бы у него признание неправильности его показаний во «Всеобщ. Аугсб. Газете».

Джонс ответил: «В conspiracy cages (случаях заговоров, так как они преступны) всякая попытка адвоката к coumpound or bring about a compromise; (к посредничеству или к водворению взаимного соглашения) сама по себе будет преступной и подлежащей наказанию». Джонс будет выступать моим council в истории «Телеграфа».

После этого разъяснения я очутился в чрезвычайно затруднительном положении, ибо, с одной стороны, я был обязан ради моей семьи заставить «Телеграф» взять свои слова обратно, с другой стороны, я не желал делать ничего, что могло бы юридически повредить семье Блинда. Чтобы найти какой-нибудь выход из положения, я послал Дуй Блану, другу Блинда, копию обоих показаний, с приложением письма, в котором между прочим дословно говорится следующее: «Not for m-r Blind who has richly deserved it, but for his family J should regret being forced to lodge a criminal action against him» (не по отношению к г-ну Блинду, который вполне заслуживает этого, а по отношению к его семье сожалею я, что принужден буду начать против него уголовное дело).

Этот последний ход имел следствием разъяснение Шэблс’a (poor dear 51 Перейти к сноске), совершенно так же, как мой печатный циркуляр, посланный мной тотчас же после его появления Блинду, имел следствием в тот же день его разъяснения в «Всеобщ. Аугсб. Газете», направленные против Фогта. Блинд в своем баденском лукавстве забыл, что противник его становится безжалостен, как только затронута его собственная честь или честь его партии.

Теперь положение дела таково: Процесс против «Daily Telegraph» начат, но он будет задушен моим Solicitor’oм до окончания процесса против «Национ. Газеты». Если бы Шэблс откровенно сообщил бы мне все, что он знает против Фогта (Шэблс, конечно, ручной слон Блинда), то было бы, после его разъяснений в «Телеграфе» от 15 февраля, совершенно излишним для меня представлять в Лондон эти показания ad acta. В Берлине, где это не повлечет на Блинда судебных преследований, это, конечно, неизбежно.

Является ли Шэблс истинным (литературным) виновником брошюры или нет, нисколько не меняет фактов, установленных показаниями, что свидетельства, пристроенные Блиндом во «Всеобщ. Газ.», фальшивы, что они были добыты посредством conspiracy 52 Перейти к сноске, что брошюра была напечатана в Голлингерской типографии, что написана она была рукою Блинда и им же была передана для напечатания Голлингеру.

Все это, конечно, отвратительно, но не более отвратительно, чем вся история Европы с 1851 г. со всеми ее дипломатическими милитаристическими, литературными и кредитными подвигами. «Несмотря ни на что и ни на что», девиз филистры надо мной будет для нас все же лучше звучать, чем девиз: ты под властью филистеров.

Я откровенно высказал мое мнение, которое, я надеюсь, ты по существу разделяешь. Далее я старался разъяснить недоразумение, будто бы я под «партией» подразумеваю вот уже восемь лет как умерший Союз, или редакцию газеты, несуществующую уже целые двенадцать лет. Под словом «партия» я подразумеваю партию в великом историческом смысле.

С искренней дружбой

твой К. Маркс.

В этом письме против Фрейлиграта направлено не мало шпилек, напр. место о г. Клапка, с которым Фрейлиграт дружил. Тем не менее, общий тон настолько миролюбив, что Фрейлиграт должен был сложить оружие! 28 марта 1860 г. пишет он Марксу:

К некоторым пунктам твоего манчестерского письма я снова возвращаюсь. Я бы давно ответил на него, но мне пришлось перенести (как теперь всей моей семье) ужаснейший грипп, от последствий которого я страдаю до сих пор. При этом мне все же нужно было ежедневно бывать в городе, и, кроме того, я еще имел удовольствие перетерпеть переезд в новое помещение.

Дальнейшие перипетии по делу Фогта известны. Маркс изложил все-свои обвинения против Фогта в брошюре, один экземпляр которой послал через издателя Фрейлиграту. Фрейлиграт 5 декабря 1860 года известил его о получении.

