Старый бродяга

I.

Старый лесной бродяга, матёрый волк, медленно шел лесной прогалиной, осторожно ступая по глубокому снегу, обходя высокие сугробы и занесенные снегом коряги. Он шел безо всякой цели, не глядя по сторонам, словно в глубокой задумчивости, с опущенным пушистым хвостом, который волочился по снежному насту, оставляя на нем тонкие бороздки…

Стояла чудная, ясная морозная ночь, — какую Господь Бог посылает на землю только под самое Рождество в наши северные края. Полная луна, окруженная мутным, расплывчатым венчиком сияния, словно замерла на месте, и когда старый волк посмотрел на нее, он подумал: «Будет еще морознее, — уж я знаю!»…

A лес стоял такой нарядный, словно сказочный. И старые угрюмые ели, обсахаренные богатым инеем, и замерзшие, окоченевшие от холода, обнаженные деревья и придавленные тяжестью снежного наста упругие, корявые кустарники, — они сплелись таким великолепным, хитрым узором, зачаровывавшим взор… И каждая снежинка, каждая иголочка инея были красиво прилажены старым морозом; и каждая снежинка, каждая иголочка старались отразить в себе блеск лунного света, и оттого-то они и сверкали, как крохотные бриллианты…

Старый бродяга, серый волк, был ни сыт, ни голоден, а так себе… За последнее время он любил, именно, такое состояние, когда нет излишней тяжести и лени сытости, но нет и приступов голода. В общем, нервы приятно напряжены, и каждый нерв живет; все тело чувствует свою легкость и силу; нет в сердце злобы и жажды мщения. Словом, было хорошо, мирно и как-то особенно приятно, и хотелось только видеть кого-нибудь из своих, чтобы поделиться своим хорошим состоянием духа…

Это были незаметно подкрадывавшаяся старость и слабость, но старый бродяга не подозревал этого, — он до сих пор считал себя по прежнему сильным и непобедимым…

Медленно вышел он из лесной чащи на широкую, открытую равнину, которая лежала перед ним такая тихая, гладкая и вся сверкала живыми переливающимися искорками… Гладкая, накатанная дорога змеилась по опушке леса, огибая его, — и волк пошел вдоль ее, пробираясь между придорожными кустарниками…

Вдруг он насторожился, поднял голову и замер на месте… До чуткого слуха его донесся резкий визг снега под чьими-то тяжелыми шагами, и старый волк сразу догадался, что это был человек…

Он повернул голову по направлению визга шагов, — и увидел черную фигуру человека, которая медленно подвигалась к нему по дороге…

«Нет, я не трону его, — подумал волк; — хотя у этого человека не видно ног, и такие люди не опасны, я все-таки не трону его. Но я покажусь ему, — пусть человек увидит меня и поймет, что и волк может быть милостив и добр!»…

Он быстро вышел из-за кустарника и замер при дороге, в нескольких шагах от приближающейся женщины в полушубке, — замер, весь выпрямившись, гордо подняв голову и откинув свой роскошный хвост…

Он сразу же увидел, что эффект получился полный. Темная фигура остановилась на месте, и визгливый скрип снега под ее ногами вдруг замер, так что внезапно стало тихо-тихо…

И вдруг старый бродяга, дерзко кинувший взор прямо в глаза человека, вздрогнул. Взор его встретился со взором женщины; он заметил в нем то выражение, которое бывало во взорах его волчицы, когда у нее бывали волчата, и когда сам серый волк боялся подходить к ней…

А женщина вдруг поспешно взмахнула рукой, — в и этой руке что-то ярко сверкнуло, отразивши лунный блеск. И хотя сверкнуло что-то маленькое, — все же страх обуял бродягу предчувствием чего-то необычайного… И тогда он поджал хвост и медленно, озираясь на стоявшую неподвижно женщину, стал отдаляться от нее, хоронясь за корявыми кустарниками и потешно топорщившимися из-под глубокого снега елочками…

И было время… Где-то невдалеке послышался визг саней и пофыркивание лошади… Кто-то ехал здесь, по лесной опушке. Потом скрип смолк, — и до чуткого слуха серого волка донеслись человеческие голоса…

Он знал, что это говорят о нем, — и ему было приятно это сознание и сознание того, что он может внушать такой страх даже человеку… И он не мог удержать в себе желания выйти на дорогу и посмотреть на этих людей; но едва он показался на дороге, в нескольких саженях от остановившейся лошади, — как услышал голос женщины, которая визгливо крикнула:

— Вон он… Вон он, дедушка!.. Глянь-ко!..

И серый волк не успел опомниться, как что-то грохнуло, и в то же мгновение он почуял мучительную жгучую боль в задней лопатке… С жалобным воем, волоча раненую лапу, старый бродяга бросился в чащу леса, тяжело дыша и на ходу хватая разинутой, воспаленной пастью мерзлый снег…

«Что я им сделал, — с внезапно поднявшейся злобой думал он, — что я им сделал, — за что они причинили мне такую боль?. О, какая злоба против них душит меня!»..

Не глядя перед собой, он ступил на маленькую полянку, где часто собирались волки в стадо, — и вдруг взвизгнул от боли. Что-то щелкнуло, и чьи-то острые зубы впились в его лапу, так что волк припал к земле от боли.

Он сразу понял все, и весь как-то упал духом. Он не раз видел, как попадали волки в такую беду, которая подстерегала их по всему лесу. Он не знал, как назывался у людей капкан, — но он называл его по-своему — «неминуемой бедой»…

II.

Старый леший, как сказывают в народе, осенью обыкновенно уходил на зиму, до весны, в землю, куда-нибудь в глубокую ямину, под корягу, да там и оставался зимовать, впадая в тяжелую спячку… Но иногда зимой, соскучившись сидеть под землей, он вылезал на вольный воздух — поразмять окостеневшие лапы и обежать весь лес…

Старый леший вылез из-под земли и в эту ночь, чтобы прогуляться по лесу, где было так очаровательно хорошо… Прежде всего, старый леший внезапно вытянулся, такой огромный и страшный, что перерос весь лес, и потому он сразу же мог оглянуть его со всех сторон, — цело ли его царство. Затем старик внезапно съежился и стал ростом не больше еловой шишки и пошел заглядывать в норы, чтобы узнать, — спят ли мыши, свернувшись в клубок, дремлют ли ежи, хорьки и всякая лесная мелюзга. И так как все было в порядке, и все спали, кто мог и должен был спать, то он успокоился, принял рост обыкновенного человека, — только лохматого, в роде обросшей мохом коряги, и в таком виде пошел бродить по спящему, зачарованному лесу…

 

III.

Жалобный, глухой, протяжный волчий вой обратил на себя его внимание.

«Волк скулит, — подумал он. — Да, видно, волк-то в беде, — не то не стал бы он этак жалобно выть на всю трущобу!..»

И поспешно пошел леший по тому направленно, откуда до него доносился этот жалобный вой лесного бродяги.

Он издали же заметил на снегу огромного волка, который сидел неподвижно и жалобно скулил, подняв вверх острую морду… Старый леший был добрый ко всем лесным обитателям, которых считал своими питомцами и жалел всех. И теперь ему стало жаль волка, хотя часто сердился он на него, как и на всех волков. Уж больно злы и неугомонны эти волки, — и всем покою не дают, и друг с дружкой из-за всякой мелочи грызутся до беспамятства…

Он подошел к волку, наклонился к капкану и молча долго возился с ним, пока случайно не нажал пружины, не отпер капкана и не освободил волчьей лапы…

— Что, старый разбойник, — сказал он добродушно, — отливаются тебе чужие слезки!..

И тут старый волк не выдержал и, корчась от боли, стал жаловаться ему на людей за все то зло, которое они сделали ему в эту чудную ночь, когда ему было так хорошо, когда он и не думал сделать кому-нибудь какое зло…

Он жалобно взвизгивал, вылизывая искалеченную лапу и сердито сверкал зеленоватыми глазами…

— За что, дедка-леший?.. За что так мучат они меня? Разве я зло сделал им нынче, разве я помешал им в чем-нибудь?.. Я хотел только показать им, что и волк-хищник может быть милостив и справедлива.. И теперь я вижу, что не надо было поступать так… Теперь я знаю, что надо делать, как обращаться с ними. Теперь пощады им от меня не будет…

Дедка-леший сердито покачал головой и потряс седой бородой.

— Молчи, волк!.. Молчи, глупая голова!.. Одно зло другое растит… От одного зла другое исходить… Не люди мучения тебе доставляют, а зло, которое от тебя исходить… Помни, старый волк, глупая голова!.. Да!. Много горя рассеял ты повсюду, — оно-то тебе покою и не дает, это горе; оно одно тебя мучит и преследует всю жизнь…

И он, не в силах сдержать своей жалости к волку, гладил его по башке, — и на глазах у старого лешего сверкали слезы жалости…

Старый волк угрюмо слушал его, и на сердце у него было тяжело и горько до полного отчаяния, хотя вокруг него было все так же дивно хорошо… Так же ярко светила полная луна, так же тихо стояли немыми призраками укутанные снегом ели; так же чисто и тепло сияло мириадами мигающих звездочек безгрешное небо…

Сказки Кота-Баюна. С рисунками А. Комарова, К. Спасского, А. Кучеренко, И. Полушкина и др. М.: Типография Торгового дома Печатник, 1917

Добавлено: 17-01-2017

Оставить отзыв

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*