Судьба боцмана

Аннотация

«Судьба боцмана» — почти документальная повесть. В ней рассказывается о наиболее интересных событиях, в том числе о необычной любви, из жизни одного моряка, прототипом которого послужил Сергей Сергеевич Заяицкий, много лет проработавший на судах Балтийского морского пароходства в должности боцмана. Он был участником героического и в то же время трагического перехода военных кораблей и торговых судов из Таллинна в Кронштадт и Ленинград в начале Великой Отечественной войны. На счету боцмана Заяицкого С. С. немало ратных подвигов военных лет. Он кавалер многих боевых наград. 24 июня 1945 года он принимал участие в Параде Победы над фашистской Германией.

Памяти Сергея Сергеевича Заяицкого и посвящается эта книга.

 

Судьба боцмана

Студент мореходки

Среди счастливчиков, принятых на первый курс Ленинградского морского техникума, Сергей своей фамилии не нашел, сколько ни всматривался в списки, вывешенные на доске объявлений.

— Эх, ты, а еще Зацепин. Не смог тут «зацепиться»… — горько сыронизировал он над собой, — не дотянул до проходного балла.

Неожиданное поражение на приемных экзаменах лишило Сергея уверенности в себе, и ему, как в детстве, захотелось под родительское крыло.

Мать, без сомнения, обрадуется, что он не стал моряком. На ее век вполне досталось переживаний за мужа, когда тот служил на военном флоте и плавал на подлодках.

Отец, напротив, огорчится и скажет:

— Слабоват ты, Серега! Оттого и сорвалось у тебя. Море слабых не любит.

Конечно, говоря подобное, он имеет в виду не физические данные, а характер. Ведь в свои восемнадцать лет сын обогнал ростом родителей и был очень похож на бравого плакатного осоавиахимовца, призывающего юношей и девушек готовиться к защите советской Родины и социалистического Отечества. Сергей, как многие его сверстники, мечтавшие кто о небе, кто о море, увлекался физкультурой и спортом, особенно игрой в волейбол. Отец же не переставал твердить, что моряк прежде всего должен быть сильным духом, должен обладать большой силой воли.

Может, отец и прав… — подумал Сергей, последний раз посмотрев на списки зачисленных в мореходку. Именно так студенты морского техникума обычно называли свое учебное заведение.

В этот момент мимо пробегал всегда куда-то спешивший секретарь комитета ВЛКСМ техникума Коля Комаров. Он мельком взглянул на высокого, широкоплечего парня, стоявшего в глубоком раздумье, и задержал взгляд на небольшом круглом значке, прикрепленном к лацкану спортивной куртки Сергея.

— Слушай, кореш! Откуда это у тебя? Случаем не снял с кого?

Другому Сергей сдерзил бы в ответ, но его спросил человек, одетый в морскую форму, лицо которого было простодушным и приветливым. Кроме того общительной натуре Сергея требовалось выговориться. И он спокойно, не повышая голоса, ответил:

— Сам заработал. Собственными руками. Между прочим, головой — тоже.

Затем Сергей рассказал об участии во всесоюзных соревнованиях по волейболу среди старшеклассников, где команда его школы заняла призовое место и всем волейболистам вместе с дипломами вручили памятные значки.

Выслушав Сергея, Коля с ходу, не колеблясь, рубанул:

— Включаю тебя в сборную мореходки!

Сергей помрачнел, нимало не обрадовавшись заманчивому предложению, и спросил:

— Как же можно ввести меня в вашу команду, если я не студент?

Коля мгновенно сообразил, что его собеседник провалился на приемных экзаменах. Однако отступать от своего намерения комсорг не собирался.

— Подожди немного. Сейчас что-нибудь придумаем.

Он побежал на второй этаж. Через несколько минут вернулся, схватил Сергея за руку и буквально потащил за собой наверх, к начальнику техникума.

В просторном кабинете за большим столом, уставленным моделями судов, сидел немолодой, коренастый моряк с четырьмя золотыми нашивками на рукавах форменной тужурки. Суровость взгляда, грубоватая манера разговора вначале отпугивали новичков. Тем не менее хорошо знавшие его преподаватели и студенты любили своего начальника за доступность, за справедливость, за всегдашнюю готовность помочь. Пройдя на судах все ступени должностной лестницы от матроса до капитана, года три назад он, по настоянию врачей, переключился на береговую работу.

Оглядев Сергея, старый моряк без обиняков заявил:

— Небось за девицами ухлестываешь и на учебу времени не остается!?

Сергей, ошарашенный подобным началом разговора, буркнул себе под нос:

— Девицами не интересуюсь… Спортом — да, увлекаюсь.

— Вот что, юноша, — сказал начальник техникума, смягчив свой тон. — Хоть за тебя ходатайствует наш комсомольский вожак, принять кого-либо в студенты просто так, за красивые глаза, не могу. Попробую, однако, уговорить экзаменационную комиссию судомеханического отделения, чтобы тебе заново разрешили сдать вступительные экзамены. А сейчас — ступай и жди вызова. Да не забудь свой адрес оставить…

Сергей мечтал стать штурманом, но ему так хотелось попасть в мореходку и так не хотелось возвращаться домой неудачником, что он готов был учиться хоть на механика, хоть на кого угодно, лишь бы плавать на судах.

Выйдя из кабинета начальника техникума в приподнятом настроении, Сергей сел в трамвай и поехал на Кузнечный, где жила его тетка, работавшая на «Красном треугольнике». Несколько лет назад она потеряла мужа, детей не имела, поэтому всегда была рада приезду московского племянника. Сергей охотно гостил у тетки. Тем более, что она не была ни назойливой, ни любопытной.

Тетка занимала комнату в многонаселенной коммунальной квартире и сейчас находилась в отпуске. Рассказав ей за обедом о своих делах, Сергей отправился погулять, а заодно посмотреть фильм «Если завтра война», демонстрировавшийся неподалеку в кинотеатре «Титан».

Примерно часа через два он вернулся. Было около шести вечера. Сели пить чай. Вдруг спохватившись, тетка сообщила, что минут сорок назад к ним забегал один чудаковатый морячок.

— Почему чудаковатый? — удивился Сергей.

— Да вот посуди сам. Только я дверь открыла, он спросил: «Корень дома?» Я ответила: «Нет. У нас никто из жильцов ни огородничеством ни цветоводством не занимается». Тогда он проговорил: «Странно… Странно…» И ушел.

— Постой! А как он выглядел?

Тетка в нескольких словах описала внешность моряка.

— Так он же ко мне приходил! — воскликнул Сергей. — И ты даже не поинтересовалась зачем.

— Почему к тебе?! Ему был нужен какой-то корень…

— Да не корень — кореш! То есть товарищ по профессии. Так моряки выражаются.

— Откуда мне знать, как они выражаются. Надо по-русски говорить…

Племянник не стал спорить с теткой, ему было не до этого. Он понял: раз приходил Коля Комаров, значит, следует немедля ехать в мореходку.

Наскоро выпив стакан крепкого чаю и дожевывая на ходу бутерброд с твердокопченой колбасой, Сергей поспешил на Невский к ближайшей трамвайной остановке. Не прошло и получаса, как он добрался до 22-й линии Васильевского Острова.

Во дворе техникума стояла группа студентов явно спортивного вида. Среди них был и комсорг. Увидев Сергея, Коля сразу подошел к нему:

— А я подумал, кореш, что ты куда-то уехал и больше здесь не объявишься. По адресу, оставленному тобой, проживает одна пожилая чудачка, которая смотрела на меня, как баран на новые ворота.

— Ты говорил с моей теткой. Она тоже не поняла тебя, — ответил Сергей, не вдаваясь в подробности. Его сейчас интересовало, зачем он понадобился. Хотя в общем-то Сергей уже догадался, что его намерены попробовать как спортсмена. Коля тут же подтвердил это предположение:

— Знаешь, у нас сегодня очередная товарищеская встреча с «тридцаткой» и я предложил ребятам взять тебя запасным. Если не против, пойдем — познакомлю с тренером.

Уговаривать себя сыграть в волейбол Сергей не заставил. Он сразу же согласился, так как волейбол был для неге любимым увлечением, и он ответил:

— Постараюсь доверие оправдать…

 

Команда школы № 30 считалась одной из самых силъных в Василеоостровском районе. При всех предыдущие встречах с «тридцаткой» моряки проигрывали ей, хотя казалось бы, не уступали своим противникам ни в силе ни в упорстве, ни в натренированности.

Сергей занял место рядом с болельщиками и внимательно наблюдал за ходом игры. После первого же проигрыша ему стала понятна главная причина неудачи моряков. Капитан команды Виктор Стогов, студент выпускного курса, рослый и крепкий парень, тянул игру на себя. Он требовал подавать ему все мячи на завершающий удар. Справедливости ради следует сказать, что удар у Виктора был сильный и точный. Однако стоило «солиста» нейтрализовать, как команда моряков сразу начинала проигрывать. Ребята из «тридцатки» это знали и выставили против лидера нападения двух своих лучших защитников, которые успешно блокировали его.

В подобной ситуации следовало срочно менять тактику, то есть вывести на удар другого игрока. Но Виктор этого либо не осознавал, либо не хотел. По складу характера он был занозистым, самолюбивым человеком и уверовал, что ему в команде принадлежит ведущая роль. Действительно, при отсутствии против него сковывающего блока, он быстро увеличивал счет очков, выигранных у противника.

Тренер знал про слабые и про сильные стороны капитана волейбольной команды, а так же про то, что словами его не переубедить, что нужен живой, конкретный пример, доказывающий ошибочность игры лишь на себя. И таким наглядным примером, по мнению тренера, могло стать участие в игре Сергея. Владимир Иванович интуитивно почувствовал, что в новичке заложены хорошие бойцовские и моральные качества. Не зря ведь Коля Комаров так настойчиво рекомендовал взять Сергея в сборную техникума. Впрочем комсорга, вероятно, загипнотизировал значок участника всесоюзных школьных соревнований по волейболу.

Моряки проиграли две партии подряд. Их тренер знал, что не избежать проигрыша и в трех остальных, если сейчас же не изменить тактику. Собрав во время перерыва всех своих подопечных вместе, Владимир Иванович сказал:

— Виктор, у меня к тебе срочный и важный разговор. Поэтому отдохни немного, а Сергей пусть подменит.

Все ребята удивленно посмотрели на тренера, даже немного опешили. Когда Виктор отошел в сторону и сел на скамейку, Владимир Иванович заявил оставшимся, что необходимо изменить тактику, сделать игру коллективной. Затем он дал рекомендации по новой расстановке игроков.

Сергея поставили шестым номером. Ему одинаково нравилось играть на любой линии, и в защите, и в нападении. Чем труднее был поданный мяч, тем охотнее он его брал.

Игра пошла спокойно, на равных, очко в очко. «Тридцатники» не ожидали, что моряки уберут своего волейбольного кумира, поэтому тактику оставили прежней. Только блокировали те двое теперь Сергея. Однако Сергей, если мяч шел ему на второй удар, обязательно давал пас второкурснику Саше, который тоже неплохо играл. Вначале Саша промазал, и будь на месте Сергея капитан команды, тот бы наверняка выругался или съязвил по адресу мазилы. Но Сергей еще и еще раз подавал Саше мяч на завершающий удар. И Саша, наконец, заиграл. Счет стал расти в пользу моряков.

Как только «тридцатники» перестроились, организовав крепкую блокировку Саши, он, в свою очередь, начал очень удачно пасовать Сергею, который также увеличил счет. Владимир Иванович был доволен вдвойне: и результатами спортивного поединка, и тем, что игра стала производить воспитательное воздействие на Виктора. Сперва капитан команды лишь снисходительно улыбался. Потом азарт волейбольного состязания захватил и его. Он забыл про обиду и, подбадривая своих товарищей, громко выкрикивал:

— Саша! Громи их! Поддай им, чтоб не зазнавались!

Третью партию мореходы выиграли с небольшим преимуществом. Тем не менее это был успех, который окрылил команду, произвел в ней психологический перелом. Четвертую партию «тридцатка» также проиграла. Предстояла решающая схватка: исход пятой партии должен был окончательно определить сильнейшего.

Тренер снова внес изменения в тактику команды и опять ввел в нее капитана, который заменил игрока, получившего легкую травму колена. Соперники моряков побаивались ударов Виктора. Вот почему его появление на площадке вызвало у «тридцатников» некоторое замешательство, на что и рассчитывал Владимир Иванович.

Моряки с первых же минут повели активные атаки. Виктора было не узнать. Теперь он сам посылал мяч за сетку лишь в тех случаях, когда имел полную уверенность в пробивной силе удара. Много пасов Виктор дал на Сергея и на Сашу. Их общими усилиями команда морского техникума выиграла у «тридцатки» последнюю партию с большим отрывом в счете.

Владимир Иванович поздравил мореходов с победой, особо отметив игру Сергея. Будущий студент понял, что он, утвердившись в спортивной жизни мореходки, свой первый приемный экзамен сдал на отлично. Осталось выдержать остальные.

Когда на следующий день Сергей приступил к пересдаче вступительных экзаменов по русскому языку, литературе, истории, физике и математике, почти каждый преподаватель, взяв в руки его экзаменационный листок, интересовался — не он ли тот москвич, благодаря которому моряки впервые победили «тридцатку». На это у Сергея хоть и с вариациями, но по существу ответ был один: «В коллективной игре побеждает команда, а не отдельные игроки».

Благожелательное отношение экзаменаторов приободрило Сергея. Он почувствовал себя уверенно, легко вспоминал пройденный в школе материал и прилично сдал все экзамены. Дополнительным приказом начальника техникума Сергея зачислили на первый курс судомеханического отделения. Мечта сбылась — он стал студентом мореходки.

 

Ура — волейболу!

Волейбол был самым популярным видом спорта в морском техникуме. Волейбольные команды имелись на каждом курсе, при каждом отделении. Сергей состоял одновременно в сборной однокурсников, в сборной судомехаником и в сборной мореходки. Кроме того он занимался плаванием, регулярно посещал бассейн.

Учился Сергей с большой охотой и с удовольствием. Тем более что упор делался на прикладную, практическую сторону изучаемых предметов, а в теоретической части курса содержался лишь необходимый минимум знаний. Свободного времени почти не оставалось, поэтому скучать было некогда.

С первых же дней своего студенчества Сергей прочно вписался в волейбольную команду техникума и вскоре стал ее душой, ее признанным лидером. Зацепина избрали капитаном. Даже Виктор Стогов, возглавлявший команду раньше, не пытался оспаривать спортивное превосходство Сергея, которого все сокурсники ценили не только как отличного игрока, но и как человека с рассудительным характером, со стойкими нравственными принципами.

В течение учебного года сборная мореходки неоднократно встречалась с волейболистами «тридцатки». Всякий раз побеждали моряки, и их соперники, в конце концов, смирилисъ с тем, что занимают в своем районе лишь второе место. Обладатели первого места получили право участвовать в общегородских соревнованиях по волейболу среди ленинградских учебных заведений.

