У березы
1.
Стрелок молодой на опушке сидел
Над Гаарой в высокой траве.
Как кровь были листья, иней блестел,
Но солнце цвело в синеве.
Он молвил: «не стало слышно гончей,
Напрасно лисицы я ждал.
Все дальше рога, все тише и звонче, —
Без выстрела нынче день пропал.
Плестись ли за ними? Пусть к черту идут
Так тепел здесь луч золотой.
Полянку найду в можжевельнике тут
И камень от моха седой.
На нем растянусь, как на мягкой постели,
Двустволку повешу на бук.
Явись из своей поэтической щели
Мой Байрон, охотника друг.»
И, сняв свой мешок, извлекает на свет
Давнишнего спутника он:
На тонкой бумаге великий поэт
Цвикауером плохо теснен.
И книгу раскрыв, он «Мазепу» читает:
Его срифмовать по-немецки сумей!
Так пусть же прохожий на смех подымает:
Охотник де наш — грамотей!
Читает, думает, пишет в тетрадь
И, верную рифму найдя,
Он радость не в силах в сердце унять
И в воздух палит из ружья.
Так времени здесь он провел немало,
Поэт и чудак смешной,
Пока не явилось поэмы начало
В тетради его записной.
Он руки потер: «Ну пора и домой!
Мне ходу туда два часа.
Но прежде — с вершины этой крутой
Взгляну на поля и леса.
Пусть воздух и блеск вольются мне в душу!
Будь звонок в ней радости зов,
Когда обаяние воли разрушу
Я серой тюрьмой городов.
«Вон город: он учит искать доход,
Он башнями мрачно одет,
Он в стойло прозы поэта замкнет:
Бездельник — всякий поэт!
Когда б я порой на коня не садился,
Денька порой не имел,
Как нынче — тоской бы я вечно томился
И строк срифмовать не умел.
«Лежит он, — и осенью пахнет наряд
В пожаре вечерней зари.
А дальше, куда-ты ни кинешь взгляд,
Там Мюнстера степи, — смотри!
Там Липпа сребристыми блещет волнами,
Левее — Хелльвег золотой,
А там, направо лежит за кустами
Мой Оснинг, маня синевой.
Какие просторы! Такою была
Мазепы степь в старину;
Такая — России царя обняла,
Подъявшего с Карлом войну.
Но только там почва обильней, тучнее.
Луга здесь, болота цветут,
Здесь дикий кустарник, земля здесь краснеет.
Ужели кипели битвы и тут?».
Он так подумал и молвил вслух.
И вдруг предстал перед ним
Мужик — одинокой коровы пастух
С обличием странным таким:
На длинном теле льняная рубашка,
Стальной пронзителен взор
И губы дрожат, и ступает тяжко,
И шепчет, глядя в упор.
2.
— «Здорово, сударь? На этих полях
Бывали ль битвы, — как знать?
Про то вы прочтете в книжных строках,
А мне на былое плевать!
Гляжу я в грядущее только, и ныне
Так старый пастух говорит:
Я битву видел на этой равнине,
Ту битву, что впредь закипит.
Я трижды ту битву, трижды видал!
Пустынна Гаара в ночи!
Но ровно в полночь с постели я встал, —
Меня подхватили смерчи.
Да, сударь, сюда, на скалы эти
Меня принес ураган,
И велено было — в полуночном свете
Глядеть на равнину, в туман.
Я вниз взглянул и увидел я:
Алела на ржи роса,
И кровью алели вокруг поля,
И пламенем жгли небеса.
Пылали деревни, как травы сухие,
Дворы горели светло:
Казалось, на мир, на равнины ночные
В цветное глядел я стекло.
Два войска, несметны, как листья дерев,
Там сшиблись, смятеньем полны:
Одно неслось под трубный напев
С прирейнской стороны.
То с Запада мчались народы свободы!
Звенели до Гарвега звоны копыт, —
И в грохоте пороха гордые взводы,
И красное знамя над ними парит!
О, красное, красное! Красная кровь!
Иного здесь знамени нет!
Оно подымало их вновь и вновь
И гнало их в гибель и бред!
Кидало навстречу рабам Востока,
А те — звериной гурьбой
Неслись по полям неоглядно, жестоко,
На грозный, на смертный бой!
Я знал, хоть того мне никто не сказал:
Последнего боя здесь страсть:
Восток свирепо на Запад встал,
Борясь за победу и власть.
Здесь рабства великого бой исходный,
Здесь кинуты кости рукой,
Рукой королевской, дрожащей, холодной, —
Последняя ставка в игре роковой.
Вокруг березы та битва была.
Глядел я на белый ствол:
И слезы береза тихо лила
И был ее шелест тяжел.
И листья сырели от брызжущей крови,
Которою дикий плескал хоровод,
И ветви свисали грустней и суровей
Под градом картечи с горящих высот.
И дерево вдруг зашумело сильней,
И свет над Гаарой сверкнул:
То дрогнул Восток всей силой своей
И мощь его — Запад согнул.
Поводья порваны, смяты знамена,
И бурей подков побиты вожди,
И грозной Свободы трубные звоны
За лавой бегущих летят позади.
Там! Мчатся и мчатся! Там, видите вы?
Летят по лугам и скалам!
Там! Призраки те же в волнах синевы
И то же сияние там!
Бегите же прочь, чтобы плащ тяжелый,
Летящие вас удила не смели!
С главою у стремени конь веселый
Влачить чье-то тело в пыли!
Глядите! Упал он! О, грозный бой!
Растерзанный воин в папортник лег, —
И через него несется волной
Лафетов, двуколок поток.
И что до него! Колесами рвите, —
Не встанет! И нет гробниц!
Вы видите, — только об этом молчите, —
Последний король здесь падает ниц!»
3.
Пошел в голове у стрелка кавардак.
Он дух тяжело перевел
И шепчет тихонько: проклятый чудак,
Куда ты меня завел!
Но старый пастух зловеще смеется
И сухо молвит в ответ:
— «Бранись, не бранись, — пережить придется
Тебе лишь семнадцать лет».
Он свистнул тихонько и в поле ушел.
Но слово еще не сбылось.
Но белой березы стоит еще ствол,
Два стана вокруг собралось.
Бывали и стычки. Но долго сражаться
Придется, — упорен бой.
И в сердце охотника думы томятся:
— О скоро ль народы к победе примчатся
И вспыхнет день мировой!
Ф. Фрейлиграт. Избранные стихотворения и переписка с Марксом. Харьков: Пролетарий, 1924