В лесах Робин Гуда
По Шотландии веселой,
Где гуляет Робин Гуд,
Над цветами реют пчелы,
И малиновки поют.
Вместе с ним гуляет летом
Сто пятнадцать молодцов
Каждый с метким арбалетом —
Браконьер и птицелов.
Целый день у них работа
Средь озер или полей.
И платить им не охота
Королевских податей.
У епископских владений
Псы откормлены и злы,
Но запретные олени
Не уходят от стрелы.
Только встанет солнце низко,
В каждом стаде недочет.
Сам разгневанный епископ
За шерифом спешно шлет.
И вдвоем, за кружкой эля,
Похваляются они,
Что на будущей неделе
Гуд не минет западни.
Надо только в чащах темных
На разведке побывать,
В виде странников бездомных
Лагерь Гуда отыскать.
По кустам, дрожа от страха —
Все дороги не найти —
Рвут одежду дна монаха
О колючки на пути.
— Ну, тропинка! Хуже пытки!
Спотыкаясь, чуть бредут.
Оба вымокли до нитки,
И не найден Робин Гуд.
А в лесу темно, как в яме,
Месяц в чаще прячет рог.
Вдруг под темными ветвями
Закачался огонек,
Через вереск и болота
Побежали по корням.
Черный угольщик ворота
Отворяет пришлецам,
Сам в графин светлозеленый
Льет малиновый настой
И под балкой закопченной,
Режет окорок свиной.
— «Вы далеко и откуда?»
— «Мы идем к святым местам,
Да боимся Робин Гуда.
Где он бродит по ночам?» —
— «Да, монахам или знати
Жутко в поле ночевать.
Ну, да вы попали кстати.
Вот тюфяк вам, вот кровать
Завтра выведу отсюда.
Отдыхайте в добрый час.
Ничего про Робин Гуда
Не слыхать, еще у нас». —
Чуть зарей зарделось небо,
Встал епископ. Глушь. Тоска.
На столе краюха хлеба,
Жбан парного молока.
Разбудил ногой соседа.
— «Полно дрыхнуть! Надо нам
Хоть сегодня до обеда
Воротиться к егерям.
Черт бы вызволил с окраин!
Не блуждать же без конца». —
В воротах, глядят, хозяин,
Лук в руках у молодца.
От раскидистого дуба
Отступил на сто шагов,
Целит он в середку грубо
Нарисованных кругов.
— «Хорошо-ль спалось, ребята?» —
Встал епископ под сосну:
— «Был и я стрелком когда-то,
Дай-ка, вспомню старину». —
Заточил конец умело,
Натянул певучий лук.
Словно выпь, стрела запела
И вонзилась в черный круг.
— «Эх, монах! Хвалиться рано.
Хоть стрелком я не слыву,
А сумею из колчана
Вынуть во-время стрелу». —
Черный угольщик с размаха
Тетиву отвел к плечам.
Легкий свист — стрела монаха
Расщепилась пополам.
Видят гости — дело худо.
Дрожь в поджилках, в сердце зуд.
— «Или этот выстрел — чудо,
Или сам ты — Робин Гуд».
Черный угольщик со смехом
Положил два пальца в рог.
Под дубами, под орехом
Свист двукратный листья рвет,
И сбегают, отвечая
В буйной зелени, с холмов,
Как щеглов веселых стая,
Сто пятнадцать молодцов.
— «Вы, товарищи, полсуток
Стерегли олений след.
Я припас вам пару уток
На сегодняшний обед.
Вот они дрожат от страха,
Очи к небу устремив
Не простые два монаха —
Сам епископ, сам шериф!
Становитесь в круг теснее.
В середину ты, монах,
Не с веревкою на шее,
А с чернильницей в руках.
Вот перо! Бери бумагу.
Джон, нагнись и будь столом.
Крепким элем — дайте флягу! —
Мы чернила разведем»!
Посмотрел кругом епископ:
Тесно встал зеленый ряд,
И в лицо ему так близко
Стрелы острые глядят.
Взял перо. Рукой дрожащей
Водит им едва-едва.
Видит Гуда взор горящий,
Слышит мерные слова:
— «Братья в милостивом боге!
Хватит крови! Нынче сам
Отменяю я налоги.
Третье мая. Ноттингам». —
Хоть епископской гордыне
Так не по-сердцу писать.
Кончил. Подпись по латыни.
А шериф скрепил печать.
Робин Гуд свернул пергамент:
— «Объяви по селам, Джон!
Автор сам внесет в парламент
Им исправленный закон.
А теперь не время злости.
В лес, по следу лисенят!
Дорогие наши гости
Нас, конечно, извинят». —
И бегут стрелки обратно
В шум листвы и птичий гам,
Пляшут солнечные пятна
По зеленым их плащам.
В душный вереск, в рощи, в долы,
Где свистит то там, то тут.
Как малиновка веселый,
Звонкогорлый Робин Гуд.
В лесах Робин Гуда. М.-Л.: Радуга, 1926