Твою книгу (ни в коем случае не памфлет) мне выслал Петш. Большое спасибо. Насколько я до сих пор прочитал ее, я нахожу ее, как и ожидал, полной esprit и malice 53 Перейти к сноске. Подробности настолько обильны, что это затрудняет сделать общий, обзор. Ты позволишь мне не касаться самого дела. Я сожалею обо всем этом споре и сегодня, как и ранее, чувствую себя стоящим вдали от всего этого.

Это были последние слова Фрейлиграта по поводу дела, так долго возбуждавшего всеобщее внимание.

20 декабря 1861 года после смерти принца—супруга, Фрейлиграт пишет:

«Ты наверно слышал, что Национальный Союз хочет в адресе выразить свое сочувствие королеве и желает, чтобы лондонские немцы (также и не состоящие членами Сеидского кружка) приняли участие в демонстрации. Направленный ко мне епѵоуё extraordinaire 54 Перейти к сноске нащупывал почву, — я же отпустил несколько неудачных шуток и с этим и отпустил благороднейшего (который придал своему лицу самое погребальное выражение)».

Вследствие тяжелой болезни жены Маркс должен был обратиться к голландскому посланнику за материальной помощью. Он пишет по этому поводу.

«Я буду принужден направиться в Голландию, т. к. я иначе не перенесу современный кризис. Будь так добр и справься у какого-нибудь знакомого тебе купца, как обстоит дело в Голландии с паспортами, нужно ли выправлять паспорт? Подлость «Трибуны», которая как раз совпала с другими неудачами, была для меня еще фатальнее потому, что это помешало мне исполнить дальнейшие предписания, сделанные врачом, для полного выздоровления моей жены. Хотя я и не принадлежу к категории «немецких мучеников» и всегда относился враждебно к ним, я все же признаюсь честно, что мне в изгнании пришлось перетерпеть свою часть несчастий. Кроме как от Лассаля мне были присланы из Германии еще двумя другими лицами публицистические предложения. Но я думаю, и ты согласишься со мной, что волны до сих пор не достаточно сильны, чтобы соглашаться на такие предложения.»

По всей вероятности, Фрейлиграт разделял взгляд Маркса, хотя до нас и не дошло прямого доказательства этого. По крайней мере, он еще два года спустя, подобно Марксу, отклонял агитацию Лассаля.

3-его декабря 1862 года Фрейлиграт познакомил Маркса с Кугельманном, таким образом, Марксу удалось приобрести вернейшего приверженца.

«Податель письма был в 1848 и 1849 г.г. молодым купцом где-то в Вестфалии (кажется, в Миндене) и время от времени появлялся в нашем клубе в Дюссельдорфе. Если я не ошибаюсь, он тогда, как ученик, сидел у ног Готтшалка в Кельне. Потом он забросил торговлю и стал изучать медицину. В настоящее время, узнал я, что он процветает врачом в Ганновере. Во всяком случае, человек интеллигентный, человек со стремлениями, полной энергии и доброй воли».

27 апреля 1863 г. Фрейлиграт передает приветы от общих рейнских друзей и добавляет:

«В полученной сегодня «Гартенлаубэ» имеется изображение Фаухера Великого с биографическим гимном, принадлежащим перу Бэта Малого. Рекомендую тебе то и другое для твоего развлечения».

Оба друга сходились в своем отрицательном отношении к Рихарду Вагнеру. В письме от 29 июля 1863 года Фрейлиграт пишет:

«Прилагаю при сем «это всего только Фрейлиграт» 55 Перейти к сноске для мисс Лауры! Но и она должна прислать мне свою карточку. И вы все! Чепуха придворного рифмоплета Эдды-Вагнера при сем возвращается. Большое спасибо за веселое сообщение! Юношеская рожа действительно прелестна. Гойо! Гойб!

Славно ты пишешь,
Бешеный Рихард!

Как только испрошенные фотографии были получены, Фрейлиграт 6 августа 1863 г. отвечает:

«Туссиен прелестный ребенок! Как выросла, какая хорошенькая! И ты имеешь вид представительный! Мы нашли фотографию очень удачной. Очень похоже и характерно. Совершенный мавр!