Соревнования на первенство города проходили в январе в помещении Зимнего стадиона. Моряки выиграли у команды медицинского института, выступавшей от Петроградского района. Затем победили команду Лесотехнической академии, которая представляла Выборгский район, потом обыграли еще кого-то. Наконец в финале они встретились с командой волейболистов Октябрьского района, составленной из студентов института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта.

Физически лесгафтовцы были подготовлены лучше моряков и внешне их команда выглядела внушительнее. Однако у них также имелись слабые звенья. Дело в том, что при неудачах среди лесгафтовцев нередко вспыхивали ссоры. Это чаще всего случалось, когда мяч попадал между игроками в промежуточную зону. Владимир Иванович, тренер моряков, рекомендовал ведущей тройке бомбардиров мореходки, Сергею, Виктору и Саше, непременно использовать подобную слабость своих спортивных противников.

После взаимных приветствий игра началась бурными атаками лесгафтовцев, и они добились победы в первой партии сравнительно легко. Вторую партию мореходы, которые берегли силы для следующих баталий, снова проиграли, но уже с незначительным отставанием по числу забитых мячей. Перед третьей игрой Владимир Иванович собрал команду и сказал:

— Ну, моряки, пора увеличивать ход до самого полного. Бейте чаще и точнее по промежуточным зонам!

И Сергей стал стараться вовсю. Он даже не бил, он легонько бросал мяч за сетку, целясь в середину промежутка между двумя игроками. А те, полагаясь друг на друга, из-за промедления в рывке подчас упускали мяч. Причем и тот и другой считали правым лишь себя. Естественно, начиналась словесная перепалка, к которой подключался и капитан команды лесгафтовцев, вынужденный прикрикнуть на своих одноклубников. Он считался лучшим подавальщиком. Мог с задней линии направить резаный мяч на половину противников и сразу заработать очко. Однако, возбудившись от перебранки, он вкладывал в удар чрезмерную, злую силу, поэтому поданный мяч вылетал за пределы игровой площадки. И каждый такой промах увеличивал счет в пользу мореходов.

Увлеченный игрой Сергей, тем не менее, обратил внимание на трех девушек, ревностно болевших за моряков и отчаянно хлопавших в ладоши при их успехах. Одна из них, белолицая, светловолосая, сразу понравилась Сергею. Блондинка заметно выделялась среди соседок своей веселостью и жизнерадостностью. Ее пристальные, с лукавинкой, взгляды подхлестывали и возбуждали Сергея. Ему захотелось обязательно выиграть на волейбольных соревнованиях. Выиграть ради своего техникума, ради личного престижа, ради вот этой чудесной девушки, которая так открыто и непосредственно болела за моряков, а значит, и за него.

Мореходы победили лесгафтовцев, выдержав до конца высокий темп игры. Они стали чемпионами. И все-таки радость победы не заставила Сергея ни на минуту забыть о незнакомке. Он очень хотел ее увидеть с близкого расстояния. Но после матча все как-то перемешалось, зрители разом потекли в гардеробную, затем на улицу. Сергей вме¬сте с товарищами прошел в раздевалку для спортсменов, где наскоро принял душ, облачился в морскую форму и также поспешил к выходу.

Неподалеку от Зимнего стадиона стоял автобус, поджидавший моряков. Сергей не торопился в общежитие и попросил тренера разрешить ему прогуляться пешком. Владимир Иванович, шутливо погрозив пальцем, предостерег:

— Смотри, Сережа, не попади в плен к девицам…

Юноша улыбнулся, однако ничего не ответил. Он усиленно всматривался в лица людей, выходящих из помещения наружу, в надежде увидеть ту девушку, которая его заинтересовала.

Вскоре зрители разошлись, автобус уехал, а Сергей все еще стоял, все еще чего-то ожидал. И не напрасно. Вдруг он| услышал девичий смех. Оглянувшись, Сергей встретил знакомый, с лукавинкой, взгляд.

Оказывается, три подруги вначале пошли на автобусную остановку, что на Невском проспекте. Затем передумали и отправились к цирку на трамвай номер тридцать первый, чей маршрут проходил вблизи институтского общежития. Девушки не могли не заметить рослого, статного морехода и, узнав в нем одного из игроков, тут же задиристо окликнули:

—  Кого потерял, морячок?

Сергей машинально, ни на секунду не задумавшись, ответил:

— Вас!

— Тогда присоединяйся… — сказал кто-то из девичьей тройки. И Сергей пошел провожать подруг до трамвайной остановки. Пока шли, познакомились и разговорились. Он узнал, что понравившуюся ему девушку зовут Вера, что они все трое — студентки мединститута, что моряки сегодня покорили всех своей игрой.

Вера, правда, была сдержаннее остальных, но время от времени бросала на Сергея внимательный, изучающий взгляд, и они как бы вели между собой безмолвный разговор. Хотя и он и она практически узнали лишь имена, им казалось, что они уже давно знакомы. Просто до сегодняшнего дня они не могли отыскать друг друга в окружающем их океане человеческих лиц.

На ближайшую субботу Сергей пригласил девушек в кино, пообещав зайти за ними в их обитель. На том и расстались. Подруг увез подошедший трамвай. Сергей же решил пройтись до Кузнечного и навестить тетку, к которой давно не заглядывал и которая могла бы ссудить ему до стипендии небольшую сумму.

Около двадцати трех часов он вернулся к себе в общежитие охваченный двойной радостью — от победы в соревнованиях на первенство города и от знакомства с девушкой по имени Вера. А еще ему хотелось во весь голос кричать: «Ура — волейболу!» Ведь именно благодаря этой спортивной игре Сергей стал студентом мореходки и встретился со своей любимой.

 

Такая разная любовь

Сергей с нетерпением ждал субботу, чтобы уволиться в город и снова увидеть Веру. Его задумчивость и некоторая отрешенность были особенно заметны на лекциях. Разумеется, приятели не преминули слегка подшучивать над ним. А Олег Тхоржевский, слывший среди однокурсников донжуаном, внушал:

— Уж коли ты влюбился, Серега, не подавай виду. Иначе окрутят тебя и будешь ходить на коротком поводке… Ни одна из этих цыпочек не стоит нашей мужской свободы.

Олег был среднего роста, смуглолиц, носил небольшие усики, следил за модой и пользовался успехом у слабого пола. Он быстро заводил знакомства, без особых усилий завоевывая женские сердца. Причем расставался со своими мимолетными привязанностями без переживаний и сожалений.

Жилось Олегу весело и вольготно. В учебе он никакого рвения не проявлял, за что его однажды разбирали на комсомольском собрании группы. По мнению Коли Комарова Тхоржевский — способный парень, но свои способности «направляет не в ту степь». Однако товарищеская разборка мало подействовала на Олега, свой образ жизни он не изменил.

Как-то Тхоржевский вернулся из увольнения с фонарем под глазом. Ребята, конечно, заинтересовались, откуда такая отметина, и стали допытываться у Олега, с кем он подрался. Тхоржевский сперва уходил от прямого ответа. Когда же его подзавели, признался, что решил подшутить над приятельницами, с которыми раньше проводил время. Они назойливо искали с ним встречи, постоянно звонили ему по телефону в общежитие, и это надоело ему.

Дабы покончить с прошлым раз и навсегда, Олег назначил своим бывшим подругам свидание на одно и то же время, в одном и том же месте — под часами у Дворца культуры промкооперации. Сам он в назначенный час подъехал туда на такси. Олег мог позволить себе подобную роскошь. Его отец был капитаном судна в Черноморском пароходстве и присылал сыну приличные суммы на карманные расходы.

Пересчитав явившихся на свидание девушек, ранее друг с другом совершенно не знакомых, Олег вылез из машины, подошел к ним и, не дав опомниться, обратился ко всем шестерым с довольно нагловатой речью:

— Уважаемые дамы! Поскольку вы все в сборе, имею честь заявить, что отныне и навсегда я прекращаю с каждой из вас любые отношения. Рекомендую поскорее забыть меня, а я забуду вас тотчас же. Не говорю вам — до свидания. Говорю — прощайте!

С достоинством откланявшись, Олег развернулся на сто восемьдесят градусов и направился к машине. Его поклонницы не сразу сообразили — затеял он маскарад или все абсолютно всерьез. Но одна, самая крупногабаритная, оказалась догадливее других. Она догнала любвеобильного экс-возлюбленного и с размаху влепила ему кулаком по физиономии.

Такси стояло рядом, и только это спасло Олега от хорошей взбучки, потому что остальные пять разгневанных девиц, сорвавшись с места в карьер, уже мчались к своему обольстителю. Тхоржевский мгновенно впрыгнул в салон машины и, как говорится, еле ноги унес.

Вообще Олег считал представительниц женского рода полными антиподами и чуть ли не врагами мужской половины человечества. Его любимым ходячим изречением было такое: «Все женщины непостоянны, а самая лучшая из них — змея». Он выдавал услышанные когда-то слова за цитату из трудов некоего великого философа, но какого так и не мог вспомнить. Несмотря на столь громкие и нелестные высказывания Олег в повседневной жизни проявлял большую слабость к прекрасному полу. Услышав от Сергея, что тот в субботу приглашен студентками мединститута в их общежитие, Олег тут же напросился в сопровождающие. Иначе, заявил он, Сергея без труда «захомутают» и заставят жениться.

Нагладив флотские брюки, надраив медные бляхи и пуговицы у шинелей, начистив до блеска ботинки, Сергей с Олегом отправились в гости. Присутствие рядом однокурсника подбадривало Зацепина. Однако он опасался, что словоохотливый Олег завладеет вниманием девчат, в том числе и Веры.

Едва моряки вошли в студенческое общежитие, Олег взял инициативу в свои руки. Он весьма галантно поприветствовал дежурную, сидевшую за столом в вестибюле, и, не моргнув глазом, соврал:

— Мы — проездом. Хотим повидать сестренку. Она живет в комнате тридцать три. Подскажите, пожалуйста, как туда пройти.

Дежурная посмотрела на двух аккуратных, обходительных морячков, приняла сказанное за чистую монету и ответила, что им нужно подняться на второй этаж.

Девушки находились у себя. Вера в легком домашнем платье, облегавшем ее стройную фигуру, выглядела еще привлекательнее, чем при первой встрече. Гладко зачесанные льняные волосы были заплетены в толстую косу. Голову она держала прямо и гордо. Сергей, увидев Веру, смутился, даже немного оцепенел. Он забыл познакомить Тхоржевского со студентками, и тот снова перехватил инициативу. Согнувшись в полупоклоне, Олег произнес:

— Здравствуйте, Ваши Высочества! Разрешите представить вам гардемарина Сергея Зацепина, который горит желанием получить у вас аудиенцию и познакомиться с одной из принцесс.

Сергей недоумевал — откуда берутся слова у Олега, не только нашедшего комплимент для каждой из девушек, но и заодно представившего самого себя.

По случаю визита моряков из соседней комнаты был принесен патефон, и начались танцы. Преуспевал снова Олег, протанцевавший со всеми девушками поочередно. Веру он пригласил последней.

Сергей сидел на стуле, заводил патефон, слушал музыку и смотрел на танцующих. Он поймал себя на том, что ему неприятно видеть, как Олег в танце попытался прижать к себе Веру. Впрочем, Сергей не говорил Тхоржевскому, кто из троих нравится ему больше, и это в какой-то мере оправдывало Олега, на которого Вера также произвела впечатление.

После танцев решили прогуляться. Тхоржевский и на улице продолжал развлекать девчат. Когда проходили мимо кинотеатра «Арс», девушки вспомнили, что Сергей в день знакомства с ними пообещал устроить культпоход в кино.

Зацепин тут же сбегал в кассу и купил на всех билеты. Кресло Сергея оказалось рядом с креслом Веры. Хотя сесть возле нее собирался Олег, но Вера, пропустив вперед подруг и обоих парней, сама выбрала себе место около Сергея. Тот сразу оживился, заулыбался и заговорил с нею. Олегу пришлось разместиться между подругами Веры.

Едва погас свет, Сергей стал смотреть не на экран, а на Верин профиль. Она, конечно, заметила это и, лукаво улыбнувшись, прошептала:

— Не надо так, Сережа…

Пальцами правой руки Вера легонько коснулась его щеки и заставила повернуться лицом к экрану. Лишь она опустила локоть на подлокотник, Сергей положил сверху на тонкую девичью кисть руки широкую мужскую ладонь.

Вера не пыталась освободить свою руку из его руки. Прикосновение друг к другу было приятно им, и, если Сергей чуть-чуть сжимал пальцы Веры, она отвечала ему таким же легким пожатием.

Когда на белом экране появились заключительные титры, Сергей очень сожалел, что кинокартина закончилась. Ему так не хотелось вставать, а больше всего не хотелось отпускать руку Веры. Фильм, рассказывавший о любви и о войне, о жизни и о смерти, сблизил их. Они поняли, что будут теперь встречаться как можно чаще. И напористое многословие Олега больше не действовало на Сергея раздражающе. Он знал, кого предпочла Вера.

Олег, привыкший к легким и быстрым победам над девушками, приумолк, обдумывая, кого же выбрать из оставшихся подружек, раз Вера показала ему от ворот поворот.

Проводив девушек до общежития, юноши поехали в мореходку. По дороге Олег заметил:

— А у тебя, Серега, губа не дура. Отхватил бабу, что надо. С такой можно отлично проводить время… где-нибудь в уютном уголке или на мягком диване.

Пошлости, сказанные по адресу Веры, покоробили Сергея. Он схватил Олега за отвороты шинели, притянул к себе и так посмотрел ему в глаза, что Олег не на шутку испугался. Он мгновенно отработал задним ходом:

— Чего ты?! Чего ты распсиховался?! Я же пошутил. Откуда я мог знать, что ты в нее так втрескался?!

Больше они не разговаривали до самого возвращения в свое общежитие.

С этого дня Сергей и Вера встречались регулярно. Ходили в кино, в театры, гуляли по городу, а однажды, в воскресенье, поехали на лыжную прогулку в Пушкин. Им не повезло: база по прокату лыж в тот день не работала. Тогда они решили просто погулять по Екатерининскому парку. Снега было немного, и можно было ходить не только по дорожкам, но и по полянам.

Они много бегали, резвясь как малые дети. Наконец на их пути оказалась беседка, стоявшая на горке. Не сговариваясь, они ринулись туда наперегонки. Сергей, конечно, опередил. Потом резко повернулся назад и пошел вниз, раскинув руки в стороны, как бы ловя Веру. Она с ходу влетела в его объятия.

Сергей еще ни разу не обнимал и не целовал Веру, опасаясь испортить их дружеские, доверительные отношения. Однако тут он не смог удержаться. Он крепко прижал к своей груди разрумяненную морозом девушку, и губы их встретились в долгом поцелуе. В голове у Сергея как-будто зашумело, точно после выпитого вина, в душе что-то перевернулось. Он не выпускал Веру из своих объятий и, не давая ей опомниться, покрывал поцелуями ее губы, щеки, глаза. Наконец Сергей остановился, перевел дух и произнес:

— Вера, любимая, какое счастье быть рядом с тобой!

Она отозвалась:

— Сережа, милый, я тоже люблю тебя.

