Строк двести про книжкины болести

У Журавлева Николки
Жила книга на полке.
      Жила год, жила два
      К третьему стала едва
Жива.

Однажды,
Проснулась она середь ночи
И захныкала, что есть мочи:
      Ох—ти, мне, ох,
      Корешок у меня плох,
      Упала я вчера с окошка,
Отлетела моя цветная обложка,
Осталось мне жить совсем немножко!

Плачет книга, а слезы кап—кап!
Того и гляди затопят весь шкап.

В ту пору
Бежала мышь в свою нору.
Остановилась и говорит: кума,
      Что воешь без ума?
Или у тебя совести нет ми крошки —
Ведь, от этого воя проснутся все кошки!

А книга еще громче: ох—ох—ох!
      Корешок у меня плох,
      Упала я вчера с окошка
      Отлетела моя цветная обложка,
Осталось мне жить совсем немножко.

Беда, — думает мышь, — надо ей помочь,
Не то она провоет всю ночь.
А здешние коты чутки,
      С ними плохие шутки.

Послушай, — говорит она, — не плачь!
В этом доме есть книжный врач,
      Он мигом
      Делает операции книгам.
Позвони ты ему по телефону 2—73,
      Обо всем переговори
И завтра—же будешь здорова,
      Как корова.

А то ишь наплакала слез цельный ушат,
Затопила, поди, моих мышат.
      В пору,
      Хоть бросай нору.

Сказала мышь эти слова
И была такова.

Книга подумала, поджала губки,
Приложила их к телефонной трубке
      И, ворча,
Вызвала книжного врача.
Потом головой закачала
И начала сначала:

Ох—ти, мне, ох,
      Корешок у меня плох,
      Упала я вчера с окошка,
      Отлетела моя цветная обложка,
Осталось мне жить совсем немножко!

Ну, что вы! — ответил врач, — ха—ха—ха!
      Да ваша болезнь — чепуха.
Ждите меня завтра к себе в гости,
      А плакать бросьте!

Утром чуть свет звонок.
Побежали отворять со всех ног.
Входит какой—то чужой дядя
И говорит, прямо на шкап глядя:
      У вас, я слыхал, книга больна,
      Где она?

Больную стащили с полки,
И пошли всякие расспросы и толки
Наконец, врач говорит Николке:
      Знаете, у ней начался бред,
      Надо ее скорей в лазарет!

С этими словами берет он книжку
      Под мышку,
Поворачивается налево кругом,
      И — бегом

Лекарь по лестницам летит, как птица
      Вот и больница.

Книга поглядела туда,
Взглянула сюда:
Кругом беда.

Направо —
Книжек больных орава.

Налево — пресс,
Тупой балбес,
      Руки в боки,
Жмет из больных соки.

Здесь — пила,
      Там — игла,
Тут — ножик острый,
      Там куча бумаги пестрой.

Под столом картон храпит,
Клей на примусе кипит.

Сию же минуту лекарь с увлеченьем
Занялся книжным леченьем
      Раз—два—три,
Перерезал какую—то нитку внутри,
Почистил корешок сзади
      И, неизвестно чего ради,
Разделил книгу на отдельные тетради.

Потом,
      Он стукнул ее о стол ребром,
      Навел среди тетрадок
      Образцовый порядок,
Взял книгу за уголок
И под пресс поволок.

Лежит книга под прессом,
Пресс пуд весом.
      Два винта с гайками да две доски,
      Одним словом, — форменные тиски.

Лекарь, не долго думая, закрутил гайки,
А гайки — такие негодяйки —
Стиснули досками книжкину грудь
      Ни охнуть, ни вздохнуть.

Тут дело
      Закипело.
Взял лекарь пилу,
Которая стояла в углу
      И, чиркая без передышки,
Сделал пять надрезов на книжке.
Каждый надрез поперек корешка
Глубиной в четверть вершка.

Из—под пресса
      Из—под тупого балбеса
      Выскочила книга сама — не своя,
      Будто ее укусила змея,
Выскочила, хотела заплакать, но промолчала,
Потому что видит — это только начало.

      Между тем
      Лекарь запарился, видать, совсем.
Притащив какой то станок из кладовки,
Он укрепил на нем три бечевки,
Достал иголку с ниткой льняной,
Бросился опять к больной
      И начал ее тетрадки
      Укладывать на станок в строгом порядке.

Положил одну, вставил каждую бечевку в надрез,
Потом в этот надрез иголкой полез.
      Пришил, подложил вторую, —
И пошла писать напропалую.

Подшив последнюю тетрадь,
Лекарь бечевки поспешил отвязать;
Завинтил книгу под пресс вторично
      Еще более энергично,
Взял круглый нож, попробовал пальцем — хорош, —
      И, аккуратно обрезав у книжки
      Излишки.
Сделал ей каждое ребро от угла до угла
Прямым, как стрела.

Затем он достал горшок с клеем,
      С цепким злодеем,
Обмакнул кисть в этот горшок
И густо намазал книжкин корешок.

А после этого поставил пресс на окошко,
Чтобы больная просохла немножко.

Прошел день, наступил второй.
Клей на корешке застыл корой.
Лекарь выпустил книгу из заточенья
И стал заканчивать курс леченья.

      Размочалив слегка
      Бечевки у корешка
Он приклеил к ним — благо картон не дорог,
Пару картонных корок.

Потом
Облепил корешок холстом
И сказал: надо бы, конечно куском кожи,
Да кожа дороже.

Отрезал холста и на уголки тоже,
Лекарь оглядел переплет со всех сторон,
Подобрал мраморную бумагу в тон
И оклеил снаружи картон.

А изнутри бумаги белой
Приляпал лист целый.

Уф! — вздохнул врач, — ну вот!
      Вытер с лица пот
И, не говоря больше ни слова,
Книгу под пресс положил снова.

А через день — пожалте, готово!
Распростилась книга с своей тюрьмой,
      И лекарь ее дорогой прямой
Понес домой.

Дома больную сначала не узнали.
      Да уж это, говорят, она ли?
А потом обрадовались.
      Николка орет,
Лекарю руку жмет:
Вот так переплет!

Тут и остальные книги попрыгали с полки как козы,
Да в слезы.
      Каждая кричит: и я хочу
      К книжному врачу!

Та жалуется на одну болезнь, эта на другую,
Одним словом, подняли бурю такую,
Что пришлось всех отправить
                       в переплетную мастерскую.

Конец.

Н. Шестаков. Строк двести про книжкины болести. Рисунки Д. Мощевитина. М.: Издание Г.Ф. Мириманова. 31-я типография «Красный Печатник», 1925