Лассаль теперь через своего лейпцигского наместника написал мне и представил мне живого (Герви), как яркий пример. Эти непрестанные удары дубиной слишком уж грубы.

Письма 1864 года доказывают, как близко продолжал быть связан Фрейлиграт со старым другом. Письма этого года можно расположить в хронологическом порядке.

2 апреля 1864 г. Переснимок фотографического портрета нашего друга Верта, наконец, готов. Влагаю два экземпляра, меньший мне бы хотелось поместить в альбоме твоей дочери. Вы наверно найдете изображение очень удачным.

10 мая 1864 г. Я хочу выразить тебе, какое искреннее участие вызвала во мне смерть нашего друга Вольфа. Те немногие строки, которые он прислал мне приблизительно месяц тому назад, чтобы поблагодарить меня за присылку фотографии Верта, были написаны также свежо и ясно, как писал он всегда, а если он и жаловался на свое здоровье, но я никак не мог думать о таком быстром конце. Даже твое письмо на прошлой неделе не лишало еще меня всякой надежды. И вот все-таки он отошел от нас! Это наверно были печальные и горькие дни для тебя и Энгельса! Когда ты возвратишься, ты, конечно, расскажешь мне обо всем. Но на похоронах брось и за меня горсть земли на гроб нашего погибшего друга. Я испытываю своего рода горестное удовлетворение от того, что мне удалось накануне его смерти доставить ему маленькую радость. Фотография Верта, казалось, была для него дорогим воспоминанием. И вот он через несколько недель последовал за Вертом. Так один идет за другим!

11-го мая 1864 г. Я очень хотел, по возможности, лично присутствовать на похоронах нашего друга. Но обстоятельства мешают мне отлучиться хотя бы на один только день. За две недели меня посещает уже третий администратор из Женевы, а сегодня вечером приезжает еще Джемс Фэзи, наш председатель. При таком положении вещей, я и в дальнейшем не вижу возможности отлучиться. Женевские господа всецело предоставлены мне и я никак не могу, не говоря уже о Фэзи, покинуть их с первого же дня. К этому же и ежедневные дела, которые, однако, все же не могли бы удержать меня, если бы не гости, которые всецело занимают все мое внимание и время. И так я могу только всеми своими мыслями и сердцем быть с вами, когда вы будете опускать в землю нашего друга. Он храбро работал и сражался на ней.

1 сентября 1864 г. Только что получил я письмо от Клапка из Женевы с печальным известием, что на дуэли с валашским псевдо-князем смертельно ранен Лассаль. Вот подробности (следует краткое изложение известных событий). Я охотно признаюсь, что это известие меня глубоко потрясло, и я тотчас же телеграфировал Клапка, чтобы он передав от меня Лассалю, если он еще жив, мое участие и сожаление. Сообщи Энгельсу ужасную весть. Сегодня у меня нет времени написать ему. Между прочим, воспользуйся с осторожностью чисто дружественным сообщением Клапка (в особенности в том, что касается поведения девушки — кто знает истинную связь всех этих событий). Может быть, если телеграмма Клапка принесет добрую весть, и ты пошлешь по телеграфу привет бедному раненому?

2 сентября 1864 г. Только что Клапка протелеграфировал следующее: «Лассаль скончался вчера. Похороны завтра. Подробности письмом». Значит — все-таки! Я очень, очень потрясен. Надеюсь, ты еще вчера вечером поспел на поезд.

Из последней фразы можно заключить, что Маркс, получив печальную весть, тотчас же поспешил к Фрейлиграту; письменного отзыва относительно смерти Лассаля в его переписке с Фрейлигратом не сохранилось.