Перед возвращением в Ленинград они зашли в кафе, заказали обед, взяли бутылку сухого вина и выпили за волейбол, за дружбу, за любовь.

Все сидевшие за соседними столиками мужчины обращали внимание на красивую девушку в белом свитере, с толстой полураспущенной косой, перекинутой на грудь, с покрытыми румянцем щеками. И это внимание не раздражало Сергея, а лишь льстило его самолюбию.

Выйдя из кафе, они сразу поехали домой. Сергей проводил Веру до ее общежития. На прощанье она поцеловала его в щеку и убежала к себе.

 

Дочь «врага народа»

Сергей и Вера были взрослые, совершеннолетние люди и могли стать мужем и женой, но они понимали: сначала надо закончить учебу. Поэтому, когда сокурсники, знавшие про их отношения, напоминали Сергею, чтобы не забыл пригласить на свадьбу, он отвечал: «До свадьбы еще далеко. Всему свое время!»

Шел 1938-й год, принесший трагедию в семьи многих тысяч военнослужащих. Однажды Вера не пришла на свидание. Сергей забеспокоился и поехал к ней в общежитие. Его уже хорошо знали дежурные и пропускали беспрепятственно. Он прошел прямо к Вере. Она была на месте, однако, к удивлению Сергея, никак не реагировала на его приход. Глаза ее были красные, заплаканные. Увидев Сергея, подруги Веры вышли из комнаты.

— Верочка, родная, что случилось? Почему ты плачешь? — спросил Сергей. Но она не могла говорить: слезы душили ее.

Сергей сел к Вере на кровать, предложил стакан с водой, потом обнял ее за вздрагивающие плечи, попросил успокоиться и рассказать все по порядку. Вера, всхлипывая, смогла только произнести: «Папу… папу арестовали».

Сергей не понимал, в чем дело. Вера всегда гордилась отцом. Он был кадровым командиром, участвовал в гражданской войне, воевал вместе с Якиром, был награжден именным оружием и двумя боевыми орденами. Последние годы отец служил в Минске, где проживал вместе со своей женой, от которой Вера и получила письмо с сообщением об аресте отца, объявленного «врагом народа».

До сих пор Сергей все известия об арестах воспринимал, как и большинство советских людей, однозначно. Он считал, что у Страны Советов действительно еще много внутренних врагов, что классовая борьба, как заявил товарищ Сталин, в период построения социализма не ослабевает, а усиливается. И правильно поступают соответствующие органы, арестовывая и карая врагов советской власти. Но так он считал до тех пор, пока происходящее в стране не коснулось его лично, пока «врагом народа» не был объявлен отец Веры, кристально чистой девушки, родителями которой могут быть только такие же кристально чистые люди.

— Вера, это ошибка! — твердо сказал Сергей. — Подожди: чекисты разберутся и правда восторжествует.

Однако Вера смотрела на случившееся более реалистично. Она заявила, что уходит из института и едет к маме в Минск.

— Но зачем же бросать институт, Верочка?

— Не хочу, чтобы меня постоянно попрекали и показывали на меня пальцем, как на дочь «врага народа».

Сергей начал понимать ее состояние. В тот вечер они много ходили по городу, словно Вера предчувствовала долгую разлуку с Ленинградом.

Был месяц май. Они зашли в свой любимый Ботанический сад, сели на скамейку и просидели там, обнявшись, всю ночь. Они молчали, говорили, опять молчали и опять говорили. Сергей накинул на Веру бушлат, прижал к себе и в который раз произнес:

— Рано или поздно, но мы должны быть с тобой вместе. Я люблю тебя. Люблю навечно!

Вера ничего не отвечала. Лишь однажды, все еще всхлипывая, сквозь слезы сказала:

— Сереженька, если ты женишься на мне, у тебя будут большие неприятности, не пустят в загранрейсы. А я не хочу делать плохо любимому человеку.

Сергей не находил слов для утешения, поэтому повторил снова:

— Мы должны быть вместе. Закончу мореходку и сразу поженимся. Обещай мне, Верочка, что дождешься меня. Скажи — да или нет?

Она молчала, но он продолжал настаивать и, наконец, услышал:

— Да, Сережа, да. Буду ждать тебя, хоть всю жизнь!

Назавтра Сергею предстояло уезжать в Астрахань на плавательскую практику, и сегодня был их последний совместный вечер. Им было невероятно трудно расставаться. Сергей проводил Веру до общежития, зашел в комнату, где никого уже не было, так как соседки Веры ушли в институт. Здесь они еще раз обнялись, и он ее крепко-крепко поцеловал. Потом Вера сама поцеловала Сергея и, решительно отпрянув, сказала:

— До свидания, родной! А может быть — прощай!

Сергей ушел, и Вера осталась одна.

 

Астраханская практика

На производственную практику Сергея направили вместе с Тхоржевским. Они добирались до Астрахани поездом, с пересадками, в течение четырех дней. Сергей был доволен, что едет не один. Как выяснилось, несмотря на предвзятые рассуждения Олега о женщинах, он все-таки оказался достаточно внимательным и отзывчивым по отношению к своим товарищам. А благодаря его умению быстро сходиться с людьми, оба моряка занимали в вагоне приличные места, и им не приходилось подолгу томиться на станциях, чтобы пересесть на очередной скорый или пассажирский поезд.

Олег не мог не заметить угнетенное состояние сокурсника и догадывался о возможных причинах этого. Не пытаясь задавать вопросы прямо в лоб, он все же решил расшевелить Сергея разговорами на тему о взаимоотношениях полов.

— Ты знаешь, Серега, — говорил Олег, — я давно пришел к выводу, что все зло на земле от женщин. Сколько достойных мужиков пропало из-за них: разочаровалось в жизни, спилось и свихнулось, погибло на дуэлях или в сражениях. Неслучайно почти в каждой книге рассказывается про любовь. Нет любви — нет книжки. А где любовь — там страсти, ревность, ссоры, убийства, самоубийства. Любовь, по-моему, как бы ни восхваляли ее поэты, самая страшная, самая заразная болезнь. И тот, кто страдает этой болезнью, пропащий человек. Вот ты, Сережа был веселым, жизнерадостным. А теперь? Весь ушел в переживания… Нет, никогда не позволю женщинам опутать меня! Ни за что не буду у них на поводке!

Сергей не захотел спорить с Олегом, понимая, что на сей раз тот оседлал любимого конька и развел доморощенную философию с целью отвлечь товарища от гнетущих его мыслей. Кроме того было бесполезно переубеждать человека, избалованного успехом у женщин и считающего себя знатоком женских сердец.

В отделе кадров пароходства, где студенты морского техникума предъявили направления на практику, им сказали, что с назначением на суда придется подождать два-три дня. Там же им дали адрес хозяйки дома, которая за небольшую плату сдавала жилье для командированных.

При доме был садовый участок и огород. Хозяйка, Анна Матвеевна, выглядела еще сравнительно молодой. Ее сыну-школьнику недавно исполнилось девять лет. Муж-геолог находился в экспедиции.

В комнате, сданной морякам, стояли диван и койка. Койку занял Сергей, а диван достался Олегу. Оба, устав с дороги, рано легли спать и быстро заснули. Когда около часа ночи Сергей пробудился, Олега на диване уже не было. Сергей встал, чтобы попить воды, и обошел весь дом. Кроме мальчика, крепко спящего в своей кровати, он никого не обнаружил. Напившись, Сергей вернулся и лег на койку снова. Вдруг через приоткрытое окно он услышал тихий разговор. Сергей без труда узнал голоса сокурсника и хозяйки дома. О чем они шептались — тоже было нетрудно представить. Ясно, что Олег, как всегда, не теряется при случае и выступает в своем привычном амплуа женского обольстителя.

Стремясь отвлечься, Сергей начал думать о Вере — где она теперь и что делает. Здесь, вдали от Ленинграда, он испытывал к девушке чувство сильной, непроходящей тоски. Потом пришли мысли о матери и об отце, к которым Сергей заехал на несколько часов по пути в Астрахань. Между прочим, Олег, верный себе, в это время обзванивал по телефону-автомату своих московских подружек и двух из них даже успел навестить. Мать Сергея хлопотала вокруг сына, будто наседка над цыплятами, угощая его разными кушаниями: салатом из капусты, солеными огурцами, сибирскими пельменями. Отец же больше расспрашивал про учебу, про спорт, про планы на будущее. О своем знакомстве с Верой Сергей промолчал.

Между тем голоса за окном совсем умолкли, и Сергей снова заснул. Ему приснилась Вера, такая же оживленная разрумянившаяся, как тогда на прогулке в Пушкине. Они обнимались, целовались и непрестанно повторяли волшебное слово «люблю».

Сергей встал спозаранок, задолго до того, как хозяйка позвала завтракать к накрытому столу. Олег продолжал спать. Видимо, он лег уже под утро, так как поднимался с дивана, разбуженный Сергеем, очень неохотно.

Позавтракав, оба поспешили в пароходство. Сергею повезло: он получил направление на судно. А Олегу предложили подождать еще несколько дней. Тот ничуть не расстроился, наоборот, обрадовался отсрочке. Здесь же, в здании управления пароходства, они расстались. Сергей, забрав выписку из приказа, направился прямо в порт, где у одного из причалов стоял пассажирский пароход «Ахундов» с двумя огромными гребными колесами по бортам. Судно курсировало между Астраханью и Баку, перевозя за рейс около ста пассажиров. Экипаж, куда Сергея определили масленщиком в машинное отделение, насчитывал пятьдесят человек.

Механик на пароходе был один. Звали его Закир Мухтарович. Он плавал по всей Волге еще до революции. Родом Закир Мухтарович был из казахов. Его отец бурлачил на Волге, тянул лямку с бечевой, ступая босыми ногами по берегу реки. Именно отец заставил мальчика ходить в школу, приобщиться к технике. С молодых лет плавая на судах, Закир был сначала кочегаром, затем стал масленщиком, машинистом и потом уже дорос до механика. Доброжелательный и трудолюбивый по своей натуре, он благоволил к подчиненным, обладавшим цепкой памятью и умелыми руками. Сергей пришелся ему по душе как старательный и толковый работник.

Однажды, когда пароход «Ахундов» стоял у причала в Баку, произошел такой случай. Посадка пассажиров закончилась, и судно собиралось отплывать. В машине все было готово к отходу, но как на грех, Закир Мухтарович перебрав спиртного, беспробудно спал в кубрике. С капитанского мостика по переговорной трубе уже поступила команда «Готовсь!», а вслед за нею «Малый ход вперед!» Около поста управления главной паровой машиной, где надлежало находиться механику, кроме Сергея никого не было. Он не решался давать ход, хотя в присутствии Закира Мухтаровича не раз проделывал это и мог не только увеличивать или уменьшать обороты, но и реверсировать двигатель.

С мостика громко и раздраженно спросили:

— В машине — спите что ли!?

И тогда Сергей, отрепетовав машинным телеграфом «малый ход вперед», выполнил команду с мостика. Потом, спустя несколько минут, последовало распоряжение увеличить  ход до среднего, и Сергей добавил машине оборотов.

Когда «Ахундов», шипя паром и загребая воду плицами колес, вышел из гавани в открытое море, наконец появился взъерошенный Закир Мухтарович. Сперва он хотел раскричаться, но убедившись, что все делалось правильно, по инструкции, сказал Сергею:

— Молодец, парень! Соображаешь. Перевожу тебя из масленщиков в машинисты.

Происшедшее сдружило Сергея с Закиром Мухтаровичем, который стал относиться к практиканту как к собственному сыну. Своей семьи у старого моряка не было. Его жена и двое детей погибли от холеры в конце гражданской войны. В тот год голод охватил все Поволжье, умирали многие тысячи. И хотя с тех пор прошло без малого два десятка лет, новой семьи механик так и не завел.

Четыре месяца практики пролетели незаметно. Закир Мухтарович не хотел отпускать Сергея, предлагал ему работать на «Ахундове»:

— Чего тебе учиться? Ты и так уже готовый машинист!

Но Сергея тянуло в Ленинград. Его очень беспокоило, что от Веры не пришло ни одного письма.

В Астрахани Сергей опять встретился с Олегом. Настроение у того было преотличное. Даже не требовалось спрашивать. в чем он тут практиковался больше всего. Олег сделал рейс на каком-то «грузовике», а потом работал на пристани, что его вполне устраивало. Жил он как у Христа за пазухой. Анна Матвеевна кормила его, обстирывала, и он ни в чем не знал нужды.

Практика закончилась. Обратный путь до Ленинграда прошел без каких-либо приключений. Сергей в основном смотрел в окно вагона, поражаясь бескрайним просторам своей страны. А Олег, как обычно, болтал с попутчиками и попутчицами, пудря им мозги морской романтикой.

В Ленинграде Сергей прежде всего заглянул к тетке на Кузнечный. Она уже заждалась племянника и даже беспокоилась из-за столь долгого отсутствия. Тетке не терпелось рассказать ему некоторые фабричные новости, но Сергея интересовало одно: приходили ли для него письма от Веры, которой он дал адрес тетки.

Узнав, что писем не было, Сергей чрезвычайно огорчился. Он готов был сам поехать в Минск, однако осуществить сейчас подобное намерение не мог. У него намечалась еще одна практика — на сей раз на парусном судне «Товарищ». Для Сергея это была внеплановая практика, так как его по личной просьбе перевели на судоводительское отделение мореходки.

 

Плавание под парусами

Трехмачтовый парусник «Товарищ» стоял в Одессе и готовился к переходу в Америку. Сергей впервые оказался на подобном судне. Однако ему сначала не повезло: вместо матросской практики Сергей попал на камбуз. Он усердно чистил картошку, драил палубу, выполнял другие обязанности, не требующие особой квалификации.

После паровика «Ахундова» здесь все было необычно. Правда, «Товарищ» имел небольшой двигатель, работающий на дизельном топливе, но его запускали лишь при швартовках и отшвартовках или в каких-либо сложных ситуациях. А обычно судно двигалось при помощи парусов.

Подготовка к рейсу через океан продолжалась второй месяц. Готовилось не только судно, готовился и экипаж, и практиканты из нескольких морских учебных заведений страны. За рубежом предполагались спортивные состязания, в частности по волейболу, и выступления художественной самодеятельности моряков.

Стоял сентябрь. День отхода был солнечный, теплый. На причале, неподалеку от знаменитой Потемкинской лестницы, собралась большая толпа провожающих. Под звуки бодрого марша, исполняемого духовым оркестром, «Товарищ» отошел от причальной стенки и покинул Одесскую гавань. Еле слышно работал двигатель.

Выйдя в море, двигатель заглушили и поставили паруса. Стало непривычно тихо. Скорость судна увеличилась. Попутный ветер и огромные белые крылья несли судно вперед к турецким проливам. Вне видимости берегов порой казалось, что парусник стоит на месте, и только кильватерная струя за кормой свидетельствовала, что он движется.

Сравнительно спокойно миновали Босфор, Мраморное море, Дарданеллы, Эгейское море и вышли в Средиземное. Сергей, никогда раньше не бывавший в этих краях, в свободное время выходил на палубу полюбоваться морскими| пейзажами, особенно заходом солнца, а также подышать полной грудью свежим, влажным воздухом.

Перед выходом в Атлантику «Товарищ» зашел в порты Неаполь и Гибралтар. На Сергея самое большое впечатление произвел Неаполь, увиденный с высоты салинговой площадки грот-мачты, куда Зацепин забрался вместе с другими практикантами.

Рядом с городом возвышался знаменитый вулкан Везувий, который на заре новой эры мощным выдохом пепла засыпал города Помпеи и Геркуланум, приютившиеся у его подножья. Тем не менее жители Неаполя об этом не думали, город жил своей обычной жизнью и приветливо встретил советских моряков. Многие итальянцы побывали на борту парусника, по достоинству оценив русское гостеприимство.

После ухода из Неаполя продолжалось плавание галсами по Средиземному морю. Однажды, стоя на палубе, Сергей размечтался и не заметил, как к нему подошел боцман парусника Ираклий Иванович Тябин, которого все на судне называли «Голубчик». Голубчиком его прозвали потому, что он к каждому обращался с этим своим любимым словом. О возрасте боцмана может дать представление такая деталь из его биографии: Ираклий Иванович, уже являясь отцом семейства, был очевидцем восстания на броненосце «Потемкин».

Подойдя к Сергею, старый моряк спросил:

— Отдыхаешь, голубчик?

— Да вот вышел подышать свежим воздухом.

— Дыши, дыши, голубчик. Наслаждайся, пока на море не штормит.

Они постояли вместе, помолчали. Вдруг Ираклий Иванович сказал:

— Слушай, голубчик. Я тебя здесь не первый раз вижу и всегда ты какой-то грустный. С девицей своей не поладил или что?

Сергей не стал отрицать:

— Да, есть у меня любимая девушка, но почему-то не отвечает на письма. Знаю, что любит, а не пишет и все тут.

— Э, голубчик, чего только в жизни не бывает. Я на своем веку повидал разных женщин. Одни не могут без мужчины дня прожить. Другие умеют ждать годами. С первыми нам, морякам, лучше не связывать свою судьбу.

Ираклий Иванович немного помолчал, затем продолжил:

— Вот вторая моя жена — Матренушка — ждала меня, без вести пропавшего, поболе трех лет. Первая-то жена умерла в десятом еще годе. А осенью четырнадцатого, значит, потопил нас германец на Черном море. Мне чудом удалось выбраться с тонущего буксира. Потом подобрал меня немецкий сторожевик, и я оказался в плену.

Только весной 1918-го, когда удалось замириться с Германией, я освободился. Возвращался домой без всякой надежды увидеть жену. Думал — похоронила она меня и снова вышла замуж. Ведь прожили мы вместе всего-то одно лето. Она и осталась, когда меня призвали, у своих родителей, в домике на окраине Одессы. Подхожу я туда, и сердце замирает. Думаю, кто встретит — родная жена или чужой человек. Было раннее утро, но мать ее уже суетилась по хозяйству. Увидела меня в открытое окно да как закричит: «Вставай, Матрена! Никак Ираклий к тебе вернулся!»

А та еще спала в постели. Услышала мое имя, вскочила, как ошпаренная, и прямо в исподнем выбежала на улицу.

Народу уже немало появилось — кто коров на выгон провожал, кто в город на работу спешил. А моя Матренушка, босая, непричесанная, со слезами на глазах, в одной нательной рубашке, бежит ко мне. Сбросил я свою котомку с плеч и тоже кинулся к ней навстречу. Она так крепко обхватила меня за шею — не оторвать. Поднял я ее на руки и так, на руках, внес в дом. Ну, что там дальше было — не стану рассказывать. Короче говоря, Матренушка оказалась настоящей морячкой.

Вот как в жизни бывает, голубчик. А писем от нее я тоже ведь не получал. Ни одного…

После этого разговора у Сергея стало легче на душе. Отношение к боцману изменилось. Зацепин больше не обижался, что его загнали на камбуз. Теперь Сергею было стыдно за своих товарищей, за их шутки над старым боцманом, у которого было плохое зрение и из-за этого случались конфузы.

Как-то один из практикантов сказал Голубчику:

— Ираклий Иванович, курсант Бузин забрался на грот-мачту и не хочет слезать обратно. Что делать?

Боцман подошел к грот-мачте, затем, задрав голову, громко проговорил:

— Бузин, голубчик, сейчас же слезай вниз!

Но никто не отвечал боцману и не спускался с мачты. Старик рассвирепел, начал ругаться. В этот момент мимо проходил капитан парусника. Он поинтересовался:

— Ты что шумишь, Ираклий?

— Да вон там наверху сидит паршивец Бузин и не хочет спускаться на палубу!

— Какой еще Бузин? Он у нас один и сейчас стоит на руле. А на мачте никого нет.

Голубчик догадался, что его разыграли. Он извинился перед капитаном и расстроенный ушел к себе.

Если раньше Сергей безразлично относился к подобным розыгрышам, то после разговора с Ираклием Ивановичем он не позволял никому шутить подобным образом над старым моряком.

Вскоре Сергея перевели с камбуза на палубу. Вместе с другими практикантами он стал учиться, как быстро забираться на мачты и на реи, как ставить и убирать паруса! Работа эта требовала ловкости, смелости, силы, сноровки, чего Сергею было не занимать.

Наконец вошли в Атлантический океан. Многие практиканты укачивались еще в Средиземном море, и таких Ираклий Иванович мягко вышучивал:

— Какой же ты моряк?! — говорил боцман практиканту, заболевшему морской болезнью. — Ты не моряк, а кисейная барышня. Если пасуешь перед Средиземным морем, что ж будет в океане?

И тут же Ираклий Иванович давал практические советы, как лучше справиться с этим недугом:

— Больше двигайся! Делай свое дело и не думай, что тебя качает.

Сергей не укачивался. Но от непривычной работы с парусами сильно уставал. После вахты он валился на койку и спал мертвецким сном.

Сергей и Ираклий Иванович были теперь друзьями. Сергей с усердием учился у опытного боцмана искусству морской практики, часто задавал вопросы и с вниманием выслушивал ответы. Позднее, сам став боцманом, Сергей не раз вспоминал добрым словом старого моряка, от которого многому научился и многое приобрел.

Океан пересекли благополучно. И вот парусник «Товарищ» уже швартуется в порту Нью-Йорк. На причале много встречающих американцев, у которых советское судно вызывает большой интерес.

После оформления прихода первыми гостями судна стали курсанты морских училищ США. Сергей стоял на вахте у парадного трапа и встречал их. Американцы были дружелюбны, приветливы, первыми протягивали руки для рукопожатия.

Потом был нанесен ответный визит наших практикантов в здешний морской колледж. При этом в спортзале училища состоялась волейбольная встреча советских и американских моряков, в которой, конечно же, участвовал и Сергей. Американские волейболисты были одеты в красочные спортивные костюмы, держались несколько развязно и самоуверенно. Но как игроки они оказались слабее и проиграли четыре партии из пяти. Каждый из американцев больше бил на эффект и хотел прежде всего продемонстрировать болельщикам свои индивидуальные качества, а наши волейболисты продемонстрировали класс коллективной игры.

В заключение программы пребывания российских моряков в Нью-Йорке их возили на автобусах по городу, знакомили с достопримечательностями. Огромный город произвел на Сергея ошеломляющее впечатление. Хотя он и сам родился и прожил детские годы в Москве, где немало сооружений поражающих воображение простого человека. Но то, что он увидел в Нью-Йорке не поддавалось никакому сравнению: огромные небоскребы, которые своими крышами в пасмурную погоду врезаются в кучевые облака, нескончаемые потоки транспорта, движение под землей, наземный транспорт, оригинальная эстакадная дорога. Удивил его и Гарлем, где проживают одни негры. Побывали они и на знаменитом Бродвее, на 42-й авеню, где сконцентрированы наркоманы, проститутки.

Нет, Нью-Йорк ему не понравился. Скорее домой!

Обратный путь оказался короче по времени. Помогал попутный ветер. Погода была сносной, а скорость движения хорошей.

Жители Одессы организовали торжественную встречу «Товарища». А на следующий день практикантам из Ленинградского морского техникума разрешили возвратиться в свою мореходку, чтобы продолжать учебу.

Сергей тепло распрощался с Ираклием Ивановичем и вскоре прибыл в город на Неве, сделавшийся для него родным.

 

Свидание с любимой

В Ленинграде Сергей прежде всего забежал к тетке, но от Веры по-прежнему не было никаких известий. Тогда он решил обратиться к начальнику техникума с просьбой освободить на несколько дней от занятий. Причину изложил устно. Разрешение Зацепин получил сразу же и немедля, ближайшим поездом, уехал в Минск. Все мысли Сергея были сосредоточены на одном: что с Верой? Почему она молчит? Ведь прошло уже больше полугода, как они расстались в Ленинграде.

Вера была всюду: в мореходке на лекциях она сидела рядом с Сергеем, при волейбольных баталиях находилась среди зрителей, болела за него, в кинозале она непременно занимала соседнее место и во время сеанса он буквально ощущал ее присутствие. Причем однажды получился конфуз. Сергей настолько размечтался о Вере, что взял за кисть руку соседки, сжал ее пальцы, а потом повернул голову и увидел удивленное лицо какой-то весьма интеллигентной старушки. Та ему ничего не сказала, но улыбнулась, видимо угадав причины ошибки.

Сергей боялся одного: не заболела ли Вера. Ему совсем не приходило в голову, что она могла познакомиться с кем-то другим и даже могла выйти замуж.

В Минске по адресу, который ему оставила Вера, ее не оказалось. Новые жильцы квартиры не знали, куда выехали Строчкины, и посоветовали обратиться в адресное бюро. Сергей волновался: неужели Вера со своей мамой переехала в другой город.

Девушка из киоска «Справки» куда то позвонила и что то написала на бумажке. Сергей нетерпеливо спросил:

— Так живет такая в Минске или нет?

Девушка, повысив голос, ответила:

— Гражданин, вы умеете читать? Я же дала нам адрес! Что вы еще хотите? Не задерживайте очередь!

Сергей не обратил внимания на грубоватый тон ответа, схватил листок, жадно прочитал написанное. Когда он остановил такси и, сев в салон, назвал адрес, шофер удивился:

— Это за углом направо, метров двести…

Но Сергей все равно потребовал отвезти туда. Выйдя из машины, он попросил водителя немного подождать. Вдруг Веры нет дома.

Двери открыла соседка по квартире, пожилая женщина приятной наружности. Она сказала, что Вера еще на работе.

— А где же ее мама?

Об этом соседка ничего не знала, так как Вера ей не рассказывала о себе и вообще, по мнению соседки, Вера не слишком-то разговорчива. Сергей торопливо записал служебный адрес, радуясь тому, что не отпустил такси.

Через четверть часа он был в городской больнице. Там ему сказали, что Вера Владимировна сейчас в операционной и освободится примерно через сорок-пятьдесят минут.

Минуты, оставшиеся до встречи с любимой, показались Сергею вечностью. А Вере уже передали о человеке в морской форме, который ожидает ее в коридоре.

Открылась дверь и первой из операционной выбежали Вера. Она не шла, она летела. И вот они в объятиях друг друга.

Вера от радости всплакнула. Проходя мимо нее, седой профессор, руководивший операцией, улыбнулся и заметил сопровождающим:

— Думаю, здесь обойдутся без врача. Поплакать иногда полезно.

Кивнув молодым людям, профессор пошел со свитой дальше.

Сергей всматривался в лицо любимой. Вера повзрослела, но оставалась такой же привлекательной. Только не было того лучистого блеска в глазах, так нравившегося Сергею.

И вот они идут по улице и Вера, не дожидаясь вопросов рассказывает ему о себе:

— Сережа, милый, не сердись на мое молчание. Мне было так тяжело. О папе никаких известий. Мама из-за переживаний заболела и умерла. Я хотела уехать из Минска, но зная, что ты непременно сюда приедешь, осталась тут, устроилась в больницу медсестрой. Я очень ждала тебя, Сережа. Спасибо, что приехал. Ближе чем ты у меня никого нет…

От этих слов Сергею сжало горло и он ответил:

— Верочка, ты тоже самый дорогой мне человек.

По дороге они купили в магазине бутылку шампанского и еды. Придя домой к Вере, вместе приготовили ужин, потом сели за стол. Сергей раскупорил бутылку и налил шипящее вино в бокалы:

— За нашу встречу! За нашу любовь!

Они выпили шампанского и поцеловались. Им было очень уютно в этой маленькой комнате, которая была обставлена более чем скромно. Аккуратно прибранная кровать, тумбочка, полка с книгами, стол и два стула. Вот и вся обстановка. Вера сказала, что в их прежней большой квартире мебель была казенной и осталась там.

Влюбленные просидели до полуночи, но так и не смогли наговориться. Сергей, взглянув на будильник, нерешительно спросил:

— Вера, может мне уйти в гостиницу?

Она спокойно, как о давно решенном, сказала:

— Не надо никуда уходить…

— Но я еще не твой муж, а ты еще не моя жена.

— Сережа, ты самый дорогой для меня человек на всем белом свете и я хочу, чтобы ты остался.

Она сняла один матрас с кровати и положила его на пол. Приготовив постели, Вера спросила:

— Ты куда ляжешь?

Сергей ответил, что, конечно, на пол. Затем она попросила отвернуться и разделась. Сергей разделся тоже. Некоторое время они лежали молча. Каждый думал друг о друге. Потом Вера сказала:

— Сережа, подойди ко мне и сядь на стул рядом.

Он выполнил эту просьбу.

Тогда Вера взяла его за руки и прижала их к своей груди:

— У меня сейчас выскочит сердце. Послушай, как оно бьется.

Сергей нежно поцеловал Веру и понял: сейчас должно произойти то, что изменит их отношения, сделает мужем и женой. Сергей лёг рядом с Верой, они крепко обнялись и тела их слились в одно целое.

Сергей спал долго. Очнувшись ото сна, он побоялся сразу разомкнуть веки. Вдруг все случившееся ему просто приснилось? Он потрогал рукой место, где лежала Вера. Её там не было. Сергей мгновенно открыл глаза и увидел Веру, склонившуюся над ним. Она уже оделась, приготовила завтрак и собралась будить Сергея.

Сидя за столом, они весело болтали обо всем и ни о чем, избегая говорить о происшедшем. Неожиданно Сергей выпалил:

— Вера! Нам нужно пойти в ЗАГС. После всего, что произошло, мы фактически стали мужем и женой. Остается только узаконить наши отношения.

Вера ответила ему так:

— Мы оба любим друг друга. Вот что самое главное и что уже узаконило наши новые отношения.

Она не напомнила про арест отца и про сложности, которые возникнут у того, кто женится на дочери «врага народа». Но Сергей понимал, почему Вера отказывалась пойти в ЗАГС. Чтобы не растравлять ее приутихшую боль о родителях, он не стал настаивать на своем:

— Да, любимая. Я согласен с тобой. Но как только закончу мореходку и получу направление на работу, ты приедешь ко мне. И тогда мы пойдем в ЗАГС и распишемся.

— Конечно, распишемся, — подтвердила Вера. Однако произнесла она эти слова тоном, дающим понять, что все это для нее формальность, без которой можно вполне обойтись.

Трое суток в Минске пролетели для Сергея будто один день. Настал час расставания. До вокзала они шли неспеша, разговаривали, даже шутили. На перроне вдруг у обоих защемило в груди. Разговаривать стало трудно, нужные слова куда-то исчезли.

У вагона Сергей сказал:

— Давай простимся здесь и не станем мучить друг друга перронным ожиданием. Помни, всегда помни: пока я живу, ты и только ты будешь мне самым близким и дорогих человеком. Спасибо тебе, что ты есть. Спасибо за твою любовь, за преданность, за доверие. До свидания, любимая?! Жди меня!

Сергей обнял Веру за плечи и крепко притянул к себе. Она приподнялась на носках, обхватила его за шею руками и, поцеловав, прошептала:

— Буду ждать, Сереженька. Всегда буду ждать…

Сергей оторвал ее от себя и решительно, не оглядываясь, шагнул в вагон. Вера несколько секунд смотрела ему вслед, затем повернулась и пошла по перрону на выход.

 

Накануне большой войны

Вера сдержала свое обещание регулярно писать Сергею. И теперь, когда он забегал в дни увольнений к тетке или возвращался с практики, в комнате на Кузнечном всегда ждала его пачка писем. Они скорее напоминали отчеты об ежедневных делах. Часто рассказ о каких-либо событиях из жизни Веры и коллектива, где она работала, повторялся, тем не менее Сергей каждое письмо читал с большим интересом и по нескольку раз. Вера не была скупой на ласковые слова, хотя знала меру, и Сергей по достоинству оценил ее девичью сдержанность. И он, и она надеялись на скорую встречу, но возникли чрезвычайные обстоятельства, которые нарушили их планы.

30 ноября 1939 года началась война с Финляндией. Сергею пришлось прервать учебу. Его призвали в Военно-Морской Флот и направили служить матросом на боевой тральщик.

От Веры письма стали приходить реже. В последнем из них она сообщала, что уходит добровольно в действующую армию. По этому поводу Вера писала: «Милый Сережа! Ты должен меня понять и одобрить мое решение. Я здоровая, сильная женщина. Детей у нас с тобой пока нет. А фронту сейчас очень нужны медсестры. Ты сам теперь на военной службе и, надеюсь, представляешь обстановку. Мы встретимся после войны. Чтобы приблизить время нашей встречи, я и попросила послать меня в военно-полевой госпиталь. Кроме того хочется доказать, что несмотря известное тебе несчастье с моим отцом, я остаюсь верной дочерью своей страны. До свидания, мой родной и любимый Сергей Сергеевич! Твоя и только твоя Вера!»

Сергею было бы много спокойнее, если бы Вера осталась в Минске. Но он понимал: девушка с ее характером, осознающая себя взрослой женщиной, иначе поступить не могла. Видимо, поэтому она и назвала его впервые в письме по имени и отчеству, тем самым подчеркнув, что они стали ответственными не только за свои личные дела, но и за все происходящее на земле. Ему понравились также слова Веры: «Детей у нас с тобой пока нет». Значит, она считает его и себя мужем и женой, одной семьей. Сергею было радостно читать такое письмо, и он гордился своей избранницей.

Служба на тральщике, который базировался на городок Рамбов, как нередко называли военные моряки Ораниенбаум, проходила спокойно и размеренно. Война была зимней, зима была суровой, ледовая обстановка сложной и тральщики в основном находились на своей базе. Сергею даже иногда удавалось получать увольнительную, и он отправлялся тогда к тетке на Кузнечный за письмами от Веры, от родителей, от товарищей по мореходке.

Война с Финляндией закончилась в марте 1940-го, но Сергея уволили с военной службы лишь в конце лета. Вера продолжала оставаться в госпитале и со дня на день ожидала демобилизации.

Сергей считал, что с учебой придется подождать. В Балтийском государственном морском пароходстве набирали работников в плавсостав, и Зацепин пришел в отдел кадров. Там за него уцепились как за опытного моряка. Без проволочек назначили боцманом на старый пароход «Большевик».

Палубная команда «Большевика» была небольшая, всего четыре матроса и пятый — сам боцман. Свое боцманское дело Сергей Сергеевич любил, ему нравилось наводить порядок в своем заведовании: швартовые концы, краски, кисти, две спасательные шлюпки — все было всегда в образцовом порядке. Стоянки, вахты на якорях, в узкостях тоже не вызывали у него больших трудностей.

С матросами он находил общий язык. У него всегда завязывались с ними откровенные отношения, часто в свободное от вахты время происходили задушевные разговоры. Сергей, будучи опытным моряком, учил как лучше бросать швартовые концы, как быстро завязать морской узел, красить борт судна.

Как-то постепенно Сергей Сергеевич становился воспитателем матросов. Они с ним советовались по своим житейским делам.

Была поздняя осень. Пароход отправлялся на этот раз в каботажный рейс. При выходе из Морского канала, в районе Угольной Гавани из-за сильных ранних морозов образовался довольно толстый лед. Преодолеть его было не под силу. Пароход затерло во льдах. Встали рядом с берегом. На запрос капитана выслать буксир, из пароходства ответили, что буксир дадут не раньше, чем через сутки, мол есть суда поважнее.

К Сергею подошел молодой матрос Слава Мышкин. Он год назад женился, страстно любил свою молодую красивую Раю. И теперь любой рейс, особенно дальнего плавания, был для него наполнен переживаниями. Очень он боялся за свою красавицу жену, объясняя, что они, мужики, к ней липнут. И не упускал ни малейшей возможности ненадолго сбегать домой. И в этот раз он попросил боцмана отпустив его, хотя бы на несколько часов.

— Я тебя понимаю, Слава, — ответил Сергей, — тебе хочется навестить молодуху, но мы уже считаемся в рейсе. По правилам сходить с борта судна запрещено. Надо спросить капитана.

— Сергей Сергеевич, сходите к капитану. Попросите за меня. Вам он не откажет.

Сергей пошел к капитану. Добро было получено.

— Давай, Слава, дуй к своей красавице, — напутствовал Сергей молодого матроса. — Обрадуй неожиданным визитом.

Под страховкой товарищей Слава по штормтрапу спустился на лед…

Его неожиданно раннее возвращение удивило матросов. Они засыпали его вопросами. Он угрюмо молчал. Не раздеваясь бросился в койку, накрыл голову подушкой.

Сергей догадался в чем дело и приставать к нему запретил.

— Пусть в себя придет. Сам все расскажет.

Он оказался прав. Успокоившись, Слава поднялся, спустил ноги с койки и заговорил.

По льду до берега он добрался нормально. Тридцать пятого трамвая долго ждать не пришлось. Бегом до дома, бегом через двор, бегом на третий этаж. У дверей комнаты остановился перевести дух, и насторожился. За дверью разговаривали. Он прислушался. На голос Раи отвечал мужчина. «Значит, мужики правы, — мелькнула мысль. — И к ней кто-то прилип!»

Он быстро открыл дверь и замер у порога. Предчувствие не обмануло. В постели, рядом с женой он увидел незнакомого парня.

Кулаки сжались сами собой. Напруженное тело рванулось к кровати. Но Слава сдержал себя. Ведь он дал боцману слово! Проломив кулаком дверцу шкафа, и, таким образом разрядив злость, Слава выбежал из комнаты.

Матросы слушали с сочувствием и возмущением. Яростно клеймили все женское племя. И такие они, и сякие. И жизнь ломают, и страдать молодых людей заставляют. Из-за одной такой стервы так убивается хороший парень Слава.

Когда высказались все, Сергей подошел к Славе.

— Давай, выйдем, поговорим.

Он привел Славу на бак и присел на бухту троса.

— Ну, что будешь делать, парень? — сочувственно спросил боцман.

— Не знаю! — еле слышно ответил Слава. — Немного подождав, добавил, — все дело в том, что несмотря на эту грязь, на хахаля, я ее по-прежнему люблю.

— Вот что, Слава, я понимаю, тебе сейчас нелегко, и советовать всегда легче, чем самому все это пережить и принять трудное решение. Но я все-таки тебя поопытнее в житейских делах. Тебе, несмотря ни на что, надо взять себя в руки и продолжать трудиться. Труд во все времена был хорошим лекарством от всех болезней. И в любовных делах тоже.

А теперь в отношении твоей Раи и всех женщин на Земле. Я не собираюсь ни винить, ни оправдывать ни Раю, ни женщин вообще. И мужчины, и женщины бывают хорошими и плохими, верными и неверными. И кто из них лучше — можно спорить вечно.

— Я с этим, конечно, согласен, — сказал Слава.

— Но я тебе еще вот что скажу. У меня есть один знакомый доктор. Мы с ним нередко говорили на тему взаимоотношений мужчины и женщины. Так вот, он всегда утверждал, что примерно семьдесят пять процентов женщин не могут жить долго без мужчин. По-русски говоря, они начинают беситься. И, если в это время кто-то из мужчин подойдет и уделит внимание, скажет пару комплиментов, обласкает, то такие женщины, как правило, не отказываются от знакомства. Как ни странно, женщины в первую очередь влюбляются ушами. Когда им говорят приятные слова, к примеру, что она самая красивая, самая стройная и вообще она самая, самая…, то женщина, сильно соскучившаяся по мужчине, клюет на подвернувшегося ловеласа. И здесь ничего не поделаешь. Такова их природа. Видимо и твоя Рая не может долго терпеть отсутствия мужчины. В один из твоих длительных рейсов она и познакомилась со своим любовником.

Слава опустил голову, горько вздохнул, а Сергей продолжал:

— Знаешь, Слава, тебе по-серьезному трудно что-либо порекомендовать.

Я повторюсь, но скажу: «Надо трудиться». Кстати, женщины, которые трудятся, реже изменяют своим мужьям. И это вполне понятно. Если она за целый день наработается, устанет, то уже ни на кого смотреть не хочется.

— Видимо, так, — согласился Слава.

— Насколько мне известно, твоя Рая нигде не работает. Ты же сам ей запретил. Я помню, ты мне говорил, зачем ей работать за гроши. Привезу плащ, куртку или еще что продам и можно жить. Не так ли?

— Да, было такое.

— Ну вот видишь. Значит есть и твоя доля вины. Молодая интересная женщина. Сытая, одетая, горячая натура, она всегда будет иметь вид сексуальной озабоченности. Это заметно по их лицу. По томным взглядам, бросаемым на красивых мужчин.

— Да, Сергей Сергеевич, я, действительно ее баловал. Она же собиралась пойти на швейную фабрику, но я запретил.

— Вот и хорошо, что ты сам понимаешь. Надо тебе подумать, Слава, о переходе на береговую работу. Если хочешь семью сохранить и решишься простить жену. Но это, конечно, ты сам решай. Важно то, что в тебе есть самокритичность. Когда человек критически оценивает свои поступки, и не боится признать ошибки, промахи, то я считаю, что из такого человека будет толк. А тот, кто видит недостатки только других, а своих не замечает, то такие люди просто опасны для семьи, для коллектива, да и в целом для общества.

— Тогда что же мне делать? — уже спокойнее сказал Слава.

— Если ты действительно ее любишь, то тебе надо простить ее, бросить плавать, устроиться на работу и никогда надолго не разлучаться.

— Спасибо, Сергей Сергеевич, за беседу. Я подумаю. Но я привык к морю. Здесь мое любимое дело.

— Ну, это уж ты, мой друг, сам выбирай. Или море или любовь. Можешь продолжать плавать, но тогда должен смириться, что в твое отсутствие Рая обнимается и целуется с кем-то другим.

— Ну уж нет! На это я не согласен.

— Тогда, Слава, кончай плавать и переходи на берег. Заводите детей и вместе воспитывайте. Пусть денежное положение будет похуже, но зато сохранишь любовь и семью.

— Спасибо, Сергей Сергеевич. Я подумаю.

Закончив трудный разговор, они пошли спать.

Сергей не мог заснуть еще долго. У него у самого щемило сердце по Вере. Она по роду своей службы постоянно находилась среди мужчин. Она не раз писала, что к ней проявляют внимание и врачи, и выздоравливающие больные. Что наслушалась от них и комплиментов, и пошлостей. Бывали и настойчивые приставания, попытки объясниться в любви, но она всякий раз ставила наглецов на место. Вера успокаивала Сергея Сергеевича. Ей некогда смотреть на других мужчин. Она за день так набегается из палаты в палату, то к одному больному, то к другому, то укол, то перевязка, что к концу дня еле добирается до своей койки и падает замертво…

Рейс продолжался почти три месяца. От Веры на судно пришла телеграмма, сообщавшая, что она демобилизуется, после чего поедет в Минск, и там будет ждать Сергея.

С возвращением из рейса боцмана Зацепина вызвали в отдел кадров пароходства и предложили командировку в Германию, в Гамбург, где предстояло принять для Морфлота двенадцать землечерпалок. На вопрос, когда ехать, ему ответили, — завтра. Однако Сергей уговорил начальника отдела кадров отпустить его на несколько дней в Минск по семейным обстоятельствам. Для этой поездки ему дали пять дней вместе с дорогой туда и обратно. А в Гамбург решили отправить его одного на попутном судне.

Уточнив расписание движения поездов из Ленинграда на Минск и купив проездной билет, Сергей в радостном настроении помчался на Кузнечный переулок. Тетка оказалась дома и встретила его упреками:

— Сережа, что ж ты родную тетку обманываешь?

— Откуда ты взяла, тетя Аня? Я никогда тебя не обманывал. Может, не про все рассказывал, считая, что тебя не все интересно.

— Нет, дорогой племянничек. Когда речь идет о твоей судьбе, меня все интересует и все волнует.

— Так в чем же дело? Что случилось?

Он знал, что тетка была нелюбопытной и если уж она предъявляет претензии, то, видимо, не без оснований.

Пожурив племянника, тетя, наконец, рассказала:

— Как-то в твое отсутствие в квартиру позвонили. Я пошла на звонок. Открываю и вижу: стоит на площадки молодая, интересная женщина в военной форме. Она у меня спросила: «Сергей Сергеевич Зацепин здесь живет?» Я ответила, что вообще-то здесь, но сейчас его нет. Он в рейсе, но скоро должен прибыть. Женщина сказала: «Очень жаль». Тогда я спросила: «А вы, извиняюсь, кто ему будете?» Она немного замялась, потом улыбнулась: «Жена». Я, Сережа, ничего не поняла и пригласила ее на чашку чая. Когда сели за стол, говорю ей: «Гражданочка, вы меня еще раз извините, но наш Сергей пока еще не женат». Она опять улыбнулась: «Я знаю, что он не женат. Но я его жена. И если при встрече вы его спросите, он вам тут же подтвердит». Потом мы с ней разговорились. Она кое-что рассказала о себе и про ваши отношения. Очень она мне понравилась. Красивая, культурная, обходительная. Не знаю, Сережа, жена она тебе или нет, но я хотела бы, чтобы у тебя была именно такая жена. Она сказала, что у нее мало времени, здесь она проездом и ждать тебя не может.

— Да, тетя. Вера действительно моя жена. Мы познакомились с ней, когда она училась на первом курсе Медицинского института. Я о ней не сказал ни тебе, ни родителям, так как было много всяких причин… А что еще говорила она о себе? — спросил Сергей.

И тетка снова рассказывала племяннику о Вере и снова нахваливала ее. Сергею было приятно слушать теткины слова.

В Минск он поехал, не послав предварительно телеграмму. Вспомнил об этом, лишь стоя перед дверью квартиры, где проживала Вера, и нерешительно нажал кнопку звонка. Время раннее, около шести утра, неудобно беспокоить соседей. Послышались шаги и недовольный голос спросил: «Кто там в такую рань по гостям ходит?»

Сергей не решился назвать себя мужем Веры. Он сказал: «Это к Строчкиной — из госпиталя!»

Дверь открыла соседка, которая когда-то уже впускала сюда Сергея, но сейчас не узнала его. Тогда он был в морской форме, а теперь в добротном заграничном пальто. Да еще усы отрастил. Соседка предупредила, что Вера вчера пришла поздно, у нее была сложная операция и она, видимо, спит. Сергей поблагодарил соседку и заявил, что знает, где комната Веры, и постучит в ее дверь сам.

В ответ на стук он услышал знакомый, родной голос:

— Кто там?

Сергей решил сделать сюрприз и ничего не ответил, лишь снова постучал. Тогда Вера встала с постели, надела халат и открыла дверь. Глаза ее еще были сонными. В коридоре царил полумрак и она не видела, кто стоит в дверях. Вдруг чьи-то сильные руки схватили ее и прижали к груди, как ей вначале показалось, незнакомого усатого мужчины. Вера вскрикнула:

— Ой, что вы?!

Соседка, впустившая Сергея, уже хотела звать на помощь, но в этот момент Вера сама обхватила мужчину за шею и произнесла:

— Сережа! Неужели это ты…

Так он оказался снова в той комнате, которая сблизила их навсегда. Обстановка в ней не изменилась. Лишь прибавилось несколько книг, да появилась фотография Веры, одетой в военную форму со знаками на петлицах — двумя сержантскими треугольниками.

— Вера! Думаю, нам следует прямо сегодня пойти в ЗАГС и оформить наш брак, — решительно сказал Сергей.

Вера рассмеялась точь-в-точь как в тот раз:

— Сереженька, с утра я должна пойти на работу. Договорюсь, чтобы мне дали два выходных дня. Хочу провести их с тобой, только с тобой. А тратить, время на ЗАГС? Нет, это успеется. Я и так твоя жена. Даже твоей строгой тете напрямик сказала, что ты мой муж.

Наконец договорились: летом следующего года Вера приедет в Ленинград, снова поступит в мединститут и тогда они непременно сходят в ЗАГС и распишутся, а жить будут у тети Сергея.

На сей раз Сергей и Вера прощались с твердой уверенностью в том, что через несколько месяцев обязательно встретятся и больше не расстанутся так надолго. Но политические события, которые происходили в мире, спутали не только их планы на будущее. Эти события изменили судьбы многих миллионов людей.

 

Год 1941-й

Сергей Зацепин участвовал в перегоне из Гамбурга на Ленинград всех двенадцати землечерпалок. Перегоняли их по одной, затем на поезде или с попутным судном команда отправлялась снова в Германию принимать очередной плавучий земснаряд. Дело это затянулось до лета сорок первого года.

18 июня на последней землечерпалке Сергей вместе с остальными перегонщиками возвратился в родной порт. Плывя домой, они встретили в море много немецких судов как полностью загруженных, так и следовавших порожняком. Это показалось странным, тем более что во время перехода суда под красным флагом неоднократно облетал на малой высоте самолет с черной свастикой на крыльях. Вскоре все прояснилось. Через три дня, рано утром в воскресенье, фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз.

Спустя неделю после начала войны Сергей получил от Веры коротенькое письмо, где она писала:

«Милый мой Сергей Сергеевич! Судьба опять против нас. Снова нам не удалось соединиться и жить вместе, как живут все нормальные семьи. А так хотелось всегда быть рядом с тобой, иметь собственных детей, растить и воспитывать их. Но наступило другое время. Снова нужно набраться терпенья, снова нужно ждать. Не падай духом и не делай преждевременных выводов, если долго не придется получать моих писем. На войне всякое бывает. Меня как медика призвали в Красную Армию. Если бы не призвали, пошла бы сама. Надо бить фашистов и хорошо проучить их.

До свидания, Сереженька. Твоя навеки Вера».

Внизу была сделана приписка:

«А в ЗАГС мы обязательно сходим — только после войны. Крепко целую».

Нетрудно представить, какие чувства досады обуревали Сергея, опять разлученного с любимой. Он тоже не знал, что ждет его впереди, но ясно было одно: для страны и для народа настали трудные времена.

Как многие моряки Совторгфлота, Зацепин не подлежал призыву в сухопутные войска, поскольку все транспортные суда с началом военных действий мобилизуются и передаются вместе с экипажами в распоряжение командования ВМФ. Поэтому желание Сергея поскорее попасть на фронт не осуществилось. Его вызвали в отдел кадров пароходства и назначили боцманом на старый, тихоходный паровик «Алев».

Пароход стоял за штабелями грузов у Южной дамбы порта. Сергей не захотел ждать до следующего дня и, получив выписку из приказа, сразу же пешком отправился на судно. В порту же чувствовалось дыхание войны: часто встречались люди в военной форме, у некоторых грузов были выставлены часовые.

Дойдя до «Алева» и поднявшись по трапу, Сергей зашел в каюту старшего помощника капитана. Им оказался эстонец Жейно Янович Паэмур, которого в экипаже почти все называли Иваном Яновичем. Прочитав выписку Зацепина он сказал с типичным прибалтийским акцентом:

— Вы мосете прийти савтра. Но если хотите, вступайте в толсность сеготня. Рапоты хватает. Судно переопорутуется пот перевоску раненых и эфакуирофанных.

Не дождавшись ответа от Сергея, старпом продолжал:

— Насего босмана увесли на операсию с пропотением ясвы селудка. Вот вы и восглавите палупную команту.

Иван Янович провел Сергея в кубрик, показал ему боцманскую койку и рундук:

— Располагайтесь и приступайте к рапоте.

В кубрике проживали двадцать пять человек, то есть фактически все, исключая капитана, старпома и стармеха. Половину экипажа составляли эстонцы, молчаливые и серьезные люди, редко улыбавшиеся, еще реже смеявшиеся, но работали они очень старательно и были очень дисциплинированными. Пароход «Алев», построенный в конце прошлого века, до вступления Эстонии в СССР принадлежал частному судовладельцу. Теперь он входил и состав Балтийского пароходства.

Сергей знакомился с экипажем в деле, в процессе совместной работы. На этот раз надо было срочно подготовить трюмы к приему в них людей, очистить их от мусора, помыть, подкрасить, соорудить нары, завезти койки, матрасы, белье и прочее необходимое снабжение. В сутки Сергей отдыхал всего пять-шесть часов, многое приходилось делать самому. Его старание, трудолюбие и неутомимость не остались незамеченными, укрепили боцманский авторитет среди моряков. Даже неразговорчивые эстонцы стали уважительно говорить: «Надо посоветоваться с Сергей Сергеичем» или «Как скажет Сергей Сергеич».

Перед самым отходом на судне появилась штатная медсестра, для которой боцман подыскал отдельное помещение. Пришлось вытряхнуть судовое имущество из одной кладовки, чтобы оборудовать в ней крохотную каюту, куда и поселили Асю, студентку-медичку, добровольно ушедшую в действующую армию. Таких девушек в годы Великой Отечественной войны было немало.

По характеру Ася оказалась боевой и решительной. Хотя главная ее обязанность была — уход за ранеными, она сразу же взялась за наведение чистоты и порядка на судне. Кроме того присутствие в экипаже девушки подтягивало и дисциплинировало моряков. Были, правда и такие, кто напрашивался к Асе в «женихи», но она умела поставить их на место. Как-то вечером один матрос, увидев девушку на корме, неслышно подошел к ней сзади, обнял и попытался поцеловать. От неожиданности Ася не успела что-либо сказать, но она развернулась и резко изо всех сил так толкнула его, что «жених» отпрянул назад, за что-то запнулся, не удержался и полетел в воду. Пришлось объявлять тревогу «Человек за бортом!» и вылавливать из воды любителя поиграть в любовь. После этого случая на пароходе уже никто не осмеливался приставать к девушке, а относиться к ней стали с еще большим уважением.

Первые рейсы парохода «Алев» в качестве госпитального судна завершились более или менее благополучно. В середине августа он снова отплыл на Таллинн. Шли медленно. Паровая установка «Алева» позволяла ему иметь ход не выше пяти узлов.

Прибыв в Таллинн, встали на рейде в Купеческой гавани, где уже находились другие суда и военные корабли, готовившиеся к эвакуации горожан и защитников города, который к этому времени со стороны суши был обложен немецко-фашистскими дивизиями. Перед обороняющими Таллинн частями советских войск стояла задача — дать возможность вывезти на судах всех раненых, беженцев, ценности, военное снаряжение, технику, а также выводимых из боя бойцов и командиров, отправляемых для защиты Ленинграда.

Суда, одно за другим, подходили к причалам, грузились и отходили на внешний рейд, ожидая там готовности к началу движения всего каравана. Немцы не оставляя суда в покое. Регулярно прилетали фашистские стервятники и бомбили город и порт. Зенитная артиллерия наши кораблей, особенно крейсера «Киров», встречала вражеские самолеты мощным заградительным огнем, что вынуждало их сбрасывать бомбы, куда попало.

Тогда фашисты стали стрелять по судам из своих дальнобойных орудий, как правило, начиная обстрел около полуночи. Когда один из снарядов угодил в крейсер «Киров» стало очевидно, что стрельбу кто-то корректирует. На следующую ночь перед самым началом обстрела на крейсере включили прожектора, направив их лучи в мористую сторону, и сразу же на рейде была замечена шлюпка, в которой сидел корректировщик с радиопередатчиком. Его быстро обезвредили.

У причалов Таллиннского порта шла напряженная погрузка эвакуируемых женщин, детей, стариков и раненых. С переднего края обороны города, где продолжались ожесточенные бои, прибывали автобус за автобусом. Раненых выгружали на причал, а автобусы уезжали назад, на передовую. Неожиданно на причале появилось несколько грузовиков под усиленным конвоем. С них сгрузили много тяжелых ящиков. Прошел слух, что привезли золотой запас Таллиннского госбанка для переправки его на крейсер «Киров», который имел сильное боевое охранение. Когда пароход «Алев» почти последним поставили наконец под погрузку, раненых на причале оставалось еще видимо-невидимо. Быстро заполнялось каждое свободное место на судне, и скоро людей уже негде было размещать. А раненых все несли и несли, автобусы все подъезжали и подъезжали.

Наконец, звучит команда: «Отдать швартовы!» Перегруженный пароход медленно отходит от причала. Доносятся возмущенные голоса остающихся: «Куда вы? Разве не видите — сколько людей осталось на берегу!?»

С мостика «Алева» через усиленный мегафон раздался призыв: «Товарищи бойцы и командиры! Пробивайтесь с оружием в руках через линию фронта! Идите в партизаны! Бейте фашистских оккупантов везде и всюду!»

И неизвестно кому повезло больше: тем, кто ушел в море на судах, или тем, кто остался в окруженном врагами городе. Смерть косила людей повсюду.

В самом Таллинне то здесь, то там рвались снаряды, горели здания, склады, но никто их не тушил, было не до этого.

Около двухсот транспортных и вспомогательных судов, военных кораблей и катеров рассредоточились на Таллинском внешнем рейде и стояли на якорях, ожидая команды двинуться в путь. Транспортные и вспомогательные суда, сведенные в четыре конвоя, сопровождали силы прикрытия, включавшие три отряда боевых кораблей. Переход предстоял трудный и опасный. Все водное пространство от Таллинна до Кронштадта стало сплошным минным полем. Каравану угрожала фашистская авиация, подводные лодки, торпедные катера. Кроме того на мысе Юминда, где разминированный фарватер проходил близко от берега, была установлена вражеская артбатарея с орудиями калибром 152 миллиметра.

Караван растянулся на многие километры, и этим воспользовались вражеские самолеты, подлодки и торпедные катера. Они нападали на суда, отставшие от каравана, как волки на отбившегося от стада оленя. Появились первые боевые потери. Очень досаждали мины. На глазах Сергея наша подлодка, шедшая в надводном положении, подорвалась на мощной морской мине. Корпус лодки переломился надвое и были видны ее внутренности, откуда вываливались люди.

В районе мыса Юминда немецкая субмарина атаковала крейсер «Киров», но эсминец «Яков Свердлов» вышел наперерез торпедам и подставил свой борт. После случившегося крейсер и еще несколько крупных военных кораблей по приказу командования оставили караван и ускоренным ходом двинулись на Ленинград. По этой причине ослабла огневая мощь кораблей сопровождения. В результате участились налеты вражеской авиации и суда стали выбывать из строя все чаще и чаще.

Пароход «Алев» покамест благополучно шлепал своим неспешным пятиузловым ходом. Бомбы его миновали, мины пощадили. Казалось, что спасает его какое-то чудо. Но на самом деле в роли чудотворца был Юрий Ивановну Пикудов, который умело управлял судном. Хотя «Алев» имел черепашью скорость, ограниченную маневренность и был перегружен, капитан умудрялся уклоняться от падающих бомб и от плавающих мин.

Сначала сброшенные на пароход бомбы наводили ужас на необстрелянных гражданских моряков. Хотелось куда-то убежать, спрятаться. Некоторые даже пытались выпрыгнуть за борт. Сергей и сам испытывал подобные чувства, однако сумел преодолеть свои страхи. Вместе с матросами он помогал ухаживать за ранеными Асе, которая была и за врача, и за медсестру, и за няню-санитарку. Асю на судне уже знали все раненые. У нее был ласковый, успокаивающий голос и чуткие руки, умевшие быстро и ловко делать перевязки.

Пароход потихоньку двигался вперед, а в воде за бортом плавали обломки разбитых судов, шлюпок, бревна, доски спасательные круги и часто попадались люди. «Алев» подбирал всех, кого встречал на своем пути. Один раз спасли моряка, который сказал Сергею, что меняет уже пятое судно. После всего пережитого этот парень еще сохранял чувство юмора и шутил:

— Подбираю пароход с удобствами, но пока безуспешно. Может, на вашем «Алеве» смогу спокойно добраться до берега.

Но ни капитан, ни другие члены экипажа не надеялись дойти до Ленинграда. В районе острова Гогланд бомбежка гражданских судов с ранеными и беженцами была особенно интенсивной. Фашисты устроили в воздухе так называемое «чертово колесо»: ходили по кругу друг за другом, бомбя и обстреливая все живое, что находилось внизу на воде. Сергей видел, как одно грузовое судно после прямого попадания бомб в два носовых трюма стало стремительно погружаться носом в воду. Корма приподнялась и оголившийся гребной винт крутился в воздухе подобно пропеллеру самолета. Мало кто спасся с этого судна.

Видел Сергей и другой разбомбленный, тонущий пароход, на котором эвакуировались дети. Он неудержимо уходил под воду, а детские головки торчали из открытых иллюминаторов. Дети плакали и кричали, но их уже нельзя было спасти. Всех, кто видел эту ужасную картину, переполняла жалость к обреченным на гибель детям и одновременно в их сердцах рождалась горячая ненависть к гитлеровцам, напавшим на нашу страну.

Как ни старался капитан «Алева», маневрируя своим тихоходом, уклоняться от бомб, две из них попали в судно. Взрывной волной Сергея выбросило за борт. И, может быть, это спасло его от гибели, так как повреждения на пароходе были столь серьезными, что он стал погружаться в воду все быстрее и быстрее. Немногим удалось спастись. Погиб капитан судна, ушли на дно многие моряки и раненые.

Впрочем дальнейшая судьба тех, кто остался в живых и плавал сейчас в холодной воде, была совершенно неясной. Сергей барахтался в море, еще не совсем оправившись от контузии, полученной из-за взрывной волны. В каком направлении находился берег, определить было невозможно. Да если бы это и удалось сделать, разве проплывешь в осенней балтийской воде расстояние не в один десяток километров?!

Сергей видел, как вдали плавал кто-то еще, но постепенно людей относило течением или они гибли от переохлаждения. Одного из пловцов, старпома с «Алева», он узнал и поплыл в его сторону. Но очевидно, Иван Янович был ранен и очень ослабел. Он утонул на глазах у Сергея, не успевшего до него доплыть.

Стало ясно, что нужно найти хоть какое-нибудь плавсредство. Подвернулось бревно. Сергей ухватился за него. Теперь можно оглядеться, выяснить, нет ли поблизости других членов экипажа, оставшихся в живых. Вскоре он услышал слабый женский голос: «Помогите! Тону!»

Не раздумывая, Сергей отцепился от бревна и поплыл на прозвучавший зов о помощи. Спустя две-три минуты он увидел женщину. Когда подплыл ближе, узнал в ней медсестру Асю. Силы ее покидали, она судорожно шлепала по воде руками, захлебывалась, и не подоспей сюда Сергей, судовые и холодные волны сомкнулись бы над нею. Сергей обхватил Асю правой рукой, приподнял ее голову над водой. Она задышала спокойнее, пришла в себя и они поплыла вместе. Сергей греб одной рукой, другой поддерживал медсестру. Наконец, нашлось брошенное им бревно и они уцепились за него. Говорить Ася не могла, хотя уже узнала Сергея и даже попыталась ему улыбнуться. Но было понятно, что с помощью бревна они долго не продержатся.

Когда в сотне метров от себя Сергей заметил какую-то плавающую площадку, он сказал Асе, чтобы она крепче держалась за бревно, а сам поплыл к обнаруженному им предмету. Оказалось, что это был простой, но довольно, прочный плот. Сергей забрался на него и стал грести руками к Асе. Хороша что волна пока не разгулялась и не мешала двигаться в нужную сторону. Оказавшись у бревна, Сергей втащил Асю на плот.

В воде, да еще при нервном напряжении, холод не чувствовался, но от прохладного ветра и мокрой одежды их пробрала крупная дрожь. Они невольно прижались друг к другу, что позволило немного согреться. Ася заговорила и первыми ее словами были слова благодарности Сергею за свое спасение. А Сергей, слушая Асю, вспомнил Веру и подумал, что, может быть кто-то в подобной роковой ситуации поможет и его любимой.

На плоту было значительно удобнее, чем держаться за бревно и находиться в воде. Теперь Сергей стал смотреть по сторонам, искать людей. Скоро число спасающихся на плоту увеличилось. Нашлись какие-то обрывки веревок, которыми привязали к плоту с боков найденные поблизости две пустые бочки и толстый брус. Плавучесть и остойчивостъ этого плавсредства сразу увеличилась. Теперь можно было поднять на него еще нескольких человек. Сидели в основном молча, всматриваясь в горизонт — не мелькнет ли где-нибудь силуэт парохода или корабля. Но в течении вечера и ночи ничего не появилось. По предположению Сергея они находились примерно в девяноста милях от Ленинграда. И только в четыре утра увидели проходивший в стороне тральщик. Однако их не заметили, несмотря на то что все кричали и махали руками. Было еще довольно темно.

Через час-полтора тот же тральщик шел обратно, и курс его пролегал почти прямо на плот. В этот раз военные моряки обнаружили потерпевших крушение. Спустили шлюпку и всех, кто был на плоту, сняли и перевезли на борт тральщика. Спасенных там уже было полно. Продуктов на корабле не было, угощали только горячим кипятком с крепко заваренным чаем. Но люди, избежавшие гибели были довольны и этим. Самое главное, что они теперь на корабле, что под ногами твердая опора, что можно обсушиться и согреться.

Сергей помог Асе, которая очень ослабела, протиснуться к теплой трубе и сам улегся рядом. Тепло, шедшее от трубы быстро передалось ему. Сергей заснул мертвецким сном. Проснулся, когда тральщик уже швартовался в Кронштадте. Здесь всех спасенных направили в столовую какой-то воинской части, накормили, дали морское обмундирование второго срока, чтобы можно было что надеть, пока сохнет своя одежда. Только теперь Сергей почувствовал, что он спасен, что трагический переход из Таллинна в Ленинград для него закончился.

Позднее Сергей узнал: из 67 судов конвоя, в числе которых был и пароход «Алев», дошли до места назначения лишь около половины.

 

Тяжелое ранение

Вернувшись в Ленинград, Зацепин обратился к райвоенкому с просьбой отправить его на фронт. После всего увиденного и пережитого Сергей не мог не взять в руки оружие, не мог не мстить фашистским захватчикам. Пройдя ускоренное обучение на курсах пулеметчиков, он попал в морскую пехоту.

Во второй половине октября морская бригада, куда его зачислили, была переброшена через Неву в район Московской Дубровки, на узкий плацдарм, отвоеванный у немцев месяц назад и вошедший позже в историю как знаменитый Невский пятачок. Отсюда войска Ленинградского фронта намеревались начать наступление, чтобы освободить от врага южное побережье Ладожского озера и тем самым разорвать петлю, стянутую по сухопутью на горле огромного, многомиллионного города. Это была первая из попыток прорвать блокаду Ленинграда.

Моряки переправились через реку на шлюпках в ночное время. Немцы постреливали осветительными ракетами, а обнаружив десант, открыли пулеметный и артиллерий огонь. Но они запоздали, и в целом переправа на левый берег для морских пехотинцев закончилась без значительных потерь. Наши бойцы, сидевшие безвылазно в окопах, обрадовались прибывшему подкреплению.

Сергей в пулеметном расчете числился вторым номером. Первым номером был Петр Степанович Назарчук, степенный, неторопливый украинец из-под Полтавы, годившийся Сергею в отцы.

Наступление началось утром 20 октября. Морской батальон, в котором находился Сергей, атаковал врага на левом фланге. Наши войска повсеместно встретили ожесточенное сопротивление противника. Немцы, вероятно, догадывались о возможности наступления и обрушили на Невский пятачок и на переправу ураганный артиллерийский и минометный огонь. Несмотря на поддержку плотным артиллерийским огнем с кораблей, стоявших на Неве и подход свежих сил с правого берега Невы, ожидаемого успеха эта операция нам не принесла. Прорвать вражеское кольцо не удалось, противник отбил наше наступление. Начались изнурительные бои местного значения.

Сергей и его напарник провоевали почти неделю, и они понимали, что смерть ходит рядом и никто от нее не застрахован.

Безуспешные контратаки продолжались с обеих сторон. У немцев было больше танков, а их артиллерия была подтянута ближе к переднему краю. Иногда вражеским танкам удавалось проскакивать через окопы защитников пятачка, и тогда морские пехотинцы забрасывали танки сзади бутылками с горючей жидкостью. Пехоту, наступавшую вслед за танками, отрезали автоматчики и пулеметчики. Немало фашистов положили из своего «Максима» и Назарчук с Сергеем. После неудачных атак немцы открывали по нашему переднему краю артиллерийский и минометный огонь.

Однажды снаряд угодил в бруствер окопа, где занимали боевую позицию Зацепин и Назарчук. Сергей увидел, как вверх взметнулся сноп огня, осколков, земли и потерял сознание. Очнулся он, когда почувствовал, что его кто-то волочет по земле. Сергей застонал от боли и открыл глаза. Он сразу узнал человека, тащившего его по крутому склону к воде. Это был Назарчук. Заметив, что Сергей пришел в себя, Петр Степанович сказал:

— Ну, слава Богу, ожил. А то я бачу — ты совсем мертвый лежишь. Лишь рука торчит из-под земли. Сейчас отправлю тебя на чем-нибудь на ту сторону.

У Зацепина была ранена рука и нога, а один осколок попал в голову. Раны кровоточили, перевязать было некому и нечем. К счастью, Назарчук увидел поблизости плот из двух связанных веревкой бревен, с трудом затащил туда беспомощного Сергея.

— Плыви, хлопец, — сказал он. — Может доплывешь и выживешь. Ты еще молодой. А я тут и за тебя, и за себя повоюю.

Назарчук оттолкнул плот от берега и тотчас же за него уцепился другой раненый боец и начал грести здоровой рукой.

Сергей снова впал в забытье, а когда стал приходить в себя, увидел над собой родное и любимое женское лицо.

«Вера!? Не может быть! Наверно сон. Или я брежу?»

Но это был не сон. Это была она, его Вера, сестра медсанбата стрелковой дивизии, оборонявшей этот участок фронта. Вера плакала и улыбалась, что-то говорила ему, но слов он не слышал, хотя сознание прояснилось. И тогда он понял, что потерял слух.

Только спустя несколько дней, когда Сергей вновь стал слышать, Вера рассказала, как его нашла. Она встречала раненых с «пятачка», оказывала им первую помощь и направляла в военно-полевой походный лазарет. Раненые прибывали кто на лодке, кто на плоту, кто просто вцепившись в бревно или ящик. Внимание ее привлек плотик, на котором лежал краснофлотец, а сзади, из последних сил, барахтался в воде боец в серой шинели. Вера быстро помогла ему выбраться из холодной октябрьской воды.

— Морской пехотинец, — дрожа и лязгая зубами проговорил боец. — Наверно дал дуба. За весь путь ни разу ни застонал, ни пошевелился.

Вера отослала раненого на перевязку, а сама подошла к плотику, проверить, действительно ли лежащий на боку человек отдал душу Богу и обмерла: Сергей!..

С помощью легкораненых бойцов Вера перенесла Сергея в медсанбат, находившийся километрах в полуторах от берега. Со слезами на глазах Вера подошла к хирургу дивизии, военврачу Дмитрию Семеновичу Бельскому.

— Я нашла своего мужа, — всхлипывая, проговорила она. — Он, по-моему, в безнадежном состоянии. Или уже мертв…

Дмитрий Степанович взял Веру за руку, и повел в операционно-перевязочную, где лежал полумертвый-полуживой Сергей. Хирург быстро определил самое опасное ранение — в голову, сказал, что нога задета чуть-чуть, а, вот, руку как бы не пришлось ампутировать.

— Отправим в дивизионный госпиталь, решил он. — Там все же условия получше.

Вера бурно запротестовала.

— Нет, нет, Дмитрий Семенович. Ни за что! С вашей помощью я его сама и здесь выхожу. Вот посмотрите!

Однако проходили дни, а состояние Сергея не улучшалось. Вера каждую свободную минуту, находилась возле его койки. Она вся извелась, осунулась.

— Подожди, Вера Владимировна, — успокаивал ее Бельский, — имей выдержку. Сергей потерял много крови, взрывной волной его сильно ударило, ранения опять же. Не всякий такое вынесет. Разве твой богатырь. Да еще любовь твоя лучше лекарства всякого.

После нескольких переливаний крови Сергею полегчало. Вернулось сознание, восстановилось зрение, появился слух. Он не мог нарадоваться, видя перед собой Веру. Сергей рассказал ей о переходе судов и кораблей из Таллинна в Ленинград, о гибели парохода «Алев», о том, как тонул и как спасся. Вера рассказала о себе, о том, что просила послать ее на фронт поближе к Ленинграду.

И Вера, и Сергей безмерно радовались встрече. Одно огорчало: хирург Бельский настаивал на ампутации руки. Иначе, говорил он, из-за перебитых нервных волокон и кровеносных сосудов возможно омертвение руки или даже гангрена. Сергей категорически отказался от ампутации. Вера поддержала его. Тогда Дмитрий Семенович решил отправить раненого в Ленинград, в тыловой госпиталь. Только там, по мнению фронтового хирурга, могли спасти Сергею руку.

На прощанье Вера, поцеловав мужа, сказала:

— Какой бы ты ни был — с рукой или без руки, но лишь бы остался живой. Я приеду к тебе, как только разобьем фашистов.

— Вера! — тихо произнес Сергей. — Береги себя…

И снова они расстались…

Пока ехали до Ленинграда, у Сергея дважды открывалась рана на поврежденной руке. Кровь била фонтанчиком, и сопровождавшая его молодая врачиха, откомандированная с фронта по причине беременности, долго не могла остановить кровотечение. Сергей подумал, может действительно хирург прав и надо было согласиться на ампутацию. Живут же люди без руки или без ноги. Но мысль о том, что тогда он станет инвалидом и не сможет плавать на судах, беспокоила его не меньше.

— Нет, — думал он, — если жить, так полной жизнью. Той жизнью, для которой ты создан. А я создан для моря!

Сергей намерен был перетерпеть любую боль, пойти на риск, но руку вылечить.

Госпитальные врачи подтвердили заключение фронтового хирурга, однако Сергей наотрез отказался дать согласие на ампутацию руки. К нему в палату пришел начальник госпиталя и строго сказал:

— Ты что же, моряк, бунтуешь?

— Не бунтую — хочу сохранить себе руку.

— А мы хотим сохранить тебе жизнь. Вот и подумай, что важнее: рука или жизнь. Она ведь у тебя еще вся впереди.

— Товарищ военврач первого ранга, нельзя мне без руки. Я моряк. А без руки — какой я моряк…

И для убедительности Сергей добавил:

— Без моря, без работы на судах, без плаваний по белу свету — не смогу жить!

— Ну смотри, моряк. Сам потом будешь себя казнить…

На этом врачи от Сергея отступились. А рука болела, ныла, не давала спать. Мучения Сергея продолжались несколько месяцев, а потом дела пошли на поправку. То ли лекарства помогли и процедуры, то ли сила воли, то ли молодой, здоровый организм победил недуг. Долечивали Сергея уже на Большой Земле, куда его эвакуировали в конце ноября по только что установившемуся ладожскому льду. А накануне Вере удалось вырваться в Ленинград, в командировку за медикаментами, и она навестила Сергея.

Их свидание состоялось в госпитале. Вера вошла в палату в белом халате, из-под которого можно было разглядеть военную форму, обтягивающую ее стройную фигуру. Когда-то длинные, густые и заплетенные в косы волосы теперь были коротко подстрижены. Разумеется ни о какой модной прическе в тот период не могло быть и речи. Но несмотря на простоту прически, волосы красиво обрамляли ее голову. Лицо было бледное. Да это и понятно. Время было блокадное и голодное. Во внешности Веры сохранялось благородство и женственность, хотя суровая фронтовая служба делала ее более строгой и решительной.

Среди многих раненых, лежащих в большой палате Вера не сразу заметила Сергея. Но вот глаза их встретились, и она почти побежала к его кровати. Она села около него, взялась за его здоровую руку, и так они смотрели друг на друга и не могли насмотреться.

Настроение Сергея сразу улучшилось и потому, что приехала его любимая, и оттого, что рука пошла на поправку.

Они рассказывали друг другу о своих делах, вспоминали родителей, друзей. Хотя в душе каждый из них понимал, что время военное и с каждым из них может случиться что угодно. Вере черев несколько часов надо прибыть на фронт, где ежеминутно гибнут люди, а Сергей вот-вот будет отправлен по Дороге Жизни через Ладожское озеро в глубокий тыл. Хотя эта дорога и называется так красиво Дорогой Жизни, но ясно было каждому, что она могла быть и дорогой в никуда.

И как всегда при расставании и на этот раз Сергей и Вера не хотели думать, тем более говорить, о возможном плохом на их жизненном пути. Как и все люди, они надеялись, что им повезет…

 

Встреча со счастьем

Пролечившись почти полгода в госпиталях, Сергей попал на Волховский фронт, участвовал в прорыве блокады Ленинграда, только с другой стороны блокадного кольца. Все это время он настойчиво добивался возвращения в свою родную морскую пехоту. И желание сбылось. Вскоре он находился среди старых товарищей. С ними в январе сорок четвертого он изгонял немецко-фашистских захватчиков из Ленинградской области, освобождал Псков и Нарву. А в Эстонии, уже в конце войны, был снова ранен.

После второго тяжелого ранения воевать Сергею больше не пришлось. Его направили на лечение в Ленинград, где он провалялся в госпитале несколько месяцев. Лечение подходило к концу, когда однажды рано утром, в 4.30, громкий, срывающийся от волнения крик медсестры взбудоражил палату:

— Дорогие товарищи! Бойцы! Просыпайтесь! Победа! Фашисты капитулировали!

Минуту длилось молчание. А потом забушевал шторм. Все заговорили разом. Застучали костыли, палки, зашаркали по паркету шлепанцы ходячих раненых, закряхтели, заохали, пытаясь приподняться, лежачие, и громовое «ура!!!» раскатилось по госпиталю.

А вскоре Сергей Сергеевич получил документы, что он здоров и направляется для прохождения дальнейшей службы в свою воинскую часть. Сергей Сергеевич намеревался еще повоевать, в душе рвался в бой, но судьба распорядилась иначе. Он одел свою морскую форму. Распрощался с врачами, медсестрами и товарищами по палате. И вот, статный, высокий с вещевым мешком за плечами едет он в пригородном поезде с Балтийского вокзала в Ораниенбаум.

Молча смотрел он в окно. Пассажиров в ту пору было мало. В основном, военные. Все вокруг Ленинграда напоминало о минувших упорных боях. Разрушенные дома. Подбитые танки. Около Стрельни, Лигово и других пригородных станций сотни минеров, подобно грабарям в сенокосную пору, бороздили землю миноискателями. То тут, то там раздавались взрывы найденных мин. Они усиливали тревогу за Веру. От нее давно не было никаких вестей. Сергей только знал из последних писем, что ее госпиталь был под Берлином.

Поезд прибыл в Ораниенбаум. Сергей самовзбодрился, расправил плечи, и решительно зашагал с вокзала к причалу. Долго ждать не пришлось. Катера, буксиры постоянно курсировали в Кронштадт и обратно. Не успел он войти в казарму, как все его моряки-сослуживцы почти хором закричали: «Счастливчик! Счастливчик явился!» Его обнимали, жали руки и каждый раз при этом приговаривали, что он стал счастливчиком.

Сергей Сергеевич, ничего не мог понять. Почему он вдруг стал «счастливчиком»? Похоже его братва разыгрывает?

— Ну бросьте шутить. У меня нет настроения.

— Э! Да он похоже, действительно, ничего не знает, — сказал один из матросов.

И все наперебой стали ему говорить о поездке в Москву, о параде. От такой разноголосицы он толком ничего не понял. Но единственное точно уяснил для себя, что ему срочно надо явиться к капитану третьего ранга Стеклову и доложить о возвращении из госпиталя. Он-то и должен все объяснить.

Открыв дверь его кабинета, Сергей Сергеевич громко сказал: «Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! Мичман Зацепин прибыл после выздоровления для дальнейшего прохождения службы!»

Стеклов заулыбался, встал из-за стола и, отбросив всякие формальности, подошел к Зацепину, обнял и сказал:

— Сергей Сергеевич, поздравляю!!! Ты прошел конкурс на участие в параде Победы.

Для Сергея Сергеевича это было громом средь ясного неба. Он, как бывалый военный понимал, что это означает. Будет муштра, бессонные ночи и, конечно, как всегда перестраховщики измучают до предела.

— Да уж не знаю, радоваться ли этой новости? Вы же знаете, что придется немало попотеть, чтобы один раз прошагать по Красной площади.

— Что верно, то верно, — ответил Стеклов, — теперь уж никуда не денешься. Мы многих отбирали для этой цели, но лучше тебя от нашей части в Балтийский полк не нашли. Получается, что ты у нас вот такой авторитетный человек. Так что готовься, как говорят, к бою!

И подготовка к этому бою началась. Всех участников парада Победы 24 июня 1945 года поместили в одну казарму. Им было оказано повышенное внимание со стороны командования Военно-морской базы. Питались в отдельной столовой. Все участники были как на подбор. Высокие, стройные, с боевыми наградами. Ежедневные строевые тренировки, приветствия с криком «Ура!» затем всех участников предстоящего парада Победы отправили в Москву, где все началось сначала: шагистика с раннего утра, длительное стояние в строю, приветствие военачальников. Такое напряжение продолжалось несколько недель.

Сергею Сергеевичу такая насыщенная программа тренировок после болезни давалась очень нелегко. Но чувство ответственности, доверие товарищей и командования заставляли его не роптать и не жаловаться. Хотя в душе он часто подумывал над тем, чтобы уж поскорее закончилась эта муштра и начинался настоящий парад. Да так, наверное, думали и другие участники предстоящего парада Победы.

Наконец торжественный день наступил. Рано утром 24 июня 1945 года, участвующие в параде части заняли отведенные им места на Красной площади и на примыкающих улицах и площадях. Полк балтийских моряков в новенькой морской форме при орденах, с легким стрелковым оружием был в центре внимания присутствующих на параде. Здесь Сергей Сергеевич впервые увидел прославленного полководца Георгия Константиновича Жукова и других известных в то время военачальников. Все многочисленные полки в четком строю замерли в ожидании самой торжественной минуты — начала парада Победы. Посла того, как маршал Жуков на белом коне поздравил с победой над фашистской Германией, начался торжественный марш по Красной площади мимо Мавзолея.

Сергею Сергеевичу очень хотелось увидеть Сталина, который стоял на трибуне Мавзолея. С именем этого человека он вместе с другими бойцами шел в бой, он был кумиром, знаменем народа. И в то же время он никак не мог представить, что Сталин такого маленького роста. Представление о Сталине по портретам было обманчивым, он казался Сергею Сергеевичу большим, высоким и широкоплечим. Сергей Сергеевич даже разочаровался и пожалел, что Сталин такой небольшой. Вместе с тем, у него в сознании, так же как и у его товарищей твердо стояло то, что Сталин — это Ленин сегодня, что Сталин — это гений, корифей, почти Бог и залог справедливости, честности и безупречности. Хотя Сергей Сергеевич никак не мог понять, как этот, по его мнению, всемогущий и почти святой человек не ответил на письмо матери Веры. Она обращалась к нему с просьбой справедливо разобраться с делом ее мужа. Она писала, что ее муж безукоризненно порядочный человек, что он арестован безвинно. Но ответа не последовало. Отца Веры приговорили к расстрелу.

До Сергея Сергеевича уже доходили разговоры, что многовато было «врагов народа», что здесь что-то не так. Для него в тот момент было непостижимо, почему честного человека могли лишить жизни. А в отце Веры он нисколько не сомневался.

Вот с такими мыслями он шагал по Красной площади. И, конечно, он тогда уже понимал, что об этом лучше ни с кем не делиться.

Кончился парад Победы. Сергей Сергеевич возвратился к себе в часть. Ему, как и другим участникам парада Победы, еще долго приходилось ездить по военным кораблям и береговым частям, где он рассказывал о параде со всеми подробностями. А вскоре началась демобилизация.

Зацепин решил поехать вновь в Москву, пожить там у матери, даже подумывал о возможном устройстве на работу. Во время подготовки к параду Победы, он у матери был всего два раза, и то на час-два. Она очень просила Сергея пожить у нее дома, рассказывала об отце. Его, опытного подводника, призвали на флот сразу же, как началась война. Он служил на Черном море. Его подводная лодка во время очередного боевого похода подорвалась на мине. Погибла вся команда. Теперь мать жила одна. Пробыв у нее с неделю, сын сказал:

— Прости, мама, но я хочу вернуться в пароходство. Без моря — не могу.

Мать не стала его отговаривать. Знала — это бесполезно, хотя очень хотела, чтобы сын остался при ней, устроившись работать на берегу. В то же время она понимала, что сын привык к морю, что оно прочно вошло в его жизнь, и благословила Сергея по-матерински.

Зацепин вернулся в Ленинград, на Кузнечный переулок. Тетя Аня умерла во время блокады. Комната ее досталась Сергею: до ухода в армию его прописали здесь на постоянное жительство. Из всех старых соседей осталась лишь Серафима Ивановна, немолодая уже женщина. Она принесла Сергею несколько писем от Веры.

Он сел в комнате на стул и стал читать. Вера писала, что продолжает служить в Германии. Что скоро должны демобилизовать. Что она мечтает о встрече. Но за скупыми словами Сергею слышались боль и усталость, тоска женщины по нормальной человеческой жизни. Он представил Веру, нежную, хрупкую, мысленно прошел ее боевой путь: Ленфронт, Прибалтика, Польша и до самого Берлина, и жалость сжала его сердце. «Милая Вера! Ненаглядная! — писал он ей ответ. — Крепись! Ты же такая мужественная! Осталось совсем немного…»

Зацепин отдохнул три дня. Затем кое-что переделал по хозяйству, перевел на себя лицевой счет на жилье, и поехал в порт, в Красное здание, наниматься на работу. Там он встретил своих старых знакомых и товарищей по мореходке, по плаваниям на судах. Они вспомнили погибших, рассказали друг другу о себе.

Сергея назначили боцманом на пароход «Аурания». Он снова попал в свою родную стихию. Ему уже было почти двадцать семь лет. Его считали в экипаже моряком-ветераном, и от капитана до матроса все относились к нему с большим уважением.

Свое дело он знал хорошо, работать с людьми ему нравилось. Судно плавало в основном по Балтике: в Таллинн, Ригу, Вентспилс, Клайпеду, Калининград. Потом начались рейсы подальше: в Скандинавию, Англию, Францию и в другие страны. Сергей подолгу отсутствовал дома. Да и что ему там было делать? Вера все еще ждала демобилизации, которая по каким-то причинам задерживалась, хотя уже шел 1946 год. А без любимой в пустой комнате было холодно и тоскливо.

Пароход «Ауранию» поставили на Рижский судоремонтный завод. Сергей собрался съездить домой — немного отдохнуть и, главное, узнать из писем, как обстоят дела у Веры. Он так давно не видел ее и очень истосковался по ней. Время летит, у других в семьях подрастают дети, а они с Верой все не могут соединиться. И мать в своих письмах упрекает его в том, что еще не женат. И война больше года как закончилась, а Веру все еще держат в военном госпитале в Германии.

Растревоженный мыслями о превратностях своей судьбы, Сергей решил не тянуть с поездкой в Ленинград. Он обратился к капитану судна с просьбой об отпуске, и тут же получил согласие.

Несколько часов на поезде, несколько минут на такси и вот Сергей уже дома. Соседка Серафима Ивановна, которой он оставил ключ, сказала, что в его комнате недавно поселилась молодая женщина. Сергей спросил с недоумением:

— Как это поселилась? С чьего разрешения?

— Она назвалась вашей женой. Говорит: жената на вас еще с довоенного времени. Но свидетельства о браке у нее нет.

Сергей сразу понял: Вера! Сердце бешено заколотилось, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Серафима Ивановна, так где же она?

— В своем институте. Она живет здесь с начала сентября и ходит на занятия.

Больше Сергей ничего не спрашивал. Он пулей вылетел из квартиры. На улице Марата, увидев легковую машину, выскочил на проезжую часть. Шофер резко затормозил, открыл дверцу и выругался:

— Тебе что — жить надоело?!

Сергей объяснил, что ему срочно нужно в мединститут на улицу Льва Толстого.

— Сам заболел? Или кто из близких?

— Сам…

— И что болит — сердце?

— Да, — ответил Сергей, — все сердечные дела меня мучают.

— Ну, тогда садись…

Машина быстро домчала Сергея до института. В вестибюле у вахтерши он узнал, что терапевты-второкурсники занимаются на третьем этаже. Не переводя дыхания Сергей ринулся наверх. Оказавшись у входа в аудиторию, Сергей, который был не в состоянии дожидаться конца лекции, открыл дверь и, не обращая внимания на лектора, на слушателей, громко спросил:

— Вера Строчкина — здесь?!

Пожилой, строгий профессор, оторвавшись от конспекта, недовольно посмотрел на Сергея:

— Молодой человек, позвольте узнать, что вам угодно?

Но Сергей не слышал. Счастливый взгляд его устремился к последним рядам, туда, где поднялась с места студентка с юным лицом, седыми волосами и орденскими планками на гимнастерке.

— Сережа, я — здесь! Я иду! — воскликнула студентка. И подбежала к нему. Они крепко обнялись и поцеловались на глазах всей аудитории. Вера, не разжимая рук, смотрела на Сергея, а он неотрывно смотрел на нее. И не существовало для них ни профессора, ни студентов, которые с интересом наблюдали за этой сценой.

Только тогда, когда все в аудитории дружно захлопали в ладоши, Сергей и Вера очнулись. Профессор подобрел, очевидно вспомнив свою молодость, и сказал:

— По такому экстраординарному случаю объявляется перерыв на десять минут раньше срока.

Сергей взял Веру за руку, и они вышли из института. Обнявшись, они медленно шли по улице Льва Толстого. Миновав общежитие, дошли до Ботанического сада. Там разыскали свою любимую скамейку. Усевшись на нее, они молчали, смотрели друг на друга, и в глазах их светилась радость долгожданной встречи.

Михаил Будилов. Судьба боцмана. Почти документальная повесть. Оформление художника М. Якубовской. СПб.: Издательство «Фарватер», 1994

Добавлено: 17-03-2018

Оставить отзыв

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*