В 21 миле от Южного полюса (Путешествие Шекльтона) - Страница: 7

Дорога была однообразная, — снег и снег, мягкий, рыхлый, и кое-где скрытые под ним большие трещины. В такие пасмурные дни было совершенно невозможно что-нибудь различить на пути; на белой поверхности нельзя было разглядеть ни снежных насыпей, ни углублений, — все сливалось с белым ровным полем, которое расстилалось со всех сторон до самого горизонта, как беспредельное море. А трещины, образовавшиеся во льду Барьера и скрытые под снегом, стали попадаться все чаще и чаще. Путешественники шли с большой осторожностью, не доверяя своим глазам и ощупывая кругом себя почву длинными палками. Вдруг раздался крик. Маршаль вместе с лошадью провалился в трещину. К счастью, ему удалось тотчас же выкарабкаться на лед и вытащить лошадь. Стоя на льду, он уже думал, что находится на твердой почве, но Шекльтон бросился к нему в испуге и поспешил увести его с опасного места. Оказалось, что Маршаль выбрался из пропасти на покрывающую ее снежную поверхность, которая могла каждую минуту рухнуть. Вслед за ним попал в трещину Уайльд, потом Адамс. Не прошло и четверти часа, как все поочередно побывали в трещинах, но жизнью никто не поплатился, и все отделались только испугом. Но продолжать путь дальше было невозможно, ничего нельзя было разобрать в двух шагах, ветер становился все сильнее и, наконец, превратился в снежную бурю. Пришлось остановиться и ждать, пока прояснится погода.

Целый день путешественники пролежали в спальных мешках, сильно экономя в пище. Каждый потерянный день был для них большой неприятностью, так как он отнимал лишнюю провизию, которой и так было взято в обрез. Если люди могли экономить и сокращать свою порцию до самых маленьких размеров, то нельзя было этого сделать по отношению к лошадям; их нужно было особенно беречь и кормить досыта, чтобы они сохранили свои силы для длинного пути, чтобы они не погибли в дороге и не оставили бы путешественников одних с нагруженными санями. И лошади на каждом привале получали полную порцию маиса, тогда как люди часто довольствовались только двумя сухарями. Лошадки — Кан и Чайнемен («китаец») отличались очень хорошим аппетитом, но Гризи и Кокс ели плохо и иногда не съедали своей порции, несмотря на холод и усталость. Все четыре лошадки хорошо переносили трудный путь и необыкновенно спокойно относились к вьюгам, которые повергали людей в такое отчаяние. Встав задом к ветру, они простояли неподвижно все время, пока бушевала буря, и кругом них намело столько снега, что их было совершенно не видать.

Наконец, метель начала утихать, ветер сделался слабее, и можно было надеяться, что к утру погода поправится. На этот раз были взяты с собой односпальные мешки, и путники чувствовали себя в них, как в отдельных маленьких комнатках, где они могли писать путевые записки, читать захваченные с собою книжки и предаваться на свободе мечтам о родных краях.

К утру ветер совершенно стих. В 5 часов путешественники вылезли из мешков, с большим трудом освободили занесенные снегом сани и отправились в путь.

Не было ни солнца, ни ветра. Белое поле, расстилавшееся кругом, казалось ровным, как скатерть. Ни одной тени на всем этом огромном белом пространстве, ни одного темного пятна, на котором мог бы остановиться глаз. Словно белая стена повисла в воздухе; даже небо, покрытое белыми облаками, не отделялось от земли. В такие дни нет никакой возможности определить направление; на этом ровном белом фоне нельзя различить ни одной выбоины, ни одного углубления. Глаза страшно напрягаются, устают, наполняются слезами, и приходится надевать зеленые очки, чтобы хоть что-нибудь видеть.

А между тем снова начали попадаться трещины, покрытые слоем льда и снега, и чем дальше, тем их становилось больше и больше. Пройдя с великим трудом около полмили, путники увидали, что они окружены целой сетью таких трещин. Каждую минуту под ногами проваливался снег, и люди то и дело попадали в расселины, каким-то чудом спасаясь от погибели.