Спустя несколько недель была основана Интернациональная рабочая ассоциация, над созданием которой так долго и упорно трудился Маркс. Перед Фрейлигратом встал очень остро вопрос борьбы за существование, ибо швейцарский банк в 1865 году закрыл свое лондонское отделение, и Фрейлиграт со своей многочисленной семьей оказался без всякого заработка. Однако, он не изменил своих политических убеждений и в нескольких стихотворениях осудил политику Бисмарка и немецкую братоубийственную войну 56 Перейти к сноске. Некоторые из друзей Фрейлиграта решили прийти ему на помощь и образовали комитет, во главе которого в Берлине встал некий Раш, которого Маркс называл бродягой и который ловко умел всюду пролезть. Этот Раш нашел возможным издать мизерную брошюру, где наряду с 11 другими «подвижниками революции» был превознесен до небес и Фрейлиграт за счет Маркса, Энгельса, Дронке и Вольфа. Так как наряду с другими Раш позволил себе оскорбить память Вольфа, то Маркс обратился к Фрейлиграту в недошедшем до нас письме и 20 июля 1867 года получил следующий ответ.

Времени не хватит слушать всего, что говорят! Уже прошло 4 или 5 лет с тех пор, как меня посетил здесь Раш, и я не помню, чтобы я говорил с ним о тебе. Если он захотел навести разговор на тебя и на наш спор о деле Фогта—Кольба—Либкнехта, то ты можешь убедиться по соответственному месту, что я уклонился от этой темы. Что он подразумевает под своим «поступком», я не знаю. Во всяком случае он сам наиболее подходящее лицо, могущее разъяснить тебе это.

Как писал Маркс Кугельману, он нашел, что письмо это написано сухо с филистерскими хитростями и когда вышел 1-ый том «Капитала», он послал его Фрейлиграту, но имени своего на книге не надписал. Фрейлиграт 3 апреля 1867 г. пишет ему:

Получив свадебные карточки вашей Лауры, мы были приятно изумлены. Мы не знали, что радостное событие совершится в таком ближайшем будущем, и желаем теперь молодым, а также тебе и твоей жене от всего сердца всякого счастья 57 Перейти к сноске.

Позволь мне, наконец, поблагодарить тебя за знак твоей дружественной памяти обо мне, которую ты засвидетельствовал мне присылкой первого тома твоего произведения «Капитал», и не думай, что благодарность эта стала менее горяча вследствие своего опоздания. Мне все время хотелось выразить ее тебе лично, но среди всевозможных дел и волнений этих последних месяцев я никак не мог сделать это. Прими же и теперь мою благодарность и будь уверен, что я один из тех многих, которые с радостной признательностью восторгаются тем умом, тем знанием и тем удивительным рвением, которыми ты в этом произведении воздвигнул себе monumeritum aere perennius 58 Перейти к сноске. Ты знаешь, что я не специалист (только экономист «духом») и потому не требуй отзыва, касающегося всех отдельных подробностей, но я должен сказать тебе, что я из чтения или, лучше скажу, из изучения этой книги почерпнул уже многосторонние знания и величайшее наслаждение. Эта книга, которую надо изучать, и потому может быть успех ее будет не слишком быстрый и не слишком громкий, но зато влияние ее будет и более глубоким, и более продолжительным. Я знаю, что многие молодые купцы и фабриканты с Рейна пришли в восторг от книги. Именно в этих кругах она и исполнит свое настоящее назначение. Для ученого она будет, между прочим, незаменима, как источник. Еще раз от всего сердца благодарю! И, неправда ли, при первом же удобном случае ты впишешь и свое имя в мой экземпляр.

Наша Луиза тоже помолвлена. Когда в доме разражается болезнь помолвки свадеб, против нее ничего не помогает. История должна следовать своему течению. The matrimonial measles! (супружеская корь!).

Но все же со свадьбой не торопимся, Луиза очень молода и должна подождать. Ее жених Генрих Виньс, двоюродный брат мужа Кэтден, и настоящий морской пират; так они похищают дочерей у старого поэта.

Твой Ф. Фрейлиграт.

Это последнее письмо, которое сохранилось от переписки Маркса и Фрейлиграта, и, вероятно, вообще последнее из написанных. Вскоре после этого Фрейлиграт вернулся в Германию и сношения между друзьями прекращаются.

 

В тексте 1 «Поэзия львов и пустынь». Образцы подобных стихотворений в переводе см. ниже в отделе «избранных стихотворений».
В тексте 2 «Исповедание веры».
В тексте 3 Графине Гацфельд.
В тексте 4 Поговорим о политике.
В тексте 5 Публично.
В тексте 6 Aurikel или Primula — скороспелка (цветок).
В тексте 7 Сторонники уничтожения рабства негров.
В тексте 8 Очевидно, намек на стихотворение Фрейлиграта «Негритянский вождь». См. ниже в избр. стихотворениях.
В тексте 9 Поэты — куртизанки, которых нужно обласкать, если хочешь заставить их петь.
В тексте 10 Очень тонкий и насмешливый ум.
В тексте 11 «Иллюстрированные Новости».
В тексте 12 Имя издателя.
В тексте 13 Во-первых.
В тексте 14 Добрые люди.
В тексте 15 Здесь, видимо, имеется ввиду предыдущая строфа, где упомин. Андерсен.
В тексте 16 Поэт.
В тексте 17 Вильгельм Вольф (1809—1864) друг Маркса и Фрейлиграта. Социал-демократ. Ему посвятил Маркс 1-ый том своего «Капитала».
В тексте 18 Дело в том.
В тексте 19 Консервативная газета прусского юнкерства.
В тексте 20 См. ниже .отдел «Избран. стихотв.».
В тексте 21 Всей семьей.
В тексте 22 Т. е. льва узнают по когтям.
В тексте 23 «Мысль и дело».
В тексте 24 В ответ.
В тексте 25 «Франц фон-Зиккенген» — историч. трагедия Лассаля, появившаяся 1859 году.
В тексте 26 Это говорит само за себя.
В тексте 27 Во время Троянской войны у Агамемнона произошел спор с Ахиллом из-за Бризеиды. Агамемнон отнял ее у него и тогда Ахилл отказался сражаться.
В тексте 28 Слава богу.
В тексте 29 Очерки современного положения Европы.
В тексте 30 См. отдел «Избранных стихотворений».
В тексте 31 Каждому по заслугам.
В тексте 32 За и против.
В тексте 33 Иначе.
В тексте 34 Паны дерутся — у холопов чубы трясутся.
В тексте 35 По желанию.
В тексте 36 В отместку.
В тексте 37 Страшно сказать.
В тексте 38 Контора.
В тексте 39 По поводу пункта 1.
В тексте 40 Вероятно описка вместо «sub ponam».
В тексте 41 Самого работящего и самого несчастного класса.
В тексте 42 Без гнева и пристрастия.
В тексте 43 Вот и все.
В тексте 44 Во-первых.
В тексте 45 Тайное политическое общество во Франции 30 г.
В тексте 46 Заодно.
В тексте 47 Парламентская Голубая Книга.
В тексте 48 Здесь следуют некоторые подробности из частной жизни Клапка, которые Мэринг не приводит, считан, что и Маркс не стал бы их опубликовывать.
В тексте 49 Преизбыток богатства.
В тексте 50 Э. Джонс — известный чартист и поэт.
В тексте 51 Бедняга.
В тексте 52 Заговор, тайный сговор.
В тексте 53 Ума и лукавства.
В тексте 54 Специальный посланный.
В тексте 55 Однажды кто-то очень рано постучался в квартиру Маркса. Госпожа Маркс, будучи еще не совсем одета, хотела скрыться, но маленький сын Маркса, отворив дверь, сказал успокоительно: «Это всего только Фрейлиграт».
В тексте 56 Австро-прусская война 1866 г.
В тексте 57 Лаура Маркс вышла замуж за Лафарга.
В тексте 58 Памятник крепче меди (стих Горация).

Ф. Фрейлиграт. Избранные стихотворения с приложением переписки Маркса и Фрейлиграта изданной Ф. Мерингом. Перевод С. С. Заяицкого. Под редакцией и с предисловием В. Фриче. Харьков: Типо-Цинкография Кооперативного издательства «Пролетарий», 1924

Ред.: Франц Меринг, годы жизни с 27 февраля 1846 года, Шлаве, Померания по 29 января 1919 года, Берлин, философ, историк, писатель.

Добавлено: 06-02-2018

Оставить отзыв

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*