Первая трещина, через которую благополучно перешел Маршаль с Гризи, была страшно глубока и представляла настоящую пропасть. Через несколько минут Шекльтон заметил, что он стоит вместе с лошадкой на самой середине снежного моста, покрывающего громадную трещину. Он быстро выпряг Кана, осторожно провел его по опасному месту, потом осторожно передвинул сани с драгоценным грузом. Но не поспел он выбраться на твердую почву, как в стороне раздался крик. Чайнемен оборвался в трещину и увлек за собой Адамса, который его вел. Шекльтон и Уайльд, быстро прибежавшие на помощь, увидали барахтающегося у края трещины Чайнемена и рядом с ним Адамса, который совершенно повис над глубокой пропастью, едва удерживаясь за привязанный к саням ремень. Положение его было отчаянное, но товарищам удалось его спасти, — он как-то ухватился за край расселины и выбрался на лед. Чайнемена тоже спасли общими силами, вытащив его на снежный мост. Но едва Адамс вместе с лошадью сошли с опасного места, как снежный мост с шумом обрушился в пропасть. Еще минута — и случилось бы страшное несчастье, и Адамс и Чайнемен погибли бы в пропасти, а с ними погибла бы целая половина съестных припасов, которые были нагружены на сани. Все были страшно напуганы и двинулись дальше с необыкновенной осторожностью. Но не успели сделать снова нескольких шагов, как Шекльтон вместе с Каном чуть было не опрокинулся в бездну. Идти дальше было бы безумием. Ровный белый свет, идущий от покрытого белыми облаками неба, не позволял ничего отличить на фоне снега. Снег блестел невыносимо-ярким блеском и слепил глаза. Все очертания двоились и дрожали, было больно смотреть; глаза наполнялись слезами и отказывались служить. Продолжать дальше путь — значило идти на верную гибель.

Решили устроить стоянку и разбили лагерь на площадке, между двумя громадными трещинами, а лошадей привязали к жердям, чтобы не позволить им валяться.

Гризи и Кокс, должно быть, устали, потому что не съели своих порций, но вид лошадей был бодрый.

Всю ночь путники проспали в палатке, укутавшись в теплые мешки, в надежде, что завтра погода прояснится. Но ожидания их не оправдались. Утро было пасмурное, ветер трепал полотно палатки и крутил в воздухе целые массы снега. Трогаться в путь было нельзя, надо было ждать.

Построили другую палатку, и Уайльд принялся в ней готовить завтрак. В эту неделю была его очередь исполнять обязанности повара, и его палатка должна была служить и кухней и столовой. Проглотив по чашке чаю и съев по кусочку шоколаду и по два сухаря, все снова залегли в свои мешки. Неизвестно, сколько времени придется еще пролежать. Погода не предвещает ничего хорошего. Метель бушует с страшной силой. Лошади продрогли, Кокс и Гризи снова плохо ели.

День подходил к концу, а ветер все не прекращался. Настроение у путников было самое плохое, каждый потерянный день отнимал часть драгоценных припасов, которых и так могло не хватить на дорогу. В такие дни путешественники почти ничего не ели, да и те два сухаря, которыми они ограничивали свою порцию, останавливались в горле.

Чтобы как-нибудь убить время в долгие часы этого вынужденного лежанья, они писали и читали книги, меняясь ими друг с другом. Очень сильно хотелось курить, но табаку и папирос было немного, и приходилось беречь эту единственную роскошь. Чтобы не тратить папиросы, Шекльтон вырезал себе из куска бамбука наконечник и курил, насыпая в него табак.

Прошел еще целый день, а ветер все не унимался. Путники чувствовали себя очень скверно. Пролежать целый день в холоде без горячей пищи было нелегко. Все утомились и озябли. К вечеру решили сделать горячий ужин из пеммикана. Продрогшим лошадям тоже подогрели корм, и они съели его с большим аппетитом.

К пяти часам утра буря утихла. Наконец-то можно снова тронуться в путь. На небе ни облачка, ветра нет. Путешественники весело выскочили из палаток, чтобы собраться в дорогу и осмотреть лежащую кругом местность.

Оказалось, что отряд находился в полосе трещин, которыми изрезан был весь путь. Одни из них были похожи на узкие щели, через которые можно было свободно перешагнуть, другие представляли настоящие бездонные пропасти. Они были настолько глубоки, что не слышно было, как ударялись о дно куски льда, которые туда кидали. Идти по этому полю, усеянному безднами, скрытыми под снегом, было страшно опасно; но другой дороги не было; приходилось отдаться на волю судьбы и продолжать путь.

Снова поднялся сильный ветер. Лошади, продрогшие за последние дни, чувствовали себя плохо; они словно окаменели от холода и ветра и двигались очень медленно.

Вдруг Чайнемен проломил ногами снежный слой и провалился в трещину. Адамс, шедший рядом с ним, стал звать на помощь, стараясь вытащить завязшую в трещине лошадь. Шекльтон и Уайльд бросились к товарищу и ухватились за сани, чтобы не дать Чайнемену увлечь их за собой. Бедный Чайнемен барахтался в рыхлом снегу; цепляясь за ледяные края пропасти, и, наконец, сделав отчаянное усилие, встал на снежный мост, наполовину покрывающий трещину.

Если бы лошадь сорвалась немного дальше этого места, то все бы погибло, так как через несколько шагов трещина расширялась, и пропасть поглотила бы и Адамса и Чайнемена с санями.

На этот раз несчастия не случилось, но всем сделалось как-то жутко. Маленькая группа ощупью подвигалась вперед по белому усеянному страшными ловушками полю, все шли молча. Никто не был уверен в том, что в следующую минуту он не полетит в бездонную пропасть. Лошади, очевидно, тоже чувствовали опасность: они шли осторожно, навострили уши и поминутно вздрагивали.

Но опасная полоса уже кончалась. Трещины становились все реже и реже, наконец они пропали совсем, и начался рыхлый мягкий снег. Идти по сыпучему снегу было очень трудно, но путники, успокоенные надежной дорогой, шли быстро и до шести часов вечера прошли 23 километра.

Утомленные трудным переходом, они остановились на отдых и занялись устройством лагеря.

Вдруг какой-то страшный гул пронесся в воздухе и звучал около пяти секунд, словно стреляли из огромной пушки. Потом все смолкло, и снова наступила тишина. Внезапный раскат грома среди белой пустыни не на шутку напугал и удивил путешественников, и они начали делать всевозможные догадки, чтобы объяснить себе его причину.

Шум этот, вероятно, произошел от разлома Великого Барьера. Обращенная к морю часть этого громадного ледника, обмываемого водой, иногда трескается с страшным шумом; трещина мало-помалу расширяется, увеличивается и постепенно отделяет от целой массы Барьера гигантскую льдину, которая уносится волнами в океан. Такой же громадный разлом ледника произошел вероятно и в тот момент, когда путешественники услышали этот оглушительный гром. Но, заинтересовавшись громом, они забыли о лошадках. Нужно было скорее их покормить. На керосинке живо закипела горячая маисовая болтушка. Лошадкам будет хороший ужин: он так вкусно пахнет, что путешественники с удовольствием поели бы его сами. Довольные пережитым днем и порядком уставшие, все улеглись спать, чтобы с рассветом снова тронуться в путь: но ночь им не удалось проспать спокойно.

Несколько раз приходилось вставать к лошадям, которые очень неспокойно себя вели. Гризи и Кокс поссорились и подняли невероятный шум. Чайнемен изжевал веревки у саней, а Кан перегрыз ремень, которым был привязан Чайнемен, и отъел завязки у своего покрывала, оставив почему-то в покое мешок с кормом, который находился рядом с ним.

На следующий день на тонком слое снега, покрывавшего дорогу, путешественники заметили следы пингвина. Странно было поверить, чтобы какое-нибудь живое существо могло попасть в эту мертвую пустыню, где не было ни пищи, ни воды. Как могла забрести сюда эта птица? Самое ближайшее место, где находится вода, было отсюда на расстоянии 80 километров. Но следы казались свежими, и было заметно, что большую часть пути птица ползла на животе. Эти следы, которые казались всем загадкой, немного развлекли путников, утомленных однообразной, скучной, тяжелой дорогой.

Весь путь был усеян большими, выдутыми ветром в снегу застругами, никакая тень не падала на белое поле, никаких неровностей почвы не было видно, и путешественники, думая, что идут по гладкому месту, постоянно натыкались то на сугроб, то на рытвину. Кроме того, всех сильно мучила глазная болезнь, которая происходила от отраженного снегом блестящего ровного белого света. Начиналась эта болезнь насморком, лотом все дрожало и двоилось в глазах; глаза слезились и болели, как будто в них попал песок, и слезы замерзали на щеках. Зеленые очки, правда, немного спасали от этой неприятности, но носить их все время было невозможно: они сейчас же покрывались паром, и сквозь запотевшие стекла ничего не было видно.

Добавлено: 19-07-2016

Оставить отзыв